- Будешь мне лекции читать, - рассердился президент. - Это я и без тебя знаю, в университете учил. Сейчас речь не о словечках, а о существе дела. Извольте написать: Союзное государство. Никаких возражений слушать не хочу. Пошли дальше, - продолжал Горбачев, - почему выкинули союзную конституцию? Их логику я понимаю: нет Конституции, нет и государства.

- Мы исходили из того, что Союзный договор плюс Декларация гражданских прав, которую уже принял Верховный Совет СССР, составят конституционную основу. Это не все. Никто не мешает будущему союзному парламенту принять конституционный закон об устройстве союзных органов власти и управления. Ну и в самом Союзном договоре прописаны основные позиции - я имею в виду президента, Верховный Совет, Суд, Прокуратуру и т. д.

- Кстати, о президенте. Ни в коем случае нельзя соглашаться, чтобы он избирался парламентской ассамблеей. Получается, что глава союзного государства будет просто марионеткой, целиком зависеть от республик.

- Согласен. Мы долго спорили, но так и не удалось отстоять эту позицию. Может быть, вы попробуете поговорить непосредственно с Борисом Николаевичем?

- Я-то попробую, - сказал он. - А пока вот по всем этим трем пунктам пишите то, что я сказал, и тогда будем рассылать.

- Как, не показывая россиянам?

- Да, да. Нечего тянуть с этим.

- Но может быть скандал.

- Не надо бояться, Георгий. Что вы перед ними на задних лапках ходите! Держите себя с достоинством. Ты что, подпал под влияние Бурбулиса?

- Михаил Сергеевич, - возразил я, - еще раз хочу сказать, что они уступили гораздо больше, чем мы. Я считаю подготовленный текст оптимальным, он соответствует соотношению сил. Начнем упираться, требовать слишком многого, можем потерять все.

Ответом было повторение, что не надо бояться, паниковать и т. д. Я, разумеется, был раздосадован этим разговором. И не только из-за колкостей, которые воспринимал спокойно, потому что знал, что Михаил Сергеевич говорил это в сердцах, отыгрывался в тот момент на мне, чувствуя на деле свое бессилие. Нет. Меня больше тревожило, что если шеф заупрямится, переоценит свои возможности, то тем самым только даст своим противникам шанс сделать то, чего они давно добиваются - вовсе сорвать работу над договором. "Ах, вы не хотите, все тянете в сторону унитарного государства, не желаете признавать суверенитет республик, вновь навязываете нам диктат ненавистного центра - что ж, оставайтесь при своих интересах. А мы продолжим заключать двусторонние договоры, а то и создадим свой новый союз на чистом месте". Вот чего я боялся.

Но делать нечего. Получив безоговорочное указание, я в течение пяти минут внес поправки, подготовил текст, и на другой день Горбачев его разослал с приглашением собраться вновь в Ново-Огарево. Как и следовало ожидать, работа застопорилась уже на преамбуле, где теперь было восстановлено союзное государство. Ельцин заявил, что категорически не может принять этой формулы, и вообще это совсем не тот проект, который согласовывался с россиянами. Начались долгие дебаты, в конце концов Горбачеву пришлось-таки пойти на попятную слова "союзное государство" были убраны из текста.

Долго толковали вокруг разделения полномочий. Опять "зациклило", когда подошли к проблеме бывших автономий. Но все эти трудности можно было в конечном счете преодолеть. Блеснула было надежда повторно подвести Договор к подписанию, когда вдруг из Киева последовал отказ участвовать в дальнейшей работе и обещание вернуться к вопросу о возможности вхождения Украины в Союз только после президентских выборов.

Горбачев предложил завершить подготовку проекта и начать подписание, имея в виду, что Украина, как и некоторые другие республики, присоединится к нему позже. Но Ельцин решительно отклонил это, заявив, что без Украины Россия подписывать договор не станет. Подозреваю, у него была уже достигнута на этот счет предварительная договоренность с Кравчуком.

Начинался финал.

Финал

Жизненные испытания люди переносят по-разному. Одни покоряются судьбе, пассивно и отрешенно наблюдают за тем, как их челн катится в стремнину. Другими овладевает бешеная жажда деятельности; мобилизуя скрытые резервы организма, они творят чудеса, нередко ухитряются выкрутиться из самых тяжких передряг, спасти, казалось бы, безнадежное предприятие. За свои 110 дней Горбачев действовал чаще всего в таком ключе. Стараясь спасти Союз, не давал покоя ни себе, ни своей команде, работал до изнеможения, без конца изобретал какие-то ходы, до хрипоты доказывал республиканским лидерам, парламентариям, журналистам, народу, что "мы не можем разделиться!", это абсурд, безумие, следствием которого могут быть величайшие бедствия - голод, гражданская война, большая кровь.

Отчаянная активность прерывалась иногда периодами несвойственной ему апатии. Они не были вызваны физическим состоянием - президент не жаловался на здоровье, просиживал, как всегда, рабочий день с 10 утра до 10-11 вечера, занимался текущими делами, был досягаем для помощников и посетителей. Но казалось, бесконечная бесплодная борьба, не приносившая результатов, изматывала его и побуждала хоть на день-два отвлечься, переключиться на второстепенные, ничего не значащие дела, малость прийти в себя. Пережив очередной приступ такой опустошенности, и, позволю предположить, не без труда отведя все чаще мелькавшую мысль о безнадежности задачи, какую он хотел решить, президент возвращался в обычное свое деловое состояние.

Это чередование активности с бездействием продолжалось до финала. Начало конца союзному государству было положено комплексом решений, принятых "девяткой" и без особого труда навязанных ошеломленным народным депутатам. Это - признание необходимости подписания Союзного договора, а также отдельных соглашений - экономического, оборонного и других, - в которых могли бы принять участие республики, не пожелавшие войти в состав Союза; сосредоточение исполнительной власти в руках Государственного совета, состоящего из руководителей союзных республик во главе с президентом СССР; образование республиками на паритетных началах Межреспубликанского экономического комитета для координации управления народным хозяйством и согласованного проведения экономических реформ и социальной политики.

Завершив свой недолгий жизненный путь, V внеочередной Съезд народных депутатов СССР самораспустился. Формально были соблюдены конституционные принципы, за роспуск проголосовало большинство. Это оказалось возможным благодаря жестким указаниям республиканских лидеров "своим депутатам" и позиции союзного президента. В то время к нему было немало "ходоков" от различных депутатских групп, выражавших опасение, что роспуск съезда может стать прологом к ликвидации самого союзного государства: лишенное головы, оно долго не продержится, станет легкой добычей сепаратистов. Горбачев успокаивал, говоря, что это вынужденное решение, речь идет о компромиссе, Съезд уходит с исторической арены, выполнив свой долг; поскольку теперь республики признают необходимость подписания Союзного договора, за судьбу Союза можно не тревожиться, народные депутаты СССР как бы отдают свой статус на алтарь Отечества, давая возможность Госсовету возродить Союз уже в новом, федеративном качестве. К тому же страна не останется без высшего законодательного органа, поскольку Верховный Совет СССР будет продолжать выполнение своих функций.

Думаю, последний аргумент производил решающее впечатление. Нет оснований беспокоиться, создана ведь еще одна линия обороны - так, наверное, мыслили народные представители. А тех, кто цеплялся за депутатские права и привилегии, утешили обещанием привлекать к работе республиканских парламентов. Их, разумеется, обманули, как обманули во многих отношениях и самого Горбачева. Расскажу по своим записям о событиях осени 1991 года.

18 сентября. У президента собрались с целью определить подход к доработке Союзного договора Яковлев, Черняев, Ревенко и я. Разговор по теме сопровождался, как обычно, отвлечениями на злобу дня. Черняев выразил возмущение двуличием телевидения. Вчера была вызывающая антигорбачевская вылазка. Д. Ольшанский и В. Буковский обвинили его не то что в косвенном соучастии, но в прямом участии и даже организации заговора.