— Стой! Не трогайся с места! Отдавай лошадей! Видишь, я здесь уже не один!

Как раз в это время подъехал его отставший товарищ, но не осмелился приблизиться к шейху, а остановился в сторонке. Третий всадник, которого мы заметили на горизонте, приближался рысью, а за ним показались другие.

— Не смеши людей! — ответил я шейху. — Сегодня я добр, поэтому не стану наказывать тебя за твое коварство, даже помогу тебе. Те три верблюда, которых отобрал у нас ты, принадлежат господину ратей, значит, ты взял животных у него. Взамен мы доставим ему трех лошадей. Поговори с ним! Может быть, он соизволит обменять твоих лошадей на своих верблюдов.

— Если бы ты еще смог выполнить свои обещания!

Он молниеносно вскинул ружье и выстрелил; я не смог предупредить его выстрел своим, моя лошадь встала на дыбы и шарахнулась — как раз тогда, когда раздался выстрел — мощным броском в сторону; пуля прошла мимо. Я было рванулся к шейху, но Виннету уже опередил меня. Смелый апач даже не счел нужным воспользоваться оружием; он бросился на шейха сбоку, заставил лошадь противника сделать высокий прыжок и неотразимым ударом сбил ее вместе со всадником с ног, так что оба покатились по земле; потом он направился к другому аюну, вырвал, проезжая мимо, у него из рук ружье, потом свесился с седла и разбил оружие врага о землю.

— Чистая работа! — закричал Эмери. — Ну а теперь прочь отсюда, пора нам отделаться от этих мерзавцев.

Так мы и сделали, не обращая никакого внимания на доносившиеся сзади крики. Но через некоторое время все-таки обернулись и, увидев за собой пятерых преследователей, перевели лошадей на рысь.

— Нам стоит поторопиться, — сказал Эмери, — а то как бы мы не получили по пуле в спину! Или ты хочешь им показать, каково безопасное расстояние между нами?

— И сейчас же, — ответил я, так как вопрос был задан мне.

Я остановился, подождал, пока преследователи приблизятся на расстояние слышимости крика, и приказал:

— Эй вы, назад!

— Вперед, вперед! — орал шейх, подгоняя своих людей.

— И не пытайтесь! Кто не подчинится моему приказу, заплатит сначала ружьем, а потом и жизнью!

Теперь они могли верить моим словам, и я повернулся, чтобы скакать дальше. Но через некоторое время я опять оглянулся. Они держались примерно в тысяче шагов позади нас, шейх скакал впереди, положив перед собой, поперек седла, ружье, еще один всадник принял точно такое же положение. Я не был уверен, что моя лошадь приучена стоять спокойно под пулями, поэтому я спешился, прицелился и быстро выстрелил из обоих стволов своего «медвежебоя». Эффект был точно таким, какого я и ожидал: бедуины держали ружья строго перпендикулярно направлению движения, а так как я попал точно в стволы, те вдавились в тела всадников, и толчок оказался настолько сильным, что оба всадника были выбиты из своих седел.

— О, какое горе! Какая жалость! — услышал я у себя за спиной крики ошеломленных людей. — Его оружие бьет на большое расстояние! Сейчас он попал в наши ружья, а потом отнимет у нас жизни! Поехали назад, потому что Аллах не хочет, чтобы правоверные умирали от руки неверного, к тому же чародея!

Шейх поднялся с земли и стоял теперь среди своих всадников, скрючившись от боли. После того как я поднялся в седло, мы отправились дальше, а преследователи остались на месте и вскоре исчезли из поля нашего зрения.

— По-твоему, они повернут назад? — спросил Эмери.

— И не подумают, по крайней мере — не шейх. Трех таких лошадей ни один бедуин ни за что на свете не отдаст.

— Тогда мы должны позаботиться о том, чтобы они потеряли наш след.

— Это только отнимет у нас время и нисколько не поможет.

— Не поможет? Но если они потеряют наши следы, то мы отделаемся от этих арабов!

— Нет. Ты же слышал его сообщение, что коларази направляется в Хаммамет. Он знает, что мы его преследуем, а значит, тоже поскачет туда. Он последует в Хаммамет независимо от того, заметит наши следы или нет, а там потребует от нас свое.

Мы скакали целый день, не заметив больше ни одного преследователя. Впрочем, и следов тех, за кем гнались сами, мы тоже не находили. Хотя, теперь это было неважно, потому что мы уже знали, куда они направились. Столь благоприятное для них преимущество мы теперь не могли ликвидировать, и у нас оставалась единственная надежда, что в это время в маленьком Хаммамете не окажется судна, на котором можно бы было выйти в море.

К вечеру мы оставили за собой равнину и подъехали к горам Уссала, где нашли достаточно корма и воды для наших лошадей. Но для нас самих ничего, кроме воды, не было. Никакой пищи мы с собой не захватили, и нам пришлось лечь спать голодными, к чему нам было не привыкать.

На следующий день, возле развалин Небанны, мы встретились с бедуинами-уссала, оказавшими нам дружеский прием. За несколько мелких серебряных монет мы получили столько провизии, что спокойно могли выдержать до самого Хаммамета.

В тот день мы доскакали до Махалуте-Кафра, где и заночевали, а на следующий проехали через развалины Зелума, Кафр-азеит и Эль-Менару и к вечеру достигли Хаммамета.

Первым делом я отправился к раис-эль-мине [76]. От него я узнал, конечно, за плату, что в течение четырех или пяти дней из гавани не выходило ни одного судна, кроме какого-то маленького катера.

— Кому он принадлежит?

— Тунисскому иудею по имени Муса Бабуам.

Этот случай был бы крайне благоприятен для обоих беглецов, и я был убежден, что они использовали эту возможность, тем не менее я осведомился:

— А пассажиры были на этом катере?

— Да, двое.

— Кто такие?

— Коларази паши, пожелавший добраться до Туниса морем, и один молодой человек из Билад-ул-Америк.

— И когда отошел катер?

— Сегодня утром, с отливом. Пассажиры прибыли сюда незадолго до отправления. Они быстренько продали своих верблюдов, а потом прошли прямо на борт, в последний момент перед отходом.

— Катер будет заходить куда-нибудь до Туниса?

— Нет, весь его груз предназначен для Туниса.

— А сколько времени ему надо, чтобы добраться туда?

— При таком, как сейчас, ветре — трое суток, пожалуй.

Эти сведения были благоприятны для меня, потому что до Туниса я мог доскакать за два дня. Значит, я окажусь там за сутки до прихода катера. Правда, я не был уверен, отважатся ли Мелтоны высадиться там, но Тунис оставался для них если не единственной, то ближайшей гаванью, где они могли попасть на борт большого парохода, если только раньше, в открытом море, случайно не встретятся с таким судном и не переберутся на него.

Эмери был того же мнения. Он высказал свое согласие, а потом спросил:

— Мы поедем рано утром?

— Если это тебе подходит. Или ты можешь предложить что-то другое?

— Пожалуй. Ты же был убежден, что шейх последует за нами до этого городка. Он может появиться здесь очень скоро. Не лучше ли для нас сойти с его дороги?

— Ты прав. Проедем немножко вперед по дороге к Солиману. Нам ведь все равно где ночевать; лучше уж спать под открытым небом, чем в каком-нибудь мензиле [77]этого городка.

И вот еще вечером мы оставили Хаммамет и переночевали в одной оливковой рощице, расположенной поблизости. На следующий день мы добрались до Солимана, а еще через день, после полудня, въезжали в Тунис, где мучительно долго ожидали прибытия катера. Трех лошадей я отправил в Бардо, где они поступили в распоряжение господина ратей.

По расчетам капитана хаммаметского порта, нам надо было ждать прихода катера только один день; но прошло почти трое суток, прежде чем он появился в гавани Ла-Голетты. Пассажиры на берег не сошли. С капитаном переговорить я не смог, но, когда маленькое суденышко встало на якорь, я услышал страшный вой на его борту и увидел, как задали трепку какому-то мальчишке, а потом отшвырнули его. Он перевалился через планширь [78], встал на ноги и, повернувшись к катеру, погрозил кому-то кулаками, что-то крикнув при этом, но я не расслышал его слов. Парень медленно заковылял к городу, я пошел за ним.