Великий Композитор тем временем получил неожиданную поддержку.
Случившаяся между гостей профессор Петербургской консерватории Анна Николаевна Есипова, проникнув в залу, немало помогла Александру Николаевичу. Вынув из-за корсажа металлическую плоскую фляжку, она дала ему глотнуть чего-то крепкого и сладкого, добрая женщина слазила под рояль и ловко подкрутила вихляющую педаль, она спросила его о намеченной программе и вызвалась сопровождать выступление.
Оттягивать и далее было никак невозможно. За дверью слышался глухой ропот, нетерпеливый кашель и требовательное сморкание. На бронзовую ручку то и дело нажимали — она ходила ходуном и угрожающе скрипела.
Анна Николаевна заботливо обдернула на Скрябине сюртук, глотнула из фляжки сама и, высунув наружу сухощавую голову на длинной шее, велела гостям входить и рассаживаться.
Какая-то ревущая безликая масса хлынула, заполнила собою все, потом начала уплотняться и складываться вдвое по высоте. Зрители рассаживались, бесцеремонно направляли на Александра Николаевича лорнеты, бинокли и подзорные трубы. Великий Композитор стоял, облокотившись на шредеровский рояль (он не любил их, предпочитая стенвеи). Пристально вглядываясь в клубящийся сиреневый туман, он начинал различать отдельные лица, весьма странные, меняющие свою величину и пропорции.
Выплыл, покачиваясь, профиль восемнадцать лет как почившего Владимира Никитича Кашперова, человека беззлобного и беззубого, автора с треском провалившейся оперы «Мария Тюдор». Усопший, в новеньком вицмундире с развалившейся гвоздикой в петлице, поворотясь к оплывшей синелицей даме, водил желто-черным пальцем по ее разломанной шее. Дамою была задушенная читателем-разночинцем Александра Александровна Винницкая-Будзианик, авторесса множественных толстых романов о пользе воздержания на природе… Друг Ивана Тургенева и соперница Полины Виардо, общественная деятельница и попечительница Анна Павловна Философова, на похоронах которой ему довелось играть в прошлом году, слала Александру Николаевичу воздушные поцелуи из последнего ряда. Сам Иван Сергеевич, невозмутимый и холодный, сидел рядом с ней и проглядывал газету…
Окажись на месте Скрябина кто-нибудь другой, он непременно упал бы в обморок или выбежал прочь, хуже того — он мог бы потребовать врача и быть увезенным санитарами в белой карете, Великий Композитор же, вскормленный сгущенным молоком классической метафизики, воспринял явившиеся ему тени как несомненное поощрение и добрый знак из близкого его душе мира, неоднозначного и непознанного.
Уже сосредоточенный и уверенный в себе, почти физически ощущая огромный свой потенциал, он, пригнувшись, сидел за роялем и пока беззвучно ласкал клавиши (Так опытный жокей перед ответственным заездом ласкает лошадиный круп, уговаривая животное быть послушным и не упрямиться).
Анна Николаевна Есипова, тонкий психолог и конферансье в юбке, мгновенно распознав публику как праздношатающуюся, начала с музыкальных анекдотов, балансирующих на грани приличия. Аудитория, жевавшая поначалу принесенные с собою конфекты и без стеснения флиртовавшая, сразу переключилась на внимание и буквально ловила каждое слово рассказчицы. Взрывами смеха и аплодисментами были встречены забавные истории о близоруком Листе, перепутавшем как-то смазливую служанку с собственной бабушкой, Шопене, угодившем за драку в полицейский участок, Бетховене, не потрудившемся застегнуть брюки.
Исподволь подготавливала ученая дама не слишком заинтересованную публику к тому, что должно было воспоследовать. Легко и плавно, не изменяя анекдотическому настрою, перескочила она с классиков прошлого на современность, заговорила о Скрябине, рассказала потешную историю о том, как его оженили на Вере Ивановне Исакович. Дамы и господа, катаясь на местах со смеху, тем не менее преисполнились большого к Александру Николаевичу сочувствия и неподдельного интереса. Полдела было сделано. Уже ничего не стоило ведущей объявить благожелательным слушателям первую музыкальную вещь программы. Уговорено было, что ею станет полечка, сочиненная Великим Композитором с помощью Георгия Плеханова.
Веселенькая и задиристая вещица сразу расположила к себе всех собравшихся. Гости возбужденно вскрикивали, притоптывали и прихлопывали. Находчивая Анна Николаевна, уловив всеобщее настроение, высоко приподняла юбку и задорно выскочила на свободный пятачок перед роялем. Какой-то военный в чинах выбежал из рядов и пошел перед ней вприсядку. Анна Николаевна заправски затрясла плечами, завертела бедрами, застучала каблучками… Успех превзошел все ожидания. Публика ревела, танцоров трижды вызывали на бис, немало искренних аплодисментов перепал и аккомпаниатору.
Здесь решено было устроить антракт.
Получившие заряд бодрости люди ринулись в вестибюль, мужчины резво носились туда-сюда по красивому мозаичному полу, дамы, перебирая ногами на месте, стояли в затылок друг дружке, намереваясь проникнуть по очереди в туалетную комнату.
Скрябин и Есипова тоже вышли, чтобы дать проветрить залу. Александр Николаевич неплохо себя чувствовал и с удовольствием попыхивал сигарой, предложенной ему хозяйкою дома. Баронесса и ее престарелый супруг были весьма удовлетворены первой частью вечера и с нетерпением ждали продолжения. Скрябин весьма светски болтал с любезными хозяевами и вдруг, не докончив фразы, резко нырнул вбок.
— Вы?.. — только и смог сказать он.
— Я, — на едином дыхании вымолвила она…
14
Действительно, это была она, загадочная вышивальщица из поезда, вольная или невольная соблазнительница, ввергшая его в мучительную и сладкую муку… те же засасывающие зеленые глаза, роскошные каштановые волосы, та же сбивающая дыхание высокая девичья грудь, на сей раз безжалостно упрятанная за высоким жестким корсажем…
В жизни Великого Композитора было место женщинам (жены составляли ничтожное меньшинство), попадались и весьма привлекательные, провоцировавшие то или иное желание. Обыкновенно, почувствовав легкое приятное возбуждение, он просил их прилечь обнаженными на диван или стол и умело, не перетруждая себя, ласкал отточенными быстрыми движениями. Иногда говорил что-нибудь, подходящее к месту, чаще молчал, обдумывая музыкальный пассаж или фразу, время от времени прерывался, спешил к роялю, брал пару-тройку пришедших на ум аккордов…
Здесь было что-то другое, неизведанное, сотрясающее с ног до головы, может быть, даже роковое. Все естество Великого Композитора чудовищно напряглось, конфуз, которого он опасался, был совсем рядом — по счастью проницательная Анна Николаевна, распознав неладное, громко захлопала в ладоши едва ли не перед самым носом Александра Николаевича. Публика, предполагая продолжить веселье, ринулась в залу, увлекая за собой хозяев и опасную незнакомку.
Наэлектризованный, подергивающийся Скрябин с закушенной губою и блуждающим взглядом был подведен Анной Николаевной к роялю и усажен. Распирающие Великого Композитора эмоции требовали немедленного излияния. Секунда промедления — и он попросту задохнулся бы… две белые птицы, обуреваемые неутолимой страстью, в отчаянном полете вырвались из рукавов сюртука и в пароксизме затрепыхались на черно-белых клавишах. Неслыханный хаос звуков чудовищным водопадом излился на благодушествующих и не подготовленных к такому повороту слушателей. Большинство из них зажали уши, кто-то вскочил с места, слышны были протестующие крики — но белые птицы уже нашли друг друга, сцепились клювиками и смешали перья…
Возмутившаяся было публика, подогнув колени, начала медленно оседать на мягкие подушки. Гармонического произвола более не было. Что-то необыкновенное изливалось на них, сладко замораживало внутренности, обостряло чувственность, вызывало эротические переживания.
Только что бесновавшиеся господа и дамы расслабляли мышцы, свешивали головы, закрывали глаза и уносились в миры, полные грез и туманной романтической дымки.
Понимая, что исполнитель полностью овладел аудиторией и ее помощь уже не нужна, Анна Николаевна Есипова присела на корточки в уголку и тоже начала слушать, что-то помечая на салфетке. Чуждая всему плотскому, профессор консерватории и теоретик музыки, она отметила в произведении ряд характерных приемов.