Вероятно, заслуга Горбачева и состоит в том, что он отважился сбросить шоры мертвящего догматизма и увидел свою страну и мир как они есть. А освободившись сам, счел долгом освободить свой народ.

Перестройка - великий поворот истории XX века. Но как ни громадно ее значение, личное значение Горбачева многим больше. Он доказал своим примером, что "бунтующий человек", личность, не способная смириться с несуразностями Системы (Замка, по Кафке) - не плод фантазии поэтов и философов. Что и наша прозаическая, скудная на героев эпоха может рождать донкихотов, гамлетов, мышкиных. А Замятин и Оруэлл не были прекраснодушными оптимистами, предположив, что нарисованные ими чудовищные миры будут раньше или позже разрушены, ибо явится Человек, не желающий ни сам быть невольником Системы, ни повелевать подневольными людьми.

Часть III

После перестройки

В Фонде

"Перелистав" в памяти бурные 1988-1991 годы, завершу свою книгу рассказом о Фонде Горбачева, с которым связаны последние 10 лет моей жизни.

Начало этому необычному для нашей общественной практики учреждению было положено за несколько месяцев до драматических событий, приведших к распаду Советского Союза. В августе, предшествовавшем путчу, мы с моим давним соратником и другом Красиным отдыхали в санатории "Южный". Прогуливаясь, обсуждали, как пойдут дела после подписания нового Союзного договора, делились смутным беспокойством, что этому может помешать, и размышляли, как уберечь от превратностей "смутного времени" Институт общественных наук, ректором которого был тогда Юрий Андреевич.

Начальным предназначением Ленинской школы была подготовка кадров братских партий. Молодым коммунистам, тщательно подбиравшимся для учебы в Москве, опытные педагоги, как правило, со знанием иностранных языков, читали теорию научного коммунизма, политэкономию и другие предметы, составлявшие в сумме курс марксистско-ленинского образования. Наряду с идеологическими дисциплинами учащиеся получали знания, необходимые революционерам-подпольщикам, учились обращению с радиотехникой. Впрочем, эта конспиративная часть обучения отходила на задний план, по мере того как компартии отказывались от ставки на насильственный захват власти, делали основной упор на парламентские средства борьбы. Да и воспитание слушателей в духе советской ортодоксии становилось все более сложным делом - преподавателям приходилось не столько обучать, сколько вести дискуссии с молодыми еврокоммунистами.

Словом, учебная функция клонилась к упадку, если вообще себя не исчерпала, зато процветала исследовательская. Как все идеологические учреждения, находившиеся под непосредственной опекой ЦК КПСС (Академия общественных наук, партийные школы и издательства), школа помещалась в элитном, специально для нее построенном архитектурном комплексе, состоявшем из шести соединенных переходами зданий, располагала богатой библиотекой, прекрасными аудиториями, общежитием и даже гостиницей с собственным бассейном. Собранные здесь квалифицированные специалисты, не слишком обремененные чтением лекций, могли посвятить себя научным занятиям. К началу 90-х годов школа уже вполне отвечала своему официальному названию - Институт общественных наук.

Мы с Юрием Андреевичем, однако, рассудили, что в таком качестве у нее мало шансов выжить. Рано или поздно будет поставлена под вопрос целесообразность существования научного учреждения, претендующего на охват практически всей системы гуманитарных знаний. К тому же тематика проводившихся там исследований тяготела к внутренней и международной политике, был прямой резон на этом сосредоточиться. В пользу такого решения была и потребность подкрепить научными исследованиями работу президентского аппарата. Соответственно этому замыслу мы набросали проект перестройки Института в Фонд социально-политических исследований (уж потом была подключена и экономическая тематика, которая, кстати, по большому счету так и осталась неосвоенной), предусматривающий окончательный отказ от учебных функций, значительное сокращение штатного состава, поручение заняться актуальной в тот момент проблематикой. Указом 26 августа 91-го года Фонд был учрежден в качестве исследовательского учреждения при главе союзного государства. Меня, как политического советника, утвердили президентом этого учреждения, Красина генеральным директором.

Не думаю, что, подписывая соответствующий указ, Михаил Сергеевич сознательно готовил себе место на случай отставки. Такие мысли еще не бродили у нас в головах. Верилось, что новый Договор о Союзе будет все-таки подписан, Горбачев останется его руководителем. Но ход событий опрокинул эти надежды. В один из дней второй половины декабря, когда уже стало ясно, что у Михаила Сергеевича нет шансов остаться в большой политике (разумеется, в "действующем" режиме), я спросил, не захочет ли он возглавить наш Фонд, чтобы хоть таким путем, через анализ и рекомендации, оказывать посильное влияние на положение в стране, отстаивать идеи "нового мышления".

- Да уж придется потеснить тебя, - сказал он с грустной улыбкой.

Так закончилось мое кратковременное правление Фондом, и он перешел в руки своего учредителя.

По словам Михаила Сергеевича, когда Ельцин подписывал новый, теперь уже российский указ о создании Фонда, то спросил: "Что это будет? Оппозиционная партия?" Горбачев ответил: "Нет, это будет Фонд". Спустя 5 лет он подтвердил это намерение: "Я хочу, чтобы Фонд так и остался. И чтобы он был центром независимой мысли, потому что это, может быть, сегодня даже важнее, чем создавать партии. Эта предпосылка очень важна для всех, для всего общества, чтобы у нас таких центров было по России много и они действовали, оказывали влияние на политику, на самосознание граждан, на их гражданскую позицию"*.

Став президентом, Горбачев возвел в ранг "вице" А.Н. Яковлева и Г.И. Ревенко. Первый в этой роли не ударил палец о палец, занялся писанием книг, а потом и вовсе "дезертировал", переметнувшись на второстепенные роли в ельцинском окружении. Александр Николаевич не подписывал обязательства оставаться с Горбачевым пожизненно, и ни у кого не возникло бы вопросов, реши он посвятить остаток дней академическим занятиям. Иное дело - покинуть Фонд, чтобы вернуться в коридоры власти, пусть даже чужой, подкинуть пищу для злорадных замечаний, что даже ближайшие сподвижники бывшего советского президента его покидают.

Раз уж зашел разговор на эту тему, не вижу ничего предосудительного в переходе нескольких других сотрудников Фонда на службу в президентский и правительственный аппарат. К данному случаю уместно применить известную латинскую поговорку, перефразировав ее таким образом: что можно Быку, нельзя Юпитеру. Алексей Салмин, Марк Урнов, Юрий Батурин не были политическими деятелями, принадлежавшими к команде Горбачева. К тому же сравнительно молодые люди, они имели все основания идти работать во властные структуры - и платят больше, и можно отличиться, и есть хотя бы иллюзия причастности к живой, сегодняшней политике. Юра Батурин, получив предложение идти помощником к Президенту России, обратился ко мне за советом, и я заверил, что ему не следует терзаться угрызениями совести, никто его не примет за перебежчика: "Решай сам. Единственный совет, который я считаю себя вправе тебе дать, старайся говорить правду новому своему боссу. А если поручит совершить нечто, по твоим понятиям недостойное, наберись мужества уйти в отставку".

Батурин продержался довольно долго на посту помощника и даже некоторое время был секретарем Совета обороны. Когда-нибудь он сам расскажет о том, как складывались его отношения с Ельциным, что стало причиной его отстранения от дел и вынудило отправиться в космос. Во всяком случае, я не сомневаюсь, что кратковременное "хождение в российскую власть" этого умного и наблюдательного человека поможет лучше понять, что творилось на одном из самых темных отрезков новейшей российской истории. Будем ждать его "свидетельских показаний".