– Благодарю тебя, дитя, – сказал исповедник, когда Чантория закрыла книгу. – Это было прекрасно. Моей усталой исстрадавшейся душе становится легче, когда я слышу сладостный голос праведной женщины, изрекающей божественные истины.

– Я счастлива тем, что доставляю вам утешение, святой отец, – ответила Чантория.

Только теперь Бейли перевел взгляд на Траффорда.

– Сядьте рядом с женой, – приказал он. – Главный исповедник – занятой человек. Едва ли он здесь задержится.

И правда, не успел Траффорд сесть и кивнуть Чантории в ответ на ее смущенную улыбку, как громкий стук посохом во входную дверь возвестил о приходе великого человека. Засим последовала отчаянная суета слуг в холле – и в комнате появился сам Соломон Кентукки в сопровождении четверых дюжих охранников.

– Я пришел! – объявил он, словно был самим раздающим визиты Господом Богом, а не одним из его авторитетнейших заместителей на земле.

Отец Бейли, Траффорд и Чантория немедленно пали на колени.

– Моя жалкая обитель недостойна такой чести, ваше святейшество, и я тоже, – сказал отец Бейли.

– Черт побери, ты прав, Бейли! – ответил главный исповедник и громко расхохотался. – Но, коли уж на то пошло, все мы недостойны в очах Господа, однако все надеемся когда-нибудь предстать перед ним в чем мать родила. Если бы я ходил в гости только к достойным, мне пришлось бы очень редко вылезать из дома! Ха-ха-ха! Я прав, черт возьми? Конечно, прав! Поцелуйте мои перстни.

Он протянул отцу Бейли свою большую, пухлую и мягкую правую руку. Все пальцы на ней были унизаны огромными сверкающими перстнями. Отец Бейли подполз к нему на коленях и по очереди поцеловал каждый из них. Затем великий человек переложил из руки в руку сияющую неоном митру, освободив для преклонения и лобызания второй комплект украшенных драгоценностями пальцев. Конечно, в присутствии столь высокого церковного чина Траффорд с Чанторией благоразумно помалкивали.

– Так вот она, та самая семья! – громко воскликнул Соломон Кентукки. – Я узнал бы ее, даже если бы увидел среди тысячи других семей! Ибо эти люди отмечены благословением Любви. Я чувствую Любовь!

– Аллилуйя! – возгласил отец Бейли.

– Аллилуйя! – эхом откликнулась Чантория.

– Встань, дитя, – сказал ей Соломон Кентукки. – Возьми своего ангельского младенца и встань. Не надо бояться.

Чантория взяла у Траффорда Мармеладку Кейтлин и выпрямилась перед главным исповедником. Траффорд с отвращением заметил, что на ее лице появилось выражение самозабвенного экстаза, и подумал, уж не собирается ли она заговорить на неведомых языках.

– Бог-и-Любовь одарил тебя своей милостью, дитя, – нараспев произнес Соломон Кентукки, – и в своей бесконечной мудрости поставил перед тобой особую цель. Тебя и твою семью ждет важная работа! Я хочу услышать из твоих уст: да!

– Да! – сказала Чантория.

Траффорд не знал, включает его главный исповедник в состав семьи или нет. Он решил, что безопаснее будет молчать и не привлекать к себе внимания. Пока Соломон Кентукки словно бы не замечал его и обращался исключительно к матери и дочери. Отдав митру одному из охранников, он возложил руки на лоб женщине и ребенку.

– Я чувствую его! Чувствую! – возопил он. – Я чувствую благословение Любви! Этот младенец воистину свят. Мать его благословенна! Я хочу услышать из ваших уст: да будет так!

– Да будет так! – выкрикнула Чантория.

– Да будет так! – слабо поддакнул Траффорд, получив пинок от исповедника Бейли.

– Этот младенец вдохновит верующих! – продолжал Соломон Кентукки. – В последнее время у нас было много горя. Многие праведные семьи потеряли младенца, а то и двух! Верующим нужен знак. Людям нужно знамение! Честные, богобоязненные жители нашей великой страны жаждут снова обрести надежду! Я хочу услышать из ваших уст: аминь!

– Аминь! – крикнули Чантория с Траффордом.

– Аминь, и аминь, и аминь – ура! – прокричал Кентукки.

– Аминь, и аминь, и аминь – ура! – эхом повторили Чантория с Траффордом.

– И ваш ребенок, Мармеладка Кейтлин, станет этим знаком. Этим знамением. Этой надеждой! Во имя Бога-и-Любви. Творца всего сущего и многого сверх того. Во имя его святой матери Марии и прекрасной дщери Дианы. Во имя Иисуса, Авраама, Элвиса и Моисея. Во имя двадцати восьми апостолов Евангелия и пятнадцати столпов Веры. Во имя звезд, которые направляют нас, и чисел, которые предсказывают то, что знает только Он и что для нас окутано тайной. Во имя всех пророков и старейшин Храма. Во имя этой чудесной крошки, Мармеладки Кейтлин. Я говорю: да будет воля твоя! Аминь!

– Аминь! – воскликнул отец Бейли.

– Аминь! – воскликнули Чантория с Траффордом. К этому моменту Чантория уже тряслась и дрожала, а ее верхняя губа подергивалась от возбуждения. Соломон Кентукки, напротив, внезапно отбросил выспреннюю риторику и приказал подать себе кресло, дабы перейти к насущным делам.

– Как вам известно, – сказал он, принимая от слуги большой бокал сладкого хереса и шоколадный эклер, – недавние эпидемии были особенно жестоки и причинили народу множество страданий. Мор свирепствовал не только в вашем районе, хотя вам, безусловно, пришлось весьма тяжело. Далее, Мармеладка Кейтлин, как мы видим, необычайно телегенична, и от внимания высших деятелей Храма не укрылось, что ее ниспосланное Богом спасение затронуло чувствительную струнку в душах прихожан вашего района, а после того, как она появилась в сегодняшних новостях, ее популярность вышла за его пределы и стала еще шире. Людям нужны добрые вести, и Мармеладка Кейтлин – как раз то, что им нужно. Она веселая, очаровательная малютка, и ее мать Чантория чрезвычайно приятна глазу, а ведь ничто так не повышает тонуса наших сограждан, как сексапильная мамочка с большими и аппетитными натуральными грудями и славным ребеночком в придачу. Наши пиар-специалисты давно уже подыскивали что-нибудь в этом роде, дабы раскрутить постэпидемическую кампанию для поднятия духа населения, и, рассмотрев кандидатуры значительного количества уцелевших детей, мы остановили свой выбор на Мармеладке Кейтлин. Мы решили сделать эту малышку олицетворением надежды – так сказать, рекламой и символом божественного милосердия. – Кентукки угостился очередным пирожным и благосклонно добавил: – Ваш ангелочек станет мегагиперзвездой.

Затем главный исповедник щелкнул пальцами, и один из его хмурых молчаливых телохранителей вставил в компьютер отца Бейли флэш-карту. На экране замелькали рекламные плакаты с личиком Мармеладки Кейтлин.

– Пока это всего лишь наброски, – сказал Соломон Кентукки, – но, полагаю, вы уловите общую идею, и она придется вам по вкусу.

Мармеладка Кейтлин в рекламном видеоролике улыбалась, гукала и пускала пузыри, а над ней сияла надпись «Чудеса бывают!».

– Мы остановились на таком слогане, – пояснил Соломон Кентукки. – «Чудеса бывают!» Неплохо, правда? Коротко, ясно и по делу. Мы хотим сказать людям: «Не отчаивайтесь. Если Любовь смогла спасти этого ребенка, она сможет спасти всех. В общем-то, она и спасла всех, призвав их к себе».

– Нет ли здесь небольшой путаницы? – сказал Траффорд, не успев вовремя прикусить язык. Исповедник Бейли в ярости обернулся к нему.

– Не перебивать! – рявкнул он.

– Почему же, – возразил Кентукки, – ведь это отец. Дайте ему высказаться. Вы говорите о путанице, молодой человек? Что вы имеете в виду?

– Я вот о чем хотел спросить, – нервно начал Траффорд. – Кто был спасен: наша дочь, потому что не умерла, или погибшие дети, потому что они, наоборот, умерли и попали в рай?

Соломон Кентукки ненадолго задумался.

– Все вместе, – наконец ответил он. – А обездоленные родители увидят в прекрасных глазках Мармеладки Кейтлин глазки своих собственных деток, попавших в рай, и убедятся, что Господь их любит.

– О, – сказал Траффорд. – Теперь понятно.

– Эта малютка, – продолжал священник, – станет центральной фигурой в обширной послеморовой медиакампании. Она понесет слоган «Чудеса бывают!» ко всем домашним очагам и на все предприятия нашей великой родины. Мы создадим видеопостеры, рекламные ролики, песню, которая займет первое место в хит-параде, а главное – ваша семья станет гвоздем программы на Фестивале Веры в Уэмбли.