Сильвия взяла абстрактную африканскую статуэтку — гладкий камень, изрезанный извилистыми переплетающимися бороздками. Статуэтка оказалась более тяжелой, чем казалась с виду, и едва не выпала из ее рук. Она осторожно поставила ее на тяжелую столешницу красного дерева.

«Что это вообще за место?» — подумала она.

Когда Сильвия и Джим вышли из самолета в аэропорту имени Кеннеди, они церемонно простились, пожав друг другу руки. Джим пожелал ей удачно добраться до родственника в Гарлеме. Сильвия, в свою очередь, пожелала ему успехов в делах. И в эту самую минуту до нее дошло, что это она вела главную партию в их многочасовой беседе в самолете, и он знает о ней многое, а она о нем почти ничего. Это смутило ее — ведь ее первоначальная скованность и скрытность вдруг неожиданно испарились и дали дорогу потоку самой что ни на есть личной информации; неужели то, что их кресла были рядом, настолько расположило ее к откровенности в самых интимных делах? Да, надо было быть более сдержанной. Интересно, а какиедела она имела ввиду, когда желала ему успеха. Хотя успехи нужны каждому, с этим не поспоришь.

Простившись, они пошли каждый своей дорогой. Ведь, по сути дела, они были чужими друг другу людьми. Но судьба решила так (а может быть, произошло недоразумение, одно из тех, которые так часто играют на руку судьбе), что они снова оказались рядом в очереди к стойке иммиграционного контроля, и оба не знали, что сказать. А ведь в воздухе их беседа шла самым непринужденным образом — видно, языки развязались под воздействием скуки и алкоголя, — но здесь, на земле, они чувствовали себя неловко и скованно.

Подойдя к стойке, они оказались перед разными окошками. Сильвия подала документы плотному коренастому чиновнику, который, взяв паспорт, оглядел Сильвию с ног до головы суровым взглядом, каким ветеринар, должно быть, смотрит на бродячую собаку. Он похож, подумала она, на того датчанина-программиста, у которого была фригидная жена, — такие же кустистые усы и лицо, словно сделанное из консервированной ветчины. Встретившись с ним глазами, она почувствовала, как ее ладони вспотели.

— Какова цель вашего приезда в Соединенные Штаты? — спросил чиновник.

— Отдохнуть. Просто отдохнуть. Несколько недель.

— Чем вы занимаетесь?

— Чем занимаюсь?

— Ну да. Кем работаете?

— Я певица, — ответила Сильвия. — Пою джаз.

— И вы намерены здесь работать?

— Нет.

— Это точно?

— Абсолютно.

— У вас есть обратный билет?

Сильвия, протянув чиновнику свой обратный билет, почувствовала жгучее желание сразу же им воспользоваться. Тупая задница, подумала она. Может, это из-за того, что я черная. Проклятые янки. Сволочная, тупая, самодовольная задница!

С Джимом они снова встретились в секции выдачи багажа и обменялись несколькими шутливыми репликами типа: «Вы так и будете ходить за мной?» или «Что-то нам никак не расстаться». Джим помог ей снять багаж, закинул на плечо свою сумку, а ее чемоданы погрузил на ручную тележку, пока она отлучалась проверить, все ли в порядке с ее одеждой и лицом. Затем они вдвоем направились к выходу — в Америку.

— Итак, Сильвия, прощайте еще раз, — произнес Джим.

— Прощайте еще раз, Джим.

Они еще раз пожали друг другу руки, но вдруг Джим, быстро обернувшись, стал смущенно переминаться с ноги на ногу.

— А как вы собираетесь добираться до Гарлема? Вас кто-нибудь встречает?

— Нет. Возьму такси.

— Уже поздно.

— А сколько сейчас времени?

— Должно быть, около одиннадцати. Вы не хотите объединиться?

— Как это?

— Поехать в одном такси. Мне надо в Митдаун [58]. Так что мне с вами по пути. Или вам со мной. Как вам будет угодно.

Они вышли из здания аэропорта и сразу почувствовали на щеках уколы холодного воздуха весенней ночи. Джим быстро, с ловкостью коренного ньюйоркца, поймал такси. Сильвия, садясь на заднее сиденье, спросила:

— Вы здесь частый гость?

— Был несколько раз, — ответил Джим.

Шофер был плотным белым парнем в круглой шапочке, надвинутой почти на лоб. Он так цепко держал баранку, словно еще до рождения судьба уготовала ему быть водителем такси (он походил на одного из регулярных клиентов Сильвии, приходившего по вторникам — тот тоже был таксистом, — но в этом чувствовался явный американец). Он резко вырулил из очереди, подрезав машину своего коллеги, и прорычал: «Давайте!» таким голосом, каким ведущий шоу объявляет массовый выход в студию.

— Долбаные зеваки! — выругался он про себя и, повернувшись в сторону Джима, искоса взглянул на него. — Не обижайтесь, это я не вам.

— Понятно.

— Итак, куда едем?

— В Сент-Патрик, — ответил Джим. — А там я укажу вам дорогу.

— Вы англичанин?

— Точно.

— Люблю англичан! Бенни Хилл! [59]Тут вы наверняка встретитесь с безумными мамашками из его шоу!

— Это точно. С безумными мамашками. Это точно.

Джим с легкостью копировал манеры и разговорные привычки американцев. Он повернулся к Сильвии. В его глазах было такое веселье, что она не удержалась от улыбки, но в улыбке ее чувствовалась какая-то нервозность.

Минут десять они молча наблюдали, как огромные американские машины мчатся по широкой автостраде. Время от времени водитель, слегка отклонив голову назад, криком обращал их внимание на мелькавшие за окном достопримечательности.

— Справа от вас район Куинз! [60]Вы слышали, Куинз? Он назван так в честь королевы Екатерины! Вы это знаете?

Сильвия почувствовала сильное сердцебиение — Нью-Йорк казался удручающим местом: город, где все спешит и несется вперед, где в конце каждого предложения ставится восклицательный знак. Нет, этот город скорее походил не на плавильный тигель, а на мешок с камнями, в котором каждый камень притупляет и одновременно заостряет грани другого камня. Это город был как раз для Сильвии — город пропащих душ.

Боже, как же я устала, подумала она.

Возможно, это упадок сил.

Сильвия уселась поглубже, опустила подбородок в воротник водолазки и снова надела солнцезащитные очки, чтобы спрятать глаза. Она наблюдала за Джимом, прильнувшим к окну, как маленький ребенок.

А ведь он уже видел все это раньше, подумала она.

— Мы въезжаем на мост, — закричал водитель. — Сейчас вы кое-что увидите!

Они пересекли мост Куинсборо [61], и Манхэттен сразу возник перед ними словно диаграмма со множеством вершин. Джим повернулся к Сильвии; в его глазах плясали веселые искорки.

— Посмотрите на это! — сказал он. — Не знаю, сколько раз я смотрел на все это, и никак не могу наглядеться.

Сильвия кивнула головой и облизала пересохшие губы, но не смогла заставить себя посмотреть в окно. Джим резко отвернулся и снова уставился на городские пейзажи, проносившиеся за окном, а потом вдруг также резко повернулся к ней, словно сообразив что-то.

— Вы в порядке?

— Да, все хорошо.

Джим кивнул и в задумчивости затеребил свою куцую бородку.

— Послушайте, — произнес он, — только поймите меня правильно, но ехать в Гарлем уже поздно. Тем более что вы не уверены в том, дома ли ваш родственник.

— Не переживайте за меня, все будет в порядке.

— Мне оставили квартиру в Манхэттене. Мой друг. Его сейчас нет. Три спальни. Почему бы вам не переночевать там? А в Гарлем поедете утром.

Сильвия посмотрела на Джима, затем подняла темные очки на лоб. Джим, посмотрев ей в глаза, улыбнулся и продолжал голосом Джимми Кэгни [62]:

— Что скажешь, милая?

— Я не собираюсь с вами спать, — выпалила она, но тут же пожалела об этом. Ведь совершенно ясно, что Джим даже и не помышлял об этом. Он выглядел ошарашенным, будто его неожиданно ударили, потом на лице его отразилось смущение, потом панический испуг, потом озадаченность.