Как Рауль и догадывался, сопровождавшие Михаила Овернского крепкие молодые люди оказались «Братьями–мирянами сообщества головы Иоанна Крестителя» — служащими Святейшей инквизиции, набираемыми из числа небогатых и безземельных дворян.
Братья–миряне монашеских обетов не приносили, получали очень солидное жалование от Трибунала и выполняли обязанности, браться за которые принявшим постриг монахам уставом доминиканского ордена формально не дозволялось. Они выступали в роли вооруженной охраны, могли захватить подозреваемого если тот пытался сопротивляться, являлись тайными агентами Sanctum Officium и вообще занимались деликатными поручениями.
Предводительствовал многоопытный Жак, которому преподобный доверял безгранично. Двое оказались итальянцами, точнее — сицилийцами с норманнскими корнями: Танкред и Арриго ди Джессо, близнецы: соломенноволосые, с квадратными челюстями и широкими скулами, двигаются с изящной средиземноморской ленцой.
Ролло фон Тергенау — родом из Баварии, темно–рыжий, по виду лет двадцать не более, но два внушительных шрама по левой щеке и наискосок от виска до уха свидетельствуют, что молодость и отсутствие опыта понятия не всегда равнозначные.
Энцо д’Ортале оказался корсиканцем и целиком на такового походил: ниже остальных ростом, чернявый, смуглый и кареглазый, зато вместо обычного вооружения несет метательные ножи в широком поясе (Рауль подметил, что лезвия или серебряные, или посеребрены), и целых три самострела. Тяжелый боевой арбалет можно закрепить на луке седла, а два изящнейших, явно ломбардской работы с серебрением по ложу, небольших охотничьих самострела предназначены для штучной, ювелирной работы.
Последний, — Никита Адронион, вел происхождение из Греции, герцогство Афинское, образованное после Четвертого крестового похода. Неудивительно, что он не схизматик, а католик — византийская вера в Греции была вытеснена больше столетия назад, а греческие дворяне влились в католическое рыцарство. Как грек очутился в закрытом сообществе Братьев–мирян остается только гадать…
Общество, так или иначе, вполне приятное, благородное, а главное — надежное. Шестерка во главе с Жаком представляет собой немалую силу, сразу видно профессионалов. Другим инквизиция не стала бы платить. И, прежде всего, вверять в их руки судьбу и безопасность главы папского Трибунала с легатскими полномочиями.
— Бребьер — бывший замок тамплиеров, — объяснял по дороге Михаил Овернский. Преподобный вместе с Раулем ехали позади Жака и братьев ди Джессо, остальные составляли арьергард. — Когда храмовников арестовали и осудили за ересь вкупе с дьяволопоклонничеством сорок лет назад, имущество Тампля, включая крепости и прочие строения, было передано ордену госпитальеров. Теперь в Бребьере иоаннитская комтурия, входящая в «Провинцию Франция». Рыцарей в Артуа немного — чуть больше десятка, еще тридцать сержантов. В войну между Филиппом Валуа и Эдуардом Английским не вмешиваются, содержат лечебницу и лепрозорий, торгуют потихоньку.
— Откуда они узнали о своре? — спросил Рауль.
— Не они. Поутру, едва я успел отделаться от знакомой нам ведьмы, примчался конный посланец деревенского кюре. Старался говорить спокойно, но чрезмерное возбуждение и признаки паники я заметил сразу. Дикая Охота объявилась под стенами Бребьера перед рассветом, призраков заметили, разбудили священника… Тот приказал немедленно сообщить в инквизицию.
— А что же с ореадой, ваше преподобие? Я был потрясен, увидев ее утром дома!
— Вы другого ждали? Чего? Если Священный Трибунал бросится немедленно истреблять всех нелюдей, оставшихся в Европе, о других делах можно смело забыть — представителей так называемых «старших рас» осталось совсем мало, но если охотиться за каждым? Тогда что? Их сотни, может быть тысячи. Они вымрут за ближайшие два–три века и без нашего участия, тем более, что Древние стараются не причинять людям неприятностей — знают о неотвратимом возмездии. Существа несущие осязаемое зло — совсем другое!
— Смогли что–нибудь вытянуть из ореады?
— Боже упаси! Предупредил, что если повторится история с арбалетом и пострадает хоть один человек, тогда мы за нее возьмемся всерьез — пусть не вмешивается в людские дела. Почует опасность для себя, захочет что–нибудь рассказать, сама придет. Перед восходом солнца я ореаду отпустил: у меня нет власти над не–людьми. Но если бы у Древних была своя инквизиция, думается, мы бы сотрудничали!
Лошадки, — а в конюшнях Sanctum Officium заморенных одров не держали, отдавая предпочтение дорогим, рослым и выносливым кастильским скакунам, — шли уверенной крупной рысью: если не остановишь, к вечеру очутишься едва ли не в самом Брюсселе!
Далеко впереди, средь сверкающих льдистыми адамантами всхолмий показалось темное пятнышко.
— С тракта направо, — подсказал внимательный Жак. — Крепость Бребьер.
Слово «крепость» было, вне сомнений, некоторым преувеличением. Двести пятьдесят лет назад тамплиеры избрали для строительства одного из многих своих форпостов выветрившийся скальный выход в Арденнских предгорьях.
Много путешествовавший по Лангедоку Рауль видел то самый Монсегюр, оплот еретиков–катаров, стоявший на колоссальной отвесной горе высотой чуть не в милю, а Бребьер возвели на груде выпрастывающихся из гребня холма и поеденных временем гранитных глыб — правда, ну очень здоровенных, каждая с двухэтажный городской дом.
Рыцари–храмовники не мудрствовали — северная Франция это вам не Святая земля, где каждодневно грозит нападение сарацин, а значит строить колосса вроде замка Крак–де–Шевалье смысла не имеет. Для эффективной обороны на случай какой–либо неприятной неожиданности (к примеру норманнский или фламандский разбойный налет, что в позапрошлом XII веке еще изредка случалось) вполне достаточно квадратной башни–донжона, у соседей в Священной Империи называемой «бергфридом», двора огороженного стеной в три человеческих роста и ворот с опускающейся решеткой.
Очень просто и очень разумно. Окружающая местность с башни простреливается, лес вокруг вырублен на расстоянии полумили чтобы видеть подходы. При необходимости до прибытия подкреплений замок смогут защищать человек десять–двадцать, хватило бы стрел для луков и арбалетов.
Тамплиерская символика давно исчезла — на донжоне колышется черный стяг ордена святого Иоанна Крестителя с восьмилучевым белым крестом посередине. Над створками ворот когда–то находился резной каменный медальон с куполом Храма Иерусалимского, но теперь он сбит долотом, контуры едва угадываются.
Михаил Овернский спрыгнул с седла, перебросив поводья лошади Арриго ди Джессо. Покачал головой, ткнув затянутым в перчатку кулаком в запертые наглухо ворота. Странно — носители белого креста закрывают вход в комтурию только находясь в состоянии объявленной войны.
По уставу рыцарства святого Иоанна, каждый христианин сражающийся с оружием в руках против сарацин может войти к госпитальерам в любое время дня и ночи, получить помощь, еду, кров и по необходимости лечение. Открытые ворота всегда прекрасно охраняются — разбойникам госпитальеров не взять, научены.
— Кто, с какими намерениями? — донеслось сверху. Меж зубцами стены над воротами возник силуэт человека в черном. От шлема отразился солнечный блик, а никакой рыцарь не станет надевать шлем без серьезного повода.
— Святейшая инквизиция! — без малейшей паузы провозгласил брат Михаил. — Куриальный представитель Папы и Апостольского Понтифика Климента! Именем Святой Церкви и Господа нашего Иисуса Христа!
— Ваши полномочия, — твердо сказал госпитальер. — Передайте.
Отворилось зарешеченное оконце в воротах.
— Куда мы катимся, а? — тихонько проворчал под нос доминиканец, изымая из поясной сумки пергамент. Просунул сквозь ржавые прутья. — Если не верят инквизиции, то кому вообще верить?
Окошечко захлопнули. От взгляда Рауля не ускользнуло, что Жак незаметным жестом приказал остальным Братьям–мирянам приготовить оружие. Мало ли.
Дверь–калитка, врезанная в левую створку ворот Бребьера бесшумно отворилась. Петли не скрипнули, иоанниты тщательно следили за обителью, не упуская любых мелочей.