Душу Челсии переполняла радость — Ник был доволен и весел. Только сейчас она поняла, как ей этого хотелось.

— А ну-ка, Хезер, скажи нам, какие горы ты здесь знаешь? — подзадорила ее Челсия.

— Все знаю. Вот эта — Октоубер-Маунтин, а та, над которой розовое облачко, — Маунт-Уилкокс. А вон там, в стороне, — она показала рукой, — Маунт-Грейлок.

— Блестящий ответ, — заметил Ник. — Мои знания начинаются и кончаются Сосновой горой.

Миссис Леандро нежно обняла дочь за плечи.

— Свет сегодня какой-то неземной, вам не кажется? — тихо произнесла Челсия. Вся земля погрузилась в розовато-золотистую тень. — Послушай, Хезер, а не пролететь ли нам над рекой?

— Ура! — Девчушка в восторге захлопала в ладоши. Челсия потянула за канат, чтобы выпустить часть подогретого воздуха, и они медленно заскользили к земле. Она взяла в руки передатчик.

— Ларри, мы ненадолго опустимся к Хьюсатонику.

— Принято. Желаю приятно провести время. Жаль, что я не с вами.

Хьюсатоник-ривер стремительно нес свои воды по каменистому ложу, и блики на речной глади ослепительно вспыхивали, освещаемые косыми лучами заходящего солнца. Осторожно манипулируя канатом, Челсия заставляла опускаться корзину все ниже, пока та почти не коснулась воды. По берегам реки стеной поднимался лес. Впереди них из воды выпрыгнула рыба и на какую-то долю секунды озарилась тем же неземным светом. Челсия услышала, как Ник вздохнул, и ей передалось его восхищение. Разделяя его чувства, видя, как он наслаждается тем, что ей было дорого, она испытывала такую радость, какой не знавала прежде.

Достигнув излучины реки, они снова поднялись над лесом и, перелетев через гору, попали в другую долину. Связь с машиной прервалась, но ей не хотелось этим обстоятельством встревожить Ника. К тому же Ларри в конце концов выйдет на них — со временем.

Долина была не менее живописной, чем увиденный до того Беркшир, но, оглянувшись на Ника, Челсия неожиданно убедилась, что он смотрит не на открывающуюся перед ним панораму, а на нее. Глаза его улыбались, смягчая строгие очертания рта. Ей вдруг стало трудно дышать. Боже милосердный, этот человек доводит ее до головокружения! Она с трудом отвела взгляд.

Но волнение не проходило. Просто нелепость, что Ник действует на нее подобным образом. Но ничего не попишешь! Она, пожалуй, уже свыклась с тем, что никакие призывы к здравомыслию до нее не доходят. Чего хитрить, она устроила этот полет вовсе не для того, чтобы выполнить обещание, данное Хезер, а с единственной целью — разделить его с Ником. И уж если быть совсем откровенной, она сочинила эту историю про Хезер только потому, что ей под благовидным предлогом захотелось снова увидеться с Ником. Ее поведение следовало бы назвать не только нелепым, но и предосудительным.

В передатчике раздалось потрескивание.

— Челсия, ты меня слышишь?

— Привет, Ларри. Ты нашел нас! — Ну что за прелесть у нее братец. — Где ты?

Ларри сообщил свое местонахождение и добавил:

— Извини, что напоминаю, но солнце закатывается.

— Знаю. — Совсем ни к чему, чтобы в этой глуши их настигла тьма. Однажды такое с ней случилось, и пришлось приземлиться прямо посреди леса. Не стоит повторять этот опыт. — Я вижу ферму, только не знаю, чья она.

— Я проеду вперед и выясню, — сказал Ларри.

Некоторое время спустя он подтвердил, что нашел место для посадки и договорился с владельцем. Приземление прошло без всяких осложнений.

— Ну как? — спросил Ларри, увидев, что Ник высаживается из корзины.

Ник поднял вверх большой палец и усмехнулся. Глядя на его сияющее лицо, улыбнулась и Челсия.

Она сбегала к джипу и появилась с бутылкой шампанского, предназначавшейся для хозяина фермы, который безмолвно стоял тут же со всем своим семейством. Невероятное действо, разыгравшееся на его поле, видимо, настолько потрясло его, что он лишился дара речи. Следующую бутылку Челсия открыла для пассажиров.

Ник удивленно поднял бровь.

— Как это понимать?

— Обычай, — коротко ответила Челсия. Сумерки сгущались. Оглушительно пели сверчки. Воздух был тих и спокоен. Принимая от нее стакан с шампанским, он пристально посмотрел ей в лицо.

— Спасибо, — услышала она его шепот и поняла, что он благодарит ее не только за шампанское.

Кровь бросилась ей в лицо. Никогда раньше она с такой силой не ощущала себя во власти мужчины — его глаз, губ, запаха кожи, того, как он смеется, дышит, ходит. Ей необходимо было сбросить это наваждение.

Она отвернулась и, открыв бутылку фруктовой воды, наполнила стакан для Хезер.

— Прошу вас, мадемуазель.

— О, спасибо. — Прежде чем взять стакан, Хезер расстегнула молнию куртки и распустила завязки капюшона. Он сполз на спину, обнажив голову. Челсия заметила, как вздрогнул Ник от ужаснувшей его догадки. Мгновенно отведя взгляд сузившихся глаз, он залпом осушил стакан. Лицо его, хотя и не сразу, приняло бесстрастное выражение, но видно было, что далось ему это огромным усилием воли.

— Мы не провозгласили тоста, — с долей упрека в голосе произнесла Хезер.

Ник стукнул себя по лбу.

— С моей стороны это непростительно.

Челсию удивило, как быстро он взял себя в руки. Кроме нее, никто ничего не заметил. Она, снова наполнив ему стакан, наблюдала, как он торжественно чокнулся с девочкой.

— За наше путешествие… за ласковый майский вечер… и за прекрасных леди, оказавших мне честь разделить его со мной.

Компания в веселом настроении возвращалась на «Сосновую гору», всю дорогу обсуждая подробности полета. Но когда на площадке остались только Ник и Челсия — остальные, распрощавшись, разъехались по домам, — он, наконец, задал мучивший его вопрос.

— Так что же с Хезер? — спросил он, не отводя глаз от ветрового стекла джипа.

— Рак. — Короткое слово мгновенно стерло все волшебство теплого весеннего вечера.

— Я так и думал. Какого рода?

— Костная форма. Редко встречающаяся. — После продолжительного молчания она все-таки решилась взглянуть на него. Рот его был гневно сжат, хотя в глазах затаилась скорбь. — Правда, сейчас ей лучше…

— Но?.. Я явственно слышу «но» в вашем голосе.

— В течение года возможен рецидив. — Горечь, что подспудно томила ее весь вечер, излилась в этих словах.

Ник, не в состоянии больше сдерживаться, сначала разразился градом ругательств, а потом в изнеможении привалился к дверце джипа, словно выдохшийся боксер, отчаявшийся выиграть бой, и только молча, смотрел на луну, встающую из-за Сосновой горы. Ее мертвенный свет обозначил горькие складки у него на лице.

— Бедная малышка, — прошептал он.

— Ник, мне очень жаль. Наверно, мне следовало предупредить вас…

Он, казалось, не слышал.

— Поедем, — сказала она. — Мы не в состоянии ничего изменить, сколько бы тут ни сидели…

Внезапно она со страхом почувствовала в нем какую-то перемену — словно постоянно нарастающая сила, распирающая его изнутри, готова вырваться и обрушиться на нее. Он как-то деревянно выпрямился и медленно повернулся к ней.

— Вы соображаете, что делаете, Челсия? — Холод его тона пробрал ее до костей.

— Ч-что?

— Мне не нравятся такие игры.

— Я не понимаю, — произнесла она упавшим голосом. Отчего он так сердится? И почему на нее?

— Не прикидывайтесь идиоткой. Все это устроили вы, и не вздумайте отпираться. Чего вы хотели добиться? Открыть мне глаза? Преподать урок? Вы ведь имеете такое обыкновение, насколько мне известно. Что ж, кто-то должен вам сказать, как все это называется, хотя это и малоприятно. Вы в высшей степени самодовольная особа, корчащая из себя святошу. А что касается моей дочери, то должен вам заметить, что никогда, слышите, никогда я не допущу, чтобы она хоть на шаг приблизилась к вам и к вашему дьявольскому воздушному шару! Челсия, откинувшись на сиденье, молчала, совершенно оглушенная. В чем он ее обвиняет? Господи, что же она натворила?

— Ради Бога, объясните, что вас так вывело из себя?