Патрульного звали Ричард Родман. Его густые седые волосы, аккуратно расчесанные на пробор, совершенно не соответствовали моложавому лицу. Дарби сочла, что он похож на начинающего политика, которого заставили напялить на себя мундир полицейского. В руках он держал большой конверт из белой бумаги, на котором уже проступили пятна крови от перепачканной футболки мальчишки. После того как дежурный врач в отделении реанимации разрезал на мальчике футболку, у него достало сообразительности сложить обрывки в бумажный конверт. Пластиковые пакеты разрушали следы ДНК. Об этом знали далеко не все врачи.
— Я сидел на стуле у его палаты, когда он приоткрыл дверь и спросил, не знаю ли я в Белхэме копа по имени Томас Мак-Кормик, — рассказывал Родман. — Я ответил ему, что нет, не знаю такого, и тогда малыш заявил, что все называют Мак-Кормика Биг Рэдом. Пацан уверял, что ему срочно нужно поговорить с МакКормиком, но не сказал, о чем именно.
Родман взглянул на Дарби.
— И тут я вспомнил, как в прошлом году видел вас по телевизору, когда вы поймали этого ублюдка, как его… ну, того, что убивал женщин выстрелом в голову, а потом вкладывал им в карман статуэтку Девы Марии и сбрасывал трупы в реку.
— Уолтер Смит, — безо всякого выражения пробормотала Дарби.
Родман щелкнул пальцами.
— Точно! Он самый. Кстати, что с ним стало?
— Он попал в клинику для душевнобольных. И проведет там остаток жизни.
— Господи, спаси и помилуй! В том выпуске новостей, что я видел, передали кое-какую информацию о вас, и вот сегодня я вспомнил, что вы вроде как выросли в Белхэме и что ваш отец был копом. Ну я и подошел к медсестре на посту, воспользовался ее компьютером, полазил по Интернету, а потом позвонил в дежурную часть. И вот вы здесь.
— Вы сказали мальчику, что Томас МакКормик мертв?
— Нет. Я решил предоставить это вам. Ну, типа того, что у вас будет повод для знакомства.
— Кто-нибудь приходил к нему? Родман отрицательно покачал головой.
— И никто не звонил тоже.
— Думаю, будет лучше, если я поговорю с ним наедине, — Не возражаю. По мне, чем меньше народу, тем легче ему будет. Парнишка до сих пор не в себе.
Дарби развернулась к Пайну.
— Пожалуй, это будет правильно, — согласился тот.
Дарби оттолкнулась от стены и вытащила из заднего кармана крошечный цифровой магнитофон.
— Где он?
— Прямо по коридору, — подсказал Родман.
Дарби открыла дверь. Мальчик выключил в палате освещение, В тусклом свете, падающем из окна, возле которого стояла кровать, Дарби разглядела, что кто-то хорошенько поработал над подростком. Левая сторона лица у него опухла, а глаз совсем заплыл.
Он сидел на постели, укрыв ноги одеялом. Забинтованная рука на перевязи покоилась на голой груди, коричневой от загара. Высокий и худенький, он казался удивительно хрупким и беспомощным.
— Привет, Джон. Меня зовут Дарби МакКормик. Насколько я понимаю, ты хотел видеть моего отца.
— Где он?
Голос у него оказался хриплым и совсем юным.
— Я могу войти?
Мальчик на мгновение задумался. Светлые волосы у него были коротко подстрижены, на лбу выступил пот. Типично американский подросток, симпатичный и беспомощный. Врач в отделении реанимации зашил ему порезы матрацным горизонтальным швом.
В конце концов он неохотно кивнул.
Дарби закрыла за собой дверь и присела на краешек кровати. Кожа у него на запястьях к вокруг глаз покраснела и воспалилась. На висках виднелись клочки лысой кожи без волос.
Она сразу же поняла, что совсем недавно Джон плакал.
— Где ваш отец? — снова спросил он.
— Он умер.
Мальчик непроизвольно сделал глотательное движение. Глаза его испуганно расширись, как будто у него перед самым носом захлопнулась дверь, ведущая к спасению.
— Что с ним случилось?
— Мой отец был патрульным. Однажды он остановил автомобиль, — сказала Дарби, — а за рулем сидел шизофреник, которого недавно выпустили из тюрьмы. Мой отец подошел к автомобилю, и по какой-то причине тот человек выстрелил.
— Он умер?
— Мой отец еще успел вызвать помощь по рации, но к тому времени, как его доставили в больницу, он уже потерял слишком много крови. Мозг у него умер. Моя мать приняла решение отключить его от аппаратуры, поддерживающей жизнедеятельность, и он умер.
— Когда?
— Еще до твоего рождения, — ответила Дарби. — Сколько тебе лет?
— В марте будущего года исполнится тринадцать.
«Двенадцать лет… — подумала Дарби. — Кто-то привязал двенадцатилетнего мальчугана к кухонному стулу и усадил напротив матери…»
— Что случилось с твоей рукой?
— Я потянул мышцу или что-то в этом роде, и доктор дал мне эту перевязь, — пояснил Джо. — Я могу спросить вас кое о чем?
— Ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
— Тот человек, который застрелил вашего отца… Его поймали?
— Да. Сейчас он снова в тюрьме.
Мальчик опустил взгляд на пистолет, висевший у нее на поясе.
— Вы коп?
— Я дознаватель по особо важным, делам, Бюро судебно-медицинской экспертизы. Я помогаю жертвам тяжких насильственных преступлений. Ты можешь рассказать мне о людях, которые привязали тебя к стулу?
— Откуда вы…
Спохватившись, мальчик оборвал себя на полуслове.
— По коже у тебя на запястьях и на щеках, — ответила Дарби. — Такие отметки оставляет плотная клейкая лента.
Он отвернулся и уставился в окно, а потом отчаянно заморгал, глотая слезы.
Дарби положила руку ему на колено. Мальчик вздрогнул.
— Я пришла, чтобы тебе помочь. Ты можешь довериться мне.
Он не ответил. Снаружи доносилось бормотание какого-то прибора и приглушенные голоса Пайна и патрульного. И вдруг их разговор прервался. Дарби даже подумала, а не подошли ли они к двери, чтобы послушать, о чем здесь говорят.
— Но откуда мне знать?
— Знать что?
— Что я могу доверять вам, — пояснил мальчик.
— Ты же хотел поговорить с моим отцом.
— Да, но вы сказали, что он умер.
— Я его дочь.
— Это вы так говорите,
Дарби сунула руку в карман. Из бумажника она достала старую, потрескавшуюся фотографию и положила ее мальчику на колени.
— Это мой отец, — сказала она.
Джон взял в руки фотографию ее отца в форме патрульного. У него на коленях сидела шестилетняя девочка с изумрудно-зелеными глазами, двумя медно-рыжими косичками и дыркой в ряду молочных зубов.
— Это вы?
Дарби кивнула.
— Ты узнаешь его?
— Я никогда не видел вашего отца, — Он протянул ей фотографию, — Откуда я знаю, может, это фальшивка?
— Видишь вот эту ламинированную карточку у меня на шее? Фотография на ней точно такая же, как и в моем водительском удостоверении. Вот, можешь сравнить их сам.
Он так и сделал.
— Я дочь Томаса МакКормика, — мягко проговорила Дарби; которой вовсе не хотелось портить отношения с мальчиком. — Ты можешь доверять мне. Но если ты хочешь, чтобы я помогла тебе, ты должен быть честен со мной.
Джон промолчал.
— Как зовут твоего отца?
— Не знаю, — ответил мальчик. — Я никогда его не видел.
— А приемный отец у тебя есть?
— Моя мать так и не вышла замуж.
— Как насчет братьев и сестер?
— У меня никого нет.
— А другие родственники, дяди, тети, двоюродные братья?
— Моя мама… Мы всегда были с ней только вдвоем.
Он поджал губы и снова крепко зажмурился. Грудь мальчика судорожно вздымалась, он дрожал всем телом.
— Все хорошо, — взяла его за руку Дарби. — Все в порядке.
— Моя мама… — Он поперхнулся словами и закашлялся, а потом заговорил снова: — Она сказала, что если с ней что-нибудь случится, если я когда-нибудь попаду в беду или испугаюсь, то должен буду позвонить Томасу МакКормику. Она говорила, что он — единственный полицейский, которому можно доверять. Она сказала, что больше я ни с кем не должен разговаривать, ни при каких обстоятельствах. — Он громко заплакал. — Моя мама умерла, а я не знаю, как быть. Я совершенно не представляю, что теперь делать.