— Иногда я выхожу из себя, — объясняла она, хотя это было ни к чему: Мими не первый раз слышала ее историю. — И тогда я могу в сердцах выпалить такое, о чем потом жалею.

— Со всеми бывает, — мягко заметила Мими. — Я уверена, Гарри все понимает.

— Я так устала после работы и закатила скандал из-за стирки. Помнишь, ты говорила мне, что мы могли бы разделить стирку на двоих? Ах, я бы пошла домой и извинилась, но мне так стыдно!

— Иногда нам мешает гордость, правда? — Мими произнесла это так, словно всем, в том числе и ей самой, приходилось совершать подобные ошибки.

Раздался стук в дверь, и обе женщины вздрогнули от неожиданности. Лицо Барбары расцвело улыбкой.

— Это Гарри, — воскликнула она. — Откуда он узнал, что я здесь?

Мими отодвинула защелку и впустила Гарри. Он заключил жену в объятия, и взаимные извинения прервал поцелуй.

— Нет, это все из-за меня, — настаивала Барбара. — Но как тебе удалось меня найти?

Мими, протиравшая за прилавком солонки, бросила на Гарри предупреждающий взгляд.

— Просто мне повезло, — ответил тот. — Пойдем домой. Уже поздно, а нам завтра на работу.

Они попрощались, и Гарри украдкой благодарно кивнул Мими: ведь это именно она позвонила ему и предупредила, где жена.

После того как ее друзья уехали, Мими завернула кусок морковного пирога, чтобы взять с собой.

— Гордость и вправду иногда мешает, — спокойно проговорила она, запирая двери ресторана. — Взять хотя бы Гибсона. Что это, если не гордость? Обыкновенная мужская гордость.

Мими припарковала машину и поднялась на крыльцо. Свет не горел, хотя вроде бы она оставила лампу включенной. Открыв дверь, она вошла в гостиную. Гибсон крепко спал в своем кресле. От обеда не осталось ни крошки.

Сдерживая радость, Мими потихоньку отнесла поднос на кухню и вымыла тарелки. Затем убрала пирог в холодильник: вряд ли ночью он захочет перекусить. И вернулась в гостиную. Должно быть, очень неудобно спать сидя в кресле, ему нужно лечь в кровать. Нельзя оставлять его так, тем более что через полтора месяца он должен предстать перед шефом в наилучшей форме.

В спальне оказались чистые простыни, и она сменила белье. Вернувшись, девушка потрясла своего подопечного.

— Гибсон, просыпайтесь. Я помогу вам перебраться на кровать.

Никакого ответа.

При свете настольной лампы перед ее взором предстал аккуратный ряд баночек с лекарствами. Можно было поклясться, что раньше их здесь не было. Она рассмотрела все по очереди. Неудивительно, что он не реагирует: здесь столько болеутоляющих, что можно слона свалить. Бедняга, он, наверное, постеснялся попросить дать ему лекарство.

Однако ей вряд ли удастся растормошить его.

Когда бабушка сломала бедро, Мими помогала ей выбираться по вечерам на веранду. Она прикинула в уме, что Гибсон весит по крайней мере вдвое больше ее миниатюрной бабули, но это нисколько не поколебало веру девушки в свои силы. К тому же она потерпела поражение лишь однажды: на пожарной станции. Но с помощью этого человека поражение очень скоро превратится в победу.

— Давайте же, Гибсон! — Не было никакой надежды, что он проснется.

Мими решительно схватила его под мышки. Потянула на себя. Снова потянула. Гибсон не сдвинулся с места. Досчитав до десяти, Мими опустилась на колени и, чтобы не потерять равновесие, покрепче уперлась пятками в пол.

— Давайте, Гибсон, — повторила она. Поднатужившись, она приподняла «его. Кажется, получается! Еще один рывок, и в тот момент, когда удача, казалось, была уже на ее стороне, тело Гибсона неожиданно подалось вперед.

Мими повалилась на спину, вскрикнув скорее от удивления, чем от боли.

Гибсон рухнул прямо на нее. Здоровое колено очутилось между ее ног. Его дыхание обожгло ей щеку. Мими оказалась прижата к полу человеком, который весил раза в два больше ее самой и к тому же спал беспробудным сном.

Однако это лишь временная неудача, а отнюдь не провал.

О поражении не могло быть и речи: она придумает, как из-под него выбраться. А потом, если понадобится, просто оттащит его в спальню волоком. Но как уложить его в кровать? Об этом можно подумать и позже. Нет, это еще не конец.

Никакого чувства унижения не было и в помине; все было в полном порядке.

До тех пор, пока он не кашлянул.

Мими быстро взглянула ему в лицо: голубые глаза смотрели безжалостно.

— Знаете, Мими, если бы в этом доме сейчас был пожар, нам с вами давно пришел бы конец.

Глава четвертая

— Немедленно слезьте с меня!

Пока она не заговорила, было невыразимо приятно ощущать под собой ее тело. Именно таким, мягким и нежным, и должно быть тело женщины. А исходивший от нее чистый, свежий запах заставил Гибсона испытать прилив жалости к самому себе из-за того, что жизнь обошлась с ним так сурово, превратив в жалкого калеку.

Как давно он не сжимал никого в объятиях, не ощущал в крови огонь желания!

Наконец с неожиданной для нее силой Мими скинула его с себя. Гибсон упал, ударившись о жесткий пол, — все лечение последних недель было разом сведено на нет. Он застонал от боли.

— Вы устроили мне ловушку!

На лице Мими не было сострадания. Яркий свет неожиданно вспыхнувшей лампы слепил глаза. Она стояла над ним, скрестив руки на груди и воинственно вздернув подбородок.

— Негодяй, вы посмели разыграть меня! — Мими кипела от ярости. — Вы низкий, грязный, никчемный тип! Как можно так поступать с женщиной? И это после того, что я для него сделала! Я всю вашу кухню вычистила. Кто на моем месте стал бы так стараться?!

— Вообще-то, Мими, женщины всегда изъявляли желание вымыть мне кухню. И сделать еще многое другое.

— Вы не только никчемный и грязный тип, а еще и эгоистичный тупица, возомнивший себя подарком судьбы!

Гибсон подозревал, что вся эта буря — не более чем попытка скрыть пережитое унижение. Неприятно, конечно, вот так ранить ее чувства, но другого выхода нет. А значит, нечего и жалеть о том, что сделано.

Однако и она зря так разошлась!

— Вам не жаль несчастного инвалида? — Гибсону наконец удалось прервать ее тираду.

— Жалость вылетела в окно в тот миг, когда вам в голову пришла идея разыграть меня.

— Это не розыгрыш.

— И что же это, скажите на милость?

— Небольшой эксперимент, — ответил он, приподнимая голову с пола. — Или, если хотите, испытание. Чтобы вы поняли, что лучше все-таки оставаться официанткой. А еще лучше — оставить меня в покое.

— Я вас пожалела.

— Напрасный труд.

— Думала, вам неудобно.

— Так оно и было. Но я не первый день в таком состоянии. Уже привык.

— Я была уверена, что вы спите.

— Ну, а я не спал.

— А зачем все эти таблетки на столе? От них вы должны были уснуть как убитый.

— Я их не принимаю.

— Почему?

— Не хочу, чтобы это вошло в привычку. Потом трудно будет от нее избавиться.

— А как же вы облегчаете боль? — спросила она, на мгновение позабыв свой гнев.

— Когда совсем плохо, позволяю себе выпить пива. Только одну банку.

— Но разве не удобнее спать в кровати?

— Я сам лягу, если сочту нужным.

— Вы даже не можете встать.

Тут она была права. Грудь болела, ребра явно следовало перебинтовать — нелегкая задача, если учесть, что у него только одна здоровая рука, да и та левая. Левая нога горела в гипсовом лубке и казалась непомерно тяжелой. Не исключено, что он снова вывихнул запястье, хотя, быть может, острая боль пройдет через пару часов. Или не пройдет никогда, все может быть.

Да, она была совершенно права. Он не мог встать, но и уступать ей не собирался.

— Убирайтесь из моего дома, — приказал он, приподнявшись на локте.

— Я помогу, — Мими присела рядом с ним.

Гибсон отодвинулся.

— Я же сказал вам, уходите.

— Вы не сможете добраться до кровати. Даже в кресло вряд ли сядете.

— Лучше передвигаться ползком, чем с вашей помощью, мисс Солнечный Лучик. Так что идите.