– Ты что, расистка?

Траффорд удивился. Это было очень тяжелое обвинение, сразу переводящее разговор на совершенно другой уровень.

– Конечно, нет.

– Потому что, как тебе известно, я человек смешанной крови.

– Это не имеет абсолютно никакого значения, поскольку тема нашей дискуссии – не твоя расовая принадлежность, а организованный тобой сбор денег на покупку тортов и пончиков, за которые я не желаю платить.

– Так значит, моя расовая принадлежность не имеет значения?

– Да, в данном случае.

– Но ведь именно данный случай мы и обсуждаем! – торжествующе воскликнула Принцесса Любомила, точно это был решающий аргумент.

Траффорд знал, что взывать к здравому смыслу в разговоре с Принцессой Любомилой – занятие безнадежное. Скандал начал жить своей жизнью, и теперь Принцесса Любомила будет намеренно переиначивать все слова Сандры Ди на нужный ей лад.

– Стало быть, тебе не нравится, что во мне четверть ирландской крови, четверть хорватской, немного корнуолльской и одна шестнадцатая афро-карибско-британской? – продолжала Принцесса Любомила. – А я горжусь тем, что я такая, какая есть!

– Честно говоря, мне наплевать, какая ты есть.

Услышав этот ответ, все прихвостни Принцессы Любомилы ахнули от изумления. Если кто-либо сообщал вам, какой национальности были его предки, вы попросту не имели права отреагировать на это иначе, нежели разразившись потоком восторженных восклицаний и как можно громче объявив, что вы без ума от всех перечисленных наций и народностей. Сандра Ди была обязана уверить Принцессу Любомилу в том, что она обожает и ирландцев, и хорватов, и уроженцев Корнуолла, и британцев афро-карибского происхождения. Ее безразличие к смешанной крови Принцессы Любомилы, которой последняя так гордилась, было поистине шокирующим.

– Это самый настоящий РАСИЗМ! – взвизгнула Принцесса Любомила. – Я не верю своим ушам! Я просто НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ в то, что услышала!

– Что ты услышала?

– Ты сказала, что тебе наплевать на ирландцев и хорватов, на жителей Корнуолла и британцев афро-карибского происхождения! Да-да! Прямо так и сказала! Тебе необходимо обратиться к консультанту, тебя надо срочно перевоспитать! Ты должна расти над собой, женщина, потому что у тебя явно не все в порядке.

– Я сказала, что мне наплевать на тебя.

– Да, но в моих жилах течет их кровь, а если тебе на кого-то наплевать, значит, ты его не уважаешь, а это значит проявлять неуважение, а если кого-то не уважают из-за его расовой принадлежности, это называется расизм, и я обязательно напишу об этом в своем блоге! Я пожалуюсь в трибунал!

Это была крайне серьезная угроза. Формально трибуналы по месту работы выполняли роль медико-консультативных советов, куда обращались сотрудники, если поведение кого-либо из коллег заставляло их чувствовать себя дискомфортно. В действительности же это были марионеточные суды, послушно помогающие офисным заправилам продвигаться по службе и сводить счеты с непокорными. Чтобы погубить непокорного, агенту Храма достаточно было заклеймить его как носителя социально чуждых идей. Любой человек в любой момент мог получить повестку с требованием предстать перед одним из таких трибуналов – людей обвиняли то в расизме, то в сексизме, хотя сами они обычно даже не знали, какой именно проступок навлек на них эту кару. Опровергнуть выдвинутые обвинения было невозможно, поскольку с течением лет понятия вроде расизма и сексизма стали толковаться так широко, что сделались почти бессмысленными. Фактически же расовая дискриминация и сексуальные домогательства существовали параллельно с деятельностью трибуналов и независимо от нее, причем в первую очередь благодаря тем самым людям, которые объявляли себя их жертвами.

Траффорд решил, что должен вмешаться. Если Принцесса Любомила и впрямь подаст жалобу в трибунал, у Сандры Ди будут крупные неприятности. Найдется сколько угодно свидетелей, которые подтвердят, что слышали от Сандры Ди расистский выпад, и если ей повезет, ее всего лишь отправят на курсы перевоспитания. А нынешнюю работу она наверняка потеряет.

– Принцесса Любомила, – сказал Траффорд, поднимаясь на ноги, – ты знаешь, как глубоко я тебя уважаю, а то, что ты гордишься своими предками, достойно всяческого восхищения. Как сильная женщина с ирландскими, хорватскими, корнуолльскими и афро-карибско-британскими корнями, ты невыразимо прекрасна. Однако я беру на себя смелость утверждать, что в словах Сандры Ди нет ничего расистского, а у тебя определенно не все в порядке, так что давай-ка бери себя в руки и расти над собой.

Полная ярости, Принцесса Любомила развернулась на сто восемьдесят градусов. Она уже открыла было рот, но словоизвержение не состоялось. Всего несколько недель тому назад она стерла бы Траффорда в порошок. Тогда ее авторитет в офисе был непререкаем, и никто не смел сказать ей, что у нее не все в порядке и что она должна расти над собой. Тогда она обрушила бы на Траффорда такой поток злобных обвинений, что он превратился бы в настоящего изгоя – возможно, его даже затащили бы в какой-нибудь темный чулан и отметелили там хорошенько. Но теперь все изменилось. Траффорд уже не был бельмом на глазу у порядочных людей, жалким ничтожеством и придурком, которого можно было шпынять сколько душе угодно. Теперь он стал избранником Храма. Его исповедник провозгласил с кафедры, что он отмечен Богом-и-Любовью в каких-то особых целях. Его дочь была единственным ребенком в районе, пережившим священный мор. Если Принцесса Любомила проявит к нему неуважение, это будет означать, что она не уважает волю Храма и даже волю самого Господа – и тогда вся ее власть испарится в мгновение ока. Тогда она сама обратится в жертву, нагую и беззащитную перед всеми теми, кто прежде ее боялся. А таких наберется много!

– А, ну… ну да, – сказала Принцесса Любомила. – Если ничего расистского не было, тогда все отлично, правда? Я хотела только выяснить насчет взносов.

– Это ведь добровольные взносы, так? – спросил Траффорд.

– Конечно, добровольные. Нет же такого закона, чтоб их собирать!

– Значит, если кто хочет, тот может платить их и есть торты с пончиками, которые ты покупаешь, а кто не хочет, тот может и не платить?

– Ну да.

– Тогда и я, наверное, не буду их платить, – сказал Траффорд. – Если, конечно, ты не возражаешь.

– Пожалуйста, – ответила Принцесса Любомила. Захватив с собой банку, в которую сотрудники складывали деньги, она вернулась к общему столу и с демонстративным равнодушием съела пончик. Больше никто не воспользовался шансом отказаться от уплаты взносов: если баланс сил в офисе и изменился, то лишь для Траффорда. У большинства его коллег по-прежнему не хватало духу перечить Принцессе Любомиле даже в мелочах.

Постепенно жизнь в отделе вернулась в свою колею. В течение дня Траффорд то и дело косился на Сандру Ди в надежде поймать ее взгляд, но она так ни разу и не посмотрела в его сторону. Зато ему улыбнулся Кассий, и Траффорду снова почудилось, что, кроме них троих, в отделе больше нет настоящих, нормально развитых личностей. Только он сам, Кассий и Сандра Ди. Конечно, должны быть и другие – он это понимал. Калуа наверняка настоящая, да и еще один-двое, кажется, скрывали от прочих какие-то черты индивидуальности, хотя он и не был в этом полностью уверен. Для Траффорда признаком истинной человечности было наличие секретов, а секретов этих людей он не знал.

И тут его осенила потрясающая, великолепная мысль. Он улыбнулся, вспомнив пророчество Куколки об особом задании, которое приберегла для него Любовь. Неожиданно для себя Траффорд понял, что он должен сделать.

26

– Это абсолютно исключено, – сердито сказал Кассий. – Мы не можем менять программу привлечения добровольцев. У нас так не делается.

– Вы же говорили, что долг каждого гуманиста – быть миссионером, распространять знания.

– А еще наш долг – не даваться в лапы инквизиции и не подставлять под удар всю нашу подпольную сеть!