– Здорово, бабуля! – обрадовался Санька.

– Здравствуй, касатик. – Взгляд из-под седых бровей был цепкий, и выдержать его стоило большого труда. – Куда путь держишь?

– Да вот, прикинь, старая, заблудился. А ты что, тут живешь?

– Живу родимый, живу, – закивала та в ответ.

– А что это у тебя за стадо такое козлиное? Толку-то с них. Даже молока не дают.

– Не дают, не дают, касатик, – снова согласилась бабка. – Но ведь не одним молоком жив человек. Слышал небось, любовь зла...

– Бабуся, ты что, серьезно? – Санька озадаченно смотрел то на старуху, то на козлов.

– Тьфу на тебя, полоумный, – плюнула бабка. – Ишь чё удумал, негодник. Это ведь и не козлы вовсе. Вот этот, черненький, – принц заморский. А это леший из соседнего леса. Он самый первый ко мне сватался. – И она указала на старую животину с длинной белой бородой, ласково потрепав его по голове. Тот радостно заблеял и начал тереться о ноги.

– А почему же они тогда не в человеческом облике?

– А потому что когда человек не любит, а просто пристает, то он козел.

– Ну, бабуля, ну, уморила, – расхохотался Санька. – Ты меня извини, но неужели у тебя еще ухажеры есть? Тебе же лет девяносто.

– Тыща девятьсот с хвостиком в прошлом годе стукнуло. Я девица хоть куда и возраста своего не стыжусь. Не веришь? Тогда гляди. – И она вдруг крутанулась на месте как волчок. То, что произошло потом, запросто могло свести с ума и более стойкого человека. Вместо старухи на крыльце стояла красавица. И какая. Молодая, с тонкой талией, высокой грудью. Лет шестнадцать, не больше.

– Рот-то закрой, ворона залетит, – рассыпался звонкий смех. – Ну и как я тебе?

Санька где стоял, так там, ошеломленный, и уселся на землю. Его бросало то в жар, то в холод. Голова шла кругом. Захотелось навсегда остаться здесь, у этих ног. Он, уже ничего не замечая, кроме этой красоты, начал подниматься, но получил такой удар под зад, что несколько метров проехал носом по траве, а с двух сторон его уже атаковали другие козлы.

– А ну, непутевые! – вскочив и сделав свирепое лицо, завопил Санька. – Брысь отсюда! – Но договорить не успел, а резво заскакал по поляне зайцем, стараясь увернуться от острых рогов. – Чтоб у вас шерсть повылазила. Чтоб вы копыта откинули. Тут такое приключение подвернулось, а они под ногами путаются. Тоже мне женихи. Раз пролетели, как лягушки над болотом, так нечего теперь бородами трясти. И под руками-то ничего нет. Было бы и у меня чем бодаться, так я бы тут такой разгон устроил, – пыхтел Санька и вдруг почувствовал, что у него зачесался лоб. – Ага. Никак растут, родимые. Ну, козлятушки-ребятушки, сейчас я вам рога-то пообломаю.

И он уже было собрался броситься на ближайшего конкурента, как вдруг острая боль пронзила палец: колечко снова напомнило о себе. Наваждение сразу развеялось. Никакой девицы-красавицы и в помине не было; на крыльце стояла и хихикала противная старуха. Правда, увидев, что веселая игра в «забодалки с превращениями» прекратилась, она перестала смеяться и, нахмурившись, приказала:

– Руки!

Санька возмутился и хотел послать бабку подальше... к козлиной матери, но против своей воли вытянул руки вперед.

Старуха подошла поближе и указала на колечко.

– Это что?

– А ты не видишь?

– Вижу. Так бы сразу и сказал.

– А ты спрашивала? Полоумных своих напустила. Сейчас как надаю всем.

– Сказала же, не разглядела. – Бабка, похоже, колечка побаивалась, козлы тоже жались в стороне.

– И что за народ тут. Не разберется, а кидается. Это у вас что, такая традиция?

– Это у вас, мужиков, традиция – на всех кидаться. А потом все кто-то виноват. Ладно, проходи в дом.

Санька ликовал. Имея на руках такое замечательное волшебное колечко, он сразу становился не просто добрым молодцем, а самым смелым, самым могучим, самым непобедимым богатырем.

Важно, не торопясь, он поднялся по ступенькам и отворил дверь, но на пороге остановился, обернулся назад и небрежно спросил:

– Кстати, надо бы познакомиться. Я, Александр Иоанныч Грозный. А тебя как?

– Зови просто Баба-Яга.

От такой ошеломляющей новости молодец вмиг растерял всю свою важность. Раскрыв рот и продолжая смотреть назад, на Ягу, он машинально сделал еще шаг вперед, со всего маху врезался в косяк, шарахнулся в сторону, по пути сбил ведро с ледяной водой и, поскользнувшись, шлепнулся на пол. Бабка, услышав грохот, заскочила в сени и увидела Грозного, сидящего в луже, а на лбу у него прямо на глазах проявлялась огромная шишка.

Пошел третий день житья у Бабы-Яги. Нет, задерживаться здесь он не собирался. Но было так хорошо, такое обхождение – сплошной «люкс», что двигаться дальше не хотелось совершенно.

Поначалу, узнав, к какой жуткой особе в гости он попал, Санька ходил с оглядкой, шарахаясь от каждой тени.

Баба-Яга, костяная нога.

С печки упала, ногу сломала.

Эта песенка из далекого детства да образ старой горбоносой старухи из кинофильмов расслабиться не давали. Но хозяйка этого дома на злую ведьму походила мало. Кто кричал, что она страшная? Где у нее видели костяную ногу? Врут завистники. Никакого носа крючком, сгорбленной спины и торчащих во все стороны спутанных седых волос. Совсем наоборот, очень замечательная старушка.

«Красота, – думал Санька, лежа на перине. – Вот она – настоящая сказочная жизнь. Дрова сами колются и в печь лезут. Вода в ведрах из колодца в сени марширует. Метла словно пылесос сама весь мусор из избы выметает. Знай себе лежи, отдыхай с утра до вечера, даже думать не надо. Одна забота – вовремя к столу успеть».

Он довольно зажмурился. Наконец-то и ему улыбнулось счастье. Исполнилось его самое заветное желание – все, много и не очень утомительно.

Сколько раз, завалившись на диван перед «ящиком», он часами смотрел, как на экране проносится чужая, недосягаемо-роскошная жизнь. Жизнь, в которой главной проблемой был не вопрос, идти или не идти за хлебом, так как сапоги совсем прохудились и на дожде ангина обеспечена, а какого оттенка галстук надеть на вечеринку. Богатые тоже плакали, но скорее всего для виду, дескать, с бедняками у них тоже есть что-то общее.

Здесь можно было тянуть пятки столько, сколько душе угодно.

Каждое утро, высунув из-под одеяла нос, он давал себе твердое обещание именно сегодня двинуться дальше, к болоту. Однако за то время, что проходило, пока он опускал ноги на пол, настроение обычно менялось. Слово – оно ведь свое, родное, и с ним всегда можно договориться.

«У болота ножек нет, и никуда оно не убежит, – вяло размышлял молодец. – А важные дела завсегда нужно начинать с понедельника. Ведь именно для этого они и придуманы. Ну, на худой конец, с завтрашнего утра, как солнышко встанет, так сразу...»

Додумать эту здравую мысль до конца он обычно не успевал. Бабка звала завтракать.

Наставив на стол всякой всячины, Яга садилась напротив и с умилением смотрела, как «гость дорогой» поглощает в огромных количествах самые разнообразные кушанья, приготовленные старухой.

Всю свою жизнь Санька думал, что только в дальних странах существуют экзотические блюда. Одни названия чего стоили. И наверняка вкуснятина. «Завалиться бы в какой-нибудь тамошний ресторанчик, съесть что-нибудь этакое, а название записать на бумажку для памяти», – мечталось иногда ему.

Что касается русской кухни – то это, как он считал, в основном щи да картошка. Никаких таких разносолов он в своем поселке не видал; на весь поселок работала одна рабочая столовая, меню в которой, казалось, списывали у сатириков.

Так что ничего сверхъестественного он от Яги не ожидал, лишь бы понаваристее. Но старая колдунья умела готовить не одно приворотное зелье: то, что она вынимала из печи, являлось подлинным волшебством. Было невозможно усидеть за столом и не попробовать хотя бы по кусочку от всего, что она выкладывала на стол. Одни названия чего стоили: салат из вареной капусты с орехами и чесноком и картофель под тминным соусом; щи осетровые рахмановские и окрошка из дичи и телятины; жареный поросенок с фаршем из гречневой каши, омлета и ветчины. А раковый соус, старорусский студень и суп из раков. А крокеты под соусом бешамель. Не говоря уже о рыбе, кашах и расстегаях.