Девушка слушала, сдвинув брови.

– Кто любит своего пана, тот ценит все, что ему мило… – сказал он. – Будьте милостивы, – прибавил он, вынимая ожерелье, спрятанное в одежде, – и не пренебрегите моим скромным подарком.

Эсфирь покраснела и отошла от него на несколько шагов.

– Благодарю вас, – произнесла она, смерив его гордым взглядом. – Я не привыкла принимать подарки от кого-либо другого, кроме моего властелина. Всякий, кого вы спросите, может вам подтвердить, что я отказалась не только от вашего подарка, но никогда ни от кого никакого не приняла. Могли бы это плохо понять… А я не хочу быть заподозренной и желаю остаться верной своему пану.

Боркович хотел было настаивать, но, получив такой категорический отказ, он совершенно смутился.

Перед ним оказалась не легкомысленная женщина, какой он себе ее представлял, но строгая, суровая, умевшая держать от себя на почтительном расстоянии; он даже не умел с ней говорить. Спрятав обратно подарок, он стоял сконфуженный. Наконец, после некоторого размышления он начал:

– Меня незаслуженным образом заподозрили злые люди и обвинили перед королем. Я хотел вас просить, чтобы вы за меня заступились.

– Я не в какие дела не вмешиваюсь, – ответила Эсфирь, – об этом вы можете узнать от других…

– Но говорят, что вы обо всем знаете! – ехидно сказал староста.

– Как видите, я плохо осведомлена, – прервала она его, – потому что у нас ходили слухи, будто вы в большой дружбе были с бранденбургцами, а это должно быть страшная ложь, ибо иначе вы не прибыли бы на поклон к королю. Услышав неожиданно эти смелые слова, Боркович онемел от изумления и стоял покрасневший и гневный.

– Итак, милостивый государь, вы в защитнике уже больше не нуждаетесь, – прибавила Эсфирь.

От волнения Мацек дергал себя за бороду. Девушка на него смотрела, как бы стараясь проникнуть в него и прочесть на его лице.

– И это должно быть ложь, – сказала она, заметив насмешливую улыбку, появившуюся в ответ на ее слова, – будто вы в хороших отношениях с невестой короля, силезской княжной.

Тайна, которая казалась ему скрытой от всех, и которую он считал никому неизвестной, была так смело высказана ему Эсфирью, что от изумления с его уст сорвалось несколько проклятий.

– Конечно, я бывал в Глогове! – воскликнул он гневно и раздражительно. – Я и не думаю этого отрицать. На турнирах мне несколько раз повезло, и я имел счастье танцевать с княжной…

Эсфирь внимательно слушала.

– Злые люди в состоянии и в этом увидеть что-нибудь предосудительное и сочинить небылицу, – продолжал он, волнуясь. – Поэтому я не даром просил вас о защите.

– Вы сами сумеете себя защитить, – произнесла она холодно.

Боркович оправился от изумления, и к нему возвратилась его обычная смелость.

– И вам, вероятно, новая королева не особенно по вкусу, – произнес он со смехом. – Вам придется делить с ней любовь короля, а она, ей Богу, красива, молода, восхитительна, очаровательна…

Эсфирь покраснела.

– Я уезжаю из Кракова, – сказала она.

Боркович рассмеялся.

– И вы не будете питать никакой злобы против короля? – спросил он.

– Никакой обиды и никакого гнева я не чувствую! – спокойно ответила Эсфирь. – Королю нужен сын, и дай Бог, чтобы этот брак оправдал его надежды.

Мацек слушал и ушам своим не верил. Чувствуя, что он потерял полную неудачу и что ему не о чем больше говорить, он насупился и попрощался, сказав:

– Будьте же ко мне милостивы!

Эсфирь ничего не ответила.

Староста ушел от Эсфири очень огорченный и, находясь под впечатлением этого посещения, он вечером, встретившись у Неоржи со своими приятелями, высказал им свое удивление.

– Кто из вас видел эту еврейку? – воскликнул он. – Мало того, что она красива, хотя лицом то отцвела, но она бой-баба, и себя в обиду не даст. Я предложил ей в подарок ожерелье, за которое заплатил много денег, и оно было бы под-стать поднести даже невесте…

А она не приняла. Разговаривала со мною, как будто в действительности была королевой, а не любовницей и дочерью еврея из Опочна… Она говорит, будто уедет из Кракова. Присутствовавшие громко запротестовали, закричав:

– Что вы? Как же? Разве король расстанется с ней? Разве он может день прожить без нее? Ведь он ежедневно прокрадывается к ней и у нее отдыхает. Она его, вероятно, напоила каким-то зельем, а они ведь мастерицы околдовывать. Не освободиться ему из ее сетей. Боркович в задумчивости проговорил:

– Тем лучше!

Однако, он весь вечер не мог успокоиться и, рассказывая каждому о еврейке, хотя и был зол на нее, восхищался ее ловкостью и умом. Существовавшее вначале сильное возбуждение против Эсфири теперь значительно улеглось; духовенство надеялось, что она будет вытеснена молодой королевой… К тому же, как это обыкновенно случается, первое впечатление, самое сильное, понемногу сглаживается, и люди постепенно привыкли к этой любовной связи короля и не придавали ей большого значения. Многих же Эсфирь обезоружила тем, что никогда не чванилась счастьем и не злоупотребляла им.

Постройка дома в Лобзове была закончена еще до бракосочетания короля. Эсфирь в крытом экипаже поехала его осмотреть и, найдя в нем множество подарков короля, на которые не надеялась, не могла скрыть своей радости. Дом был обширнее и с большими удобствами, чем ее собственный в городе; само его устройство и меблировка указывали на то, что король и не думает ее бросить. В доме было отдельное помещение, предназначенное для короля, а комнаты, отведенные Эсфири, были устроены с комфортом, роскошью и вполне подходили для приема такого гостя…

Возвратившись к себе после осмотра дома, Эсфирь сделала все приготовления к переезду, отослала туда вещи, слуг и перевезла своего больного сына.

– Тайна недолго осталась скрытой и через несколько дней в городе уже знали о пребывании Эсфири в Лобзове; различным образом объясняли это переселение.

Лишь только Эсфирь переехала и успела разложить вещи, как вечером у ворот раздался звук рожка, возвещавший о приезде короля, который возвращался с охоты возле Тенчина.

Эсфирь радостно встретила его и, упав к ногам его, благодарила за помещение, превзошедшее все ее ожидания.

– Я не достойна его, – говорила она, – и не следует меня так баловать. Я тут буду чувствовать себя совсем, как в раю, лишь бы время от времени слышать звук этого рожка, который только что раздался у ворот. Король смеялся и радовался, оглядывая знакомые комнаты, объясняя, для какой цели они предназначены, и почему он велел их так расположить. Он был доволен садом и указал ей на высокую ограду кругом, сделанную по его приказанию, которая защищала обитателей дома от любопытных глаз прохожих. Эсфири пришлось увеличить количество слуг, и Казимир даже настаивал на том, чтобы в ее распоряжении, безопаности ради, была небольшая вооруженная стража. Хотя на небольшом расстоянии от дома находились другие королевские помещения, но в окрестностях столицы всегда бродило много воров и грабителей, а потому надо было их остерегаться.

Совершенно иную жизнь вела теперь Эсфирь, чувствуя себя гораздо свободнее; ей нечего было тут бояться навязчивых, любопытных людей, которые в городе следили за каждым ее шагом…

Помимо своей воли она тут стала более важной барыней, чем была в Кракове; здесь ей понадобились и крытые экипажи, и кучера, которых у нее в городе не было, и слуги, для исполнения разных поручений, которых приходилось посылать в город.

До сих пор она пользовалась лишь услугами евреев и евреек, потому что церковные уставы строго запрещали евреям держать у себя слуг, кормилиц и сторожей христиан. Теперь же, так как король намеревался часто приезжать сюда, то в доме была помещена челядь, присланная из королевского дворца, которая должна была ему услуживать, а вместе с тем услуживала и Эсфири.

В доме увеличилась роскошь и пышность, и Эсфирь, зная вкусы Казимира, его любовь к изящному, старалась во всем ему угодить.

Малый Пелка был болезненный, слабый ребенок, а потому и королевский врач ежедневно приезжал в Лобзов. Туда старались проникнуть под разными предлогами придворные, все еще надеясь, что, прислуживая ей, добьются ее расположения, а через нее и милости короля. Но она оставалась непреклонна в своем решении никогда не затруднять короля никакими просьбами и не служить посредницей для других.