В этот тяжелый период к нам прилетела Маша. Погостить.

Маша — типичная заводила. Неуемная, авантюрная, она всегда в движении. И это пугает.

Когда‑то во дворе на Тишинке Аня качалась на качелях, а Маша носилась с мальчишками поблизости. Бац! Качели ударили ее по голове, и она рухнула, потеряв сознание. Все подумали, что ее убило. Через минуту Маша очнулась, потерла ушибленное место, поойкала — и давай снова бегать.

Таких сотрясений, падений и ушибов у Маши не счесть.

Катя была очень рада приезду энергичной, инициативной и бесстрашной сводной сестры. Под шумок, который создавала Маша, Катя наконец брала свое. До появления Маши жизнь десятилетней Кати протекала однообразно и скучно — без ящериц и мышек. Но с приездом Маши в жизнь Кати ворвался свежий ветер перемен. Не скажу, чтобы Катя так уж любила ящериц или змей, но ей позволено было (за компанию с Машей) то, что не позволялось прежде, и она с удовольствием переключилась на зверей и насекомых — взамен музыкальных уроков и чтения детских книжек.

Эмоции в нашем доме били через край. То крики, то смех, то слезы. Однажды утром Маша обнаружила, что ее мышка умерла. Маша не могла поверить своим глазам. Она нежно зажала трупик между ладошками, качала, встряхивала, дула на бездыханное тельце, но когда поняла, что ничего уже сделать нельзя, разразилась такими рыданиями, что я не знал, как ее утешить. Вскоре и Катина мышь заболела и сдохла. Катя надула губы, стараясь подражать расстроенной Маше, но это было больше для виду. Пришлось покупать им новых мышат.

Когда вышел на экраны мультфильм «Лев — царь зверей», у Маши появилась навязчивая идея — создать танец под музыку фильма. Эта музыка измучила меня: она звучала в доме, на улице, на пляже, днем, ночью. Девочки всё никак не могли наслушаться ею. Они танцевали упоенно, без устали.

— Папа! — обиженным голосом вдруг заявила Маша. — Почему ты меня не отдал в балетную школу, а Аню отдал?

— Тебе нравится танцевать?

— Безумно!

— Мы уговаривали тебя, но ты не хотела.

— Надо было настоять!

Кто знает, может, и надо было. Да только страстью маленькой Машульки было рисование, а не танец.

Вообще‑то, вопрос заключался не только в том, кто и что хочет. Родители стараются распознать скрытые таланты у своих детей как можно раньше, чтобы направлять их интересы в нужном направлении. Не думаю, что мы с Верой ошиблись в выборе профессий для наших девочек, но колебаний и у них, и у нас еще будет много.

Я сажаю Машу за лист ватмана и говорю:

— Машулька, хватит бегать, угомонись. Месяц прошел, а ты еще ничего не нарисовала.

— Папа, я не знаю, что рисовать.

Вечное препирательство.

— Что видишь, то и рисуй. Вот банановое дерево. Смотри, какой рисунок у листа. А вот водопад. Попробуй передать теченье воды.

Маша вздыхает и начинает рисовать, но не водопад, а своего любимца Флаша, прикорнувшего у дерева. Как все‑таки великолепно она схватывает форму и передает характер! Увлекшись, Маша переходит на других собак, благо у нас их четыре. Я любуюсь ее набросками и вижу, что она тоже довольна. Но вот до нее доносятся звуки пианино из соседней комнаты — это Катя скучает одна, Маша тут же отбрасывает листы и выбегает за дверь. В следующее мгновенье я вижу девочек, убегающих в дальний конец двора, в бамбуковые заросли. Следом за ними несутся собаки.

Каникулы были славные.

Маше так понравилось у нас, что она решила остаться, чтобы учиться в американской школе. Мы были счастливы такому повороту и отдали ее в знаменитую (по телесериалу) школу «Беверли — Хиллз 90210». Там она успешно проучилась два года.

Я сказал «успешно», хотя не уверен, считать успешными ее отметки или же реальные знания.

Столкнувшись с американской системой школьного образования, я пришел к выводу, что наша советская муштра имела больше смысла, нежели здешняя разлюли малина. Оказывается, в Америке ученик сам выбирает, какие предметы ему подходят, никто ни на чем не настаивает, полная демократия, свобода и — распущенность. Как объяснила Наташа, именно по этой причине дети берутся за ум лишь в последний год обучения. А потом, уже в колледже, нагоняют отставание. Так вот, наша резвая Маша в первый год выбрала два английских урока, два урока рисования, футбол и историю. И больше ничего. Легко и просто. Понятно, оценки по этим предметам у нее были преотличные, но движения вперед — никакого.

— Почему у тебя нет геометрии, литературы или еще чего- нибудь — поинтересней, чем просто… футбол гонять? — спросил я.

— Папа, — резонно ответила Маша. — Ну подумай сам, как я могу заниматься геометрией с моим английским?

Да, конечно, трудновато. Но тут примешивалось и другое: Маша всегда была охоча не до того, что трудно, а что весело и живо. Таков у нее характер. И все же на следующий год, когда десятый класс подошел к концу, она всерьез задумалась, оставаться ли в популярной школе и дальше бить баклуши или же поднатужиться и завершить обучение в Москве. Маша решила вернуться в Москву. Как нам ни грустно было расставаться, но все же я вынужден был согласиться с твердым и, думаю, разумным решением дочери. Школа разгильдяйства 90210 ничего Маше не дала.

С отъездом Маши наша жизнь вернулась в прежнее русло. Катя тут же избавилась от ящериц, признавшись, что они ей надоели. Дом притих. Ни танцев, ни крика, ни смеха. Мы снова чинно — благородно стали ходить в кино, читать книги, смотреть телевизор и ждать чуда.

Позвонил старый Наташин приятель Дик Робертсон, президент студии «Уорнер Бразерс» (ТВ).

— Родион, — обратился он ко мне, — хочешь встретиться с Горбачевым?

— Конечно, хочу. А где он? В Лос — Анджелесе?

— Нет, он прилетает только в конце следующего месяца. Получать какую‑то премию, награду, — не знаю. Соберется городская общественность. Горбачев — это интересно! Я уже заказал стол (как выяснилось, за 10 ООО долларов) и приглашаю тебя. Будешь сидеть за столом «Уорнер Бразерс». Идет?

— Конечно, идет!

Конечно! Ведь не каждый день удается увидеть живого Горбачева. Он — человек — легенда. Как бы я ни относился к Михаилу Сергеевичу сегодня, ореол президента Советского Союза, лидера великой державы, все еще имел магическую, притягательную силу.

Михаила Сергеевича и Раису Максимовну американцы приветствовали стоя.

Зал, в котором происходила встреча, был празднично украшен. Десятки столов, сервированных к обеду, располагались таким образом, чтобы отовсюду была видна сцена с трибуной.

Стол студии «Уорнер Бразерс» располагался рядом со сценой, так что я мог видеть Горбачева и его супругу совсем близко и аплодировал изо всех сил.

Раиса Максимовна выглядела прекрасно, как всегда, и Михаил Сергеевич нисколько не изменился, как будто он все еще был в силе и власти. Важные московские гости занимали места на сцене с таким достоинством, что мне на мгновенье почудилось, что я не в лос — анджелесском отеле, а в Кремлевском Дворце съездов, где Первый (или Генеральный, не помню) секретарь КПСС будет отчитываться о проделанной за пять лет работе.