Потом я обнаружил, что неточно процитировал Крошку Тима. Но эта неточность оказалась кстати!

Мне доставило радость то Рождество в пустыне; думаю, и всем нам. Нами владело сознание, что мы кое-чего достигли. Переправа через агейлское болото была наведена, и мы расположились на отдых всей армией за теми некогда грозными позициями, куда до сих пор проникали только наши передовые дозоры. Мы добились успеха, и боевой дух был высоким.

Де Гингана со мной не было. Он нес громадное бремя с тех пор, как ранним утром 13 августа мы встретились на перекрестке возле Александрии, и слег во время подготовки к сражению у Агейлы. Я отправил его на отдых в Каир; де Гинган был помолвлен, и я сказал, что ему следует жениться до возвращения, — он так и сделал. На его место я временно взял Бобби Эрскина (теперь он полный генерал сэр Джордж Эрскин), [161] бывшего начальником штаба у Лиза в 30-м корпусе, и он исполнял обязанности де Гингана, пока тот не вернулся.

У меня гостил Дункан Сэндис, зять премьер-министра, и, возвратясь в Каир, он прислал нам к Рождеству бутылку портвейна. Джон Постон, мой адъютант, велел дежурному по столовой подогреть бутылку перед тем, как подать ее на стол. Дежурный переусердствовал и вскипятил портвейн; из бутылки шел пар, когда он поставил ее передо мной к рождественскому ужину!

Вскоре после этого я услышал об одном случае, который часто вспоминаю. Он произошел в рождественскую ночь в сержантской столовой одного подразделения. Произносились тосты. Несколько молодых сержантов полагали, что мы скоро будем в Триполи, и пили за этот день и окончание наших трудов. Многим, несшим службу в пустыне, Триполи представлялся концом пути; взяв его, мы выполним свою часть дела, и можно будет расслабиться. Один старый, испытанный в боях старшина, участник многих сражений, понаблюдал за их весельем, а потом встал, чтобы произнести речь. Старшина пользовался большим уважением, и, когда он поднялся, все притихли. Говорил он очень спокойно, описал, что было достигнуто и что еще предстояло сделать. Закончил он такими словами:

— Кое-кто из вас думает, что со взятием Триполи нашим трудам придет конец. Нет. Мы пошли воевать в тридцать девятом году, чтобы победить Гитлера и все, что с ним связано. Впереди еще долгая борьба; когда изгоним войска Оси из Африки, мы должны будем перенести войну в Европу и наконец в Германию. Только разбив немцев в Европе, мы сможем вернуться к нашим семьям достойными солдатами.

Напомню, что 1-я армия (Андерсон) высадилась в Алжире 8 ноября и продвигалась с боями к Бизерте и Тунису.

Взяв их, она должна была двинуться на Триполи. В высших сферах много думали о том, какая армия окажется там раньше: 1-я или 8-я. Мысль о том, что Триполи возьмем не мы, приводила в ярость офицеров и солдат 8-й армии. Три года перед ними стояла эта цель, и на сей раз они твердо были намерены не оплошать. [162]

В сочельник, 24 декабря 1942 года, я сделал в дневнике такую запись:

«Итак, первый этап этой замечательной кампании завершается. Мы вытеснили противника из Египта, из Киренаики, за границу Триполитании. Следующий этап может оказаться самым трудным. Военная обстановка в Африке теперь не такая четкая, как в октябре и ноябре; мы уже в Триполитании, за 1200 миль от исходного пункта. Наши боевые действия и боевые действия в Тунисе приближаются друг к другу и требуют координации. Начинают примешиваться личные интересы. Нам нужно все очень четко продумать; нужно четко определить цель и неуклонно к ней идти; пускаться в авантюры, которые не помогают ее достигнуть, нельзя. Нам очень нужно объединенное командование; вести операции на театре боевых действий с комитетом невозможно. Лично я считаю, что самый быстрый путь овладеть Триполи — это наступать на него 8-й армии с приданной ей авиацией, и нужно сделать все необходимое для этого».

Операции 1-й армии, вне всякого сомнения, облегчали нам задачу.

Однако неослабное продвижение вперед 8-й армии в конце концов спасло 1-ю от серьезной катастрофы.

Вскоре после Рождества я получил от солдата 8-й армии нижеследующее письмо. Написанное рядовым, оно меня очень обрадовало.

«S-13056697, рядовой Д. Глейстер, 1-й отдел штаба тыла 8-й армии 23 декабря 1942 года Генералу сэру Бернарду Л. Монтгомери, кавалеру орденов Бани и «За боевые заслуги», командующему 8-й армией. Сэр, может быть, рядовому солдату писать личное письмо командующему армией очень необычно, хотя уставом это не запрещено. Но письмо это, в сущности, не личное — оно написано от [163] имени тысяч солдат 8-й армии. К 21 октября я прослужил два с половиной года, особо ни о чем не задумываясь. Я считал, что успехи армии зависят главным образом от офицеров, а от рядовых многого не ожидается. Но 21 октября помощник начальника квартирмейстерского отдела неофициально собрал нас и прочел Ваше обращение к нам. Наверняка подобного обращения с доверием к солдатам и уверенностью в них еще никогда не зачитывали войскам. Это обращение установило некую связь, и впервые за время службы я ощутил, что являюсь частицей некоего целого — действующей армии, выполняющей свою задачу, настолько трудную, что даже моя работа писаря занимает определенное место в огромном плане. Из разговоров с солдатами в этом и других подразделениях я знаю, что Ваше обращение — человека к людям — возымело огромное воздействие на их дух. Своим человеческим, личным обращением Вы добились гораздо большего, чем каким-либо приказом по войскам. От себя лично благодарю Вас, сэр, за это новое чувство. Вы внушили нам гордость за принадлежность к 8-й армии. А теперь Вы прислали нам рождественское обращение, которое своей доброжелательностью и упоминанием о доме должно дойти до сердца каждого из нас. Поскольку обстоятельства не позволяют высказаться армии в целом, я вновь от имени тысяч солдат, находящихся здесь, в Ливии, — от имени всего этого громадного братства — искренне благодарю Вас. В заключение позвольте пожелать Вам счастливого Рождества и блестящих успехов в 1943 году. Да благословит Вас Бог, сэр, и пусть Он всегда направляет Вас. Ваш покорный слуга Джеффри Глейстер, рядовой». [164]

Наступление на Триполи: 15–23 января 1943 года

Отступив от Агейлы, противник отошел к буэратской позиции и начал готовить там оборонительную линию. В моем плане действий против него было два основных пункта:

1. Я не хотел, чтобы противник отступил оттуда: хотел, чтобы он остался там и сражался. В таком случае он мог быть уничтожен, потому что позицию можно было обойти с южного фланга. Поэтому я буду держать основную часть наших атакующих дивизий по крайней мере в ста милях от линии фронта, пока мы не завершим тыловые мероприятия. В таком случае начало наступления примет форму встречного боя.

2. При наступлении на буэратскую позицию мне нужен такой план, чтобы мы могли двигаться прямо на Триполи, не позволяя противнику замедлить или остановить наше продвижение.

Главным во всей этой операции должна была быть быстрота, поскольку наибольшую сложность в достижении Триполи представляли собой тыловые проблемы. Я рассчитал, что мне необходимы горючее, боеприпасы, продовольствие и т. д. на десять дней боев. Мои войска базировались в Бенгази и Тобруке, на значительном удалении. Требовалась передышка, чтобы создать необходимые запасы; штаб доложил, что доставку необходимых грузов можно завершить к 14 января. Я решил атаковать 15-го. Я прекрасно понимал, что если мы не достигнем Триполи за десять дней, то, видимо, придется отступить — из-за отсутствия снабжения. По прибытии в Триполи будет жизненно важно поскорее открыть порт и привести его в работу на полную мощность; противнику нельзя было давать времени полностью вывести из строя портовое оборудование.

Поэтому я планировал завершить доставку грузов 14 января, 15-го рано утром атаковать противника значительными силами и пробиться к Триполи не позже чем через десять дней. В материально-техническом отношении это представляло значительный риск.

4 января на Средиземном море поднялся сильный шторм, вызвавший в Бенгази серьезные разрушения. Суда срывало [165] с якоря и носило по гавани; громадные валы уничтожили мол и прорвались во внутреннюю гавань; буксирам, лихтерам и причалам был нанесен большой ущерб.