Но эта как-то очень легко доставшаяся популярность столь же просто может быть и утрачена. Вадиму Викторовичу Бакатину придется напрячь все духовные силы, чтобы доказать самому себе и стране, что он незаурядная личность и заслуживает быть среди лидеров. Ему не удастся сделать это на выборах российского президента, и не только потому, что соревнование с находившимся тогда в зените популярности Ельциным было заведомо проигрышным для всех остальных претендентов. Сказались отсутствие ораторского таланта, непреодоленный несколькими годами пребывания в столице провинциализм мышления.

За президентским столом можно увидеть еще двух людей, которых знает вся страна. Один из них - широкоплечий, плотный, с пышной шевелюрой волнистых полуседых волос, со смуглым, чуть скуластым лицом и глубоко посаженными глазами, пространно красноречив; его речь изобилует высокими понятиями мира, справедливости, прогресса, Вселенной, космоса, духовности, культуры. Второй со вздернутым носом и пристальным взглядом, темноволосый, угрюмый, почти всегда сосредоточенный в себе, молчалив; если все-таки заговорит, то на свою больную тему - о природе, о том, как провинился перед ней человек и как важно сберечь для потомков хотя бы то, что от нее осталось. Чингиз Айтматов и Валентин Распутин - два замечательных наших писателя. Я преклоняюсь перед обоими и спрашиваю себя: а что им, собственно, делать здесь? Представлять культуру? Эту роль выполняет "играющий министр" Николай Губенко. Повышать уровень духовности этого синклита при главе государства, подавать своим новым коллегам пример совестливости?

Скорее всего, дело обстоит проще. Приглашение двум писателям и ученому, вице-президенту Академии наук СССР Ю.А. Осипьяну, войти в Совет продиктовано главным образом возможностью пообщаться с интересными и яркими людьми, а через них - знать, о чем думают интеллигенция, народ. Так объясняет свой замысел Михаил Сергеевич, отклоняя мои рекомендации: если уж создан Совет, ввести в него влиятельных и популярных политических деятелей - Ельцина, Сахарова, Собчака, а также многообещающих молодых парламентариев.

- Если я вас правильно понял, - говорю я ему, - вы хотите иметь консультативный орган при президенте, члены которого не будут обладать никакими полномочиями - за исключением, естественно, министров. В таком случае почему бы не назвать этот орган президентским советом?

И вот вновь назначенные его члены уже пожимают друг другу руки, готовясь к дружной совместной работе, интересуются, будут ли им отведены кабинеты в Кремле, полагается ли секретарша, какая информация будет поступать каждому. Горбачев, открывая заседание, говорит о важном предначертании Совета, о том, какие надежды возлагает на вошедших в его состав выдающихся граждан. В торжественной обстановке, как своего рода инаугурация, проходит первое заседание Президентского совета в Кремлевском зале на четвертом этаже, где обычно вручаются правительственные награды. Затем с увеличивающимися интервалами были проведены еще два-три заседания. И случилось то, что с неизбежностью должно было случиться. Так уж устроено в природе: орган, не наделенный специальной полезной функцией, отмирает.

Сотворив Совет, в котором государственные чиновники и служители муз должны были советоваться неизвестно о чем, сам президент очень скоро потерял к нему интерес и попросту перестал собирать. Со своей стороны, быстро заскучали писатели, которые не привыкли протирать брюки в правительственных креслах, и разъехались по домам защищать мир, природу, а главное - писать романы. Маялись бездельем и только после долгих препирательств с Болдиным получили кабинеты "деловые люди": Ревенко, Примаков, Бакатин. Да и потом им приходилось в основном ждать, пока президент даст какое-то поручение, а в оставше-еся время ходить друг к другу и сетовать на никчемность своего положения. Одни только Яковлев да Медведев были при деле - как писали в Волынском доклад к очередному форуму, так и продолжали заниматься тем же в новом ранге.

Кто-то тогда сострил: "Что такое член Президентского совета? Это безработный с президентским окладом".

Вся эта история лишний раз свидетельствует об одной из характерных черт Горбачева - безразличии к формальным институтам, причем даже к тем, которые он сам творил, и даже больше именно к этим, поскольку в нем склонность к вольной импровизации странным образом сочетается с почтением к традициям. Будучи человеком деятельным и неравнодушным, смолоду приученным к долгому и напряженному трудовому дню, он чуть ли не ежедневно совещался с премьером, теребил руководителей ключевых ведомств, принимал зарубежных гостей. Но удовольствием для него было встречаться с учеными, писателями, артистами, журналистами, людьми творческими, кого интересно послушать и перед кем можно блеснуть. Попытавшись запрячь в одну телегу коня и трепетную лань, Михаил Сергеевич очень скоро убедился, что попытка эта негодная, от Президентского совета ни практической пользы, ни отдохновения души. Правда, он уже занесен в Конституцию, но бог с ним.

Охладев к никчемному своему детищу, Горбачев находит ему замену в неформальных встречах. Этот своеобразный стиль управления, манеру создавать заведомо ненужные органы, а затем игнорировать их и действовать через другие каналы обнаруживает не только описанная печальная история Президентского совета. В конце концов в государственном деле, как во всяком другом, единичное неудачное решение еще не повод для критики. Тем более, если оно не повлекло катастрофических последствий. А создание Президентского совета было делом невредным, только бесполезным.

Ошибиться вообще легко, труднее ошибку исправить. Еще труднее - признать, очень трудно - извлечь из нее уроки, но самое трудное - ее не повторять. Увы, еще несколько раз на протяжении полутора лет у нас будет проектироваться и создаваться множество ненужных органов, порождая неупорядоченность, чехарду на высших этажах власти, ограничивая ее способность действовать энергично и эффективно, что особенно необходимо в кризисной ситуации. Повторяя один к одному просчет с Президентским советом, словно начисто вычеркнув из памяти этот эпизод, президент создает при себе так называемый Консультативный совет. Хватило его на два заседания, потому что составлен он был по такому же странному принципу смешения нужных и ненужных людей, способных и неспособных.

Но и это еще полбеды, не вредная, а лишь бесполезная затея. Вот действительный вред приносит бесконечная перестройка аппарата. Болдину доверена в этом практически безграничная власть, и он сладострастно ею пользуется. Создаются все новые и новые подразделения, количество чиновников растет в геометрической пропорции по отношению к числу органов, растущих в пропорции арифметической. Приобретается огромное количество все более совершенной вычислительной и канцелярской техники. Поскольку ее невозможно освоить, она складывается штабелями и пылится в коридорах Кремля - думаю, она и сейчас там. Развертывается грандиозное перемещение служб, основанное, разумеется, на безупречной логике: обитателей третьего этажа перевести на первый, первого на второй, второго на третий. Производится капитальный ремонт и без того достаточно чистых и уютных комнат, причем для себя заведующий Общим отделом, впоследствии руководитель аппарата президента, отделывает два кабинета*.

Вся эта псевдоделовая суета сопровождается чудовищной организационной неразберихой. В приемной президента то и дело разыскивают неизвестно куда запропастившиеся документы. Сам он названивает помощникам, выясняя, кому из них поручил подготовить материал. Контроль за исполнением решений подменяется составлением толстенных гроссбухов с перечнем заданий и указанием ответственных лиц, папки с этими шедеврами бюрократического творчества пылятся потом в одном из бесконечных помещений общего отдела. Президентские указы не прорабатываются достаточно тщательно, на другой день после опубликования приходится вносить в них коррективы и краснеть, выслушивая упреки коллег-юристов.