— Это сердце! — услышал я женский крик. — Таблетки! У него в кармане, в брюках.

Я вытащил пластиковый пузырек, и Треди втолкнул таблетку мужчине под высунутый язык. Мы осторожно положили его на тротуар и подложили под голову скатерть, которую один из официантов сорвал со стола.

Кровь стучала у меня в голове словно бой колоколов. Я не знал этого человека, и, простите, меня не волновало то, что с ним случилось. Моей задачей было увезти папу.

Это было важно.

Я протянул руку, чтобы поднять Треди, но он снова меня опередил. Осторожно придерживая мужчину, папа начал делать ему искусственное дыхание рот в рот.

Ну и суматоха поднялась! Американцы кричали, эмоциональные итальянцы очень громко старались их успокоить. Управляющий вышел из бара и объявил, что машина скорой помощи уже в пути.

Я сел на корточки, чтобы прикрыть Треди. Он взял хороший темп, тихо считая секунды по-испански, вдыхая, зажимая американцу ноздри, позволяя воздуху выйти. Папа делал искусственное дыхание незнакомцу на римском тротуаре.

Казалось, прошла вечность, прежде чем появились полицейские и разогнали толпу, чтобы дать место машине скорой помощи и двум на вид весьма опытным санитарам. Может, для нас все наконец закончится.

Когда я поднялся, уступая место врачам, то понял, что даже если уведу Треди тихо, он все равно окажется на экранах всех телевизоров во всем мире, потому что съемочная группа из двух женщин, привлеченная сиренами, спешила по направлению к нам со стороны гостиницы. Кто-нибудь непременно его узнает. Я сделал несколько нетвердых шагов в сторону, противоположную от Треди и полицейских, потирая и разминая уставшую спину.

Я тяжело облокотился о свободный стул и наблюдал, как медики решительно отодвинули Треди, и в это время подскочила телевизионная группа.

Разве я мог знать, что стул выскользнет из-под меня или что я грохнусь на тротуар прямо перед бегущими женщинами? Или что они споткнутся об меня и повалятся одна на другую, а камера вылетит из рук? Краем глаза я увидел, что Треди поднялся на ноги и, мгновенно оценив ситуацию, растворился в толпе.

Несколько минут замешательства и извинений, после чего я без труда нашел Треди в машине во втором ряду шоссе, параллельного верхней оконечности парка Вилла Боргезе.

— Американец уже дышал сам, когда его заносили в скорую.

— Это хорошо. Я читал короткую молитву за его здоровье, когда ты подошел.

Он завел машину и поехал вниз с холма.

Я был в смятении. Дыхание сбилось, нервы расстроены.

— Еще немного, и тебя бы узнали. И ты понимаешь это не хуже меня, — задыхаясь, произнес я. — Если бы кто-нибудь решил застрелить тебя сегодня ночью, ты был бы уже покойником. А если пресса хоть раз застукает тебя за пределами Ватикана, ты больше никогда оттуда не выберешься. Они будут торчать у всех ворот каждую ночь. Хватит, черт возьми. Пожалуйста, хватит.

Папа широко улыбнулся.

— В Ватикане есть тоннели, о которых знают только папы. И, кроме того, кто-то очень известный, может, это был даже я, однажды сказал: «Я тот, кто я есть. Я делаю, что я должен делать».

Он забавлялся.

— А что, hermano, — поддразнил он, — если ты считаешь, что мы побывали в опасной ситуации, то тебе надо было быть со мной в ту ночь, когда я гулял по пляжу возле Остии, и вдруг появилась парочка, и девушка…

— Слушай, хватит ерунду молоть! — рявкнул я. Этого он и ждал, потому что рассмеялся от всей души, да так, как я слышал только раза два за все время, что мы знакомы.

— Ладно, ладно, — сдался я, — было весело, и уверен, это лучше, чем сидеть в Ватикане и бродить по Интернету. Только прошу тебя, пожалуйста, не испытывай больше судьбу, пока та опасность, что так встревожила американцев, не будет устранена. И можно я подберу кого-нибудь, кто будет всегда рядом с тобой? У меня есть друг Лютер, монах из Африки. Такой деятельный, ты не поверишь.

— Умные головы из отдела безопасности уже позаботились об этом, — сказал Треди. — У меня появился новый персональный помощник, священник, знающий не меньше сорока шести способов убийства с помощью облатки. Милый парень. Латиноамериканец. Его зовут Диего Альтамирано. Зайди как-нибудь, познакомишься и скажешь, что ты о нем думаешь. Твоего отца Лютера мы тоже пристроим, если тебе от этого будет легче. Но не торопись: эта угроза может оказаться пустым звуком, туманом. Так всегда было.

— А мне что делать?

— Ты мне нужен, чтобы найти того, кто убил Карузо, — спокойно сказал он.

— Это как-то связано с угрозой?

— Я смогу ответить на твой вопрос, Пол, только когда узнаю, кто убил его.

— Ты знал, что Карузо был связан с «Ключами»? Это не те люди, которых можно считать друзьями и иметь с ними дела.

Я надеялся удивить папу, но он меня разочаровал.

— Я знаю об этом.

Я начал рассказывать ему, что думаю, но он внезапно сменил тему.

— Я знаю, ты взялся за отца Видаля, оставь его, наблюдай.

Мир тесен, особенно если этот мир — Ватикан.

— Что еще?

— Будь рядом несколько месяцев. То и дело возникают шустрые ребята, которых так и тянет помочь своему папе, но покрытый шрамами старый пес с хорошим чутьем — самая лучшая поддержка.

— Еще бы.

С первых дней нашего знакомства Треди знал, как улучшить мне настроение.

— Я внесу тебя в списки под чужим именем, чтобы ты полетел с нами на самолете в Нью-Йорк. Смотри в оба.

— Буду.

Мы находились у подножия холма, и я вышел из машины перед мостом, за которым начинался Ватикан. Нервы постепенно успокаивались.

— Это ты был тем опытным священником, да?

Треди улыбнулся.

— Ты о ком?

— О Феллини. Ты отпустил ему грехи? Отпустил, ведь так?

— Если бы это был я, ты бы ничего не узнал. Тайна исповеди, Пол.

Он еще раз улыбнулся.

— Будь добр, позаботься об этом вместо меня, хорошо, hermano?

Он вручил мне конверт авиапочты, адресованный его брату Бобби. Конверт был такого размера, что в нем можно было послать чек с суммой первоначального капитала для разведения рыбы.

Затем папа по-дружески хлопнул меня по плечу и уехал прочь.

Следующим утром в «Мессаджеро» [64]появилась заметка о том, как добрый самаритянин спас жизнь приезжему американскому стоматологу, а также пятнадцатисекундный сюжет в дневных теленовостях, в котором жена спасенного сказала: «Мы так благодарны тому человеку, и мы от всего сердца хотим сказать ему „спасибо“. Он показался таким знакомым; я уверена, что видела его где-то раньше. Возможно, он даже киноактер, но все, что я знаю точно: он был высоким, красивым и — она хихикнула — мой муж Арчи запомнил, что у него дурной запах изо рта. Мы бы очень хотели помочь ему избавиться от этого. Это небольшая проблема, правда, а Арчи такой хороший стоматолог».

Может, она просто никогда не смешивала замороженные горные груши с оливками?

ГЛАВА 11

На следующее утро в колледже святого Дамиана назрел кризис. Я шел за ректором, похожим на воробья, маленьким и аккуратным испанцем по имени Диас, по мрачным коридорам мимо одинаковых коричневых деревянных дверей небольших комнат, в которых жили семинаристы. Пройдя три четверти пути, мы столкнулись с пухлым семинаристом из Индии по имени Гилберт, готовым продать собственную мать за улыбку ректора.

— Он там кричит ужасные вещи, — сообщил Гилберт с важным видом.

Ректор богословского колледжа, большой семинарии в Ватикане, должен соображать быстро. Диас решительно сделал шаг в сторону, и я пошел первым.

На кровати, подтянув колени к груди, сидел светловолосый немецкий юноша по фамилии Шмидт. Рядом с ним валялся баллончик красной краски.

«К черту Бога», — гласила красная надпись, сделанная неуверенными буквами на ядовито-зеленой стене. Странно, почему он написал это по-английски.

—  Ay, mi Dios, [65]— тихо сказал Диас и перекрестился, ограждая себя от зла.