В то же время казалось совершенно естественным, что она обняла Алекса и прижала к себе, как будто им совершенно не мешали подлокотники стульев.

Алекс положил голову проститутке на грудь, вспоминая блондинку на кассе, и его затекшая рука, закованная в наручники, дернулась. Через пятнадцать минут из камеры, находящейся в полуподвальном помещении, выпустили ее подружку, которая, идя за надзирательницей, шипела и плевалась, как кошка. Но на эти четверть часа Алекс закрыл глаза, вдыхая тяжелый запах лака для волос и дешевых духов, и слушал старинные негритянские напевы, пока окружающий мир не перестал существовать, пока он не уверовал в то, что каждый от рождения заслуживает любви.

Съемки неожиданно приостановились на три дня. Алекс исчез. Мне стыдно было высунуть нос из палатки и встретиться с остальными членами съемочной группы (раньше почти все время я проводила в основном с Алексом), поэтому и поговорить было не с кем. Я уже подумывала над тем, чтобы разорвать контракт и улететь домой в Лос-Анджелес, пока Алекс не вернулся.

Но вместо этого я валялась на кровати и читала любовные романы, которые привезла с собой, представляя в роли главной героини себя, а в роли героя-любовника — Алекса. И слышала, слышала в диалогах модуляцию его голоса. Я так часто мысленно проживала романы, что уже не могла отделить выдумку от реальности, когда читала по ночам в темных, прохладных уголках.

Однажды ночью, когда взошла луна, ручка двери в мой номер повернулась. Замков здесь не было — гостиница слишком старая. Я видела, как распахнулась дверь, и слезла с подоконника, на удивление спокойная перед встречей с посторонним человеком.

Наверное, подсознательно я знала, что это Алекс. Я видела, как он зашел ко мне в номер и закрыл за собой дверь. Было темно, но мои глаза уже привыкли к темноте, поэтому я без труда разглядела круги у него под глазами, мятую одежду и отросшую за два дня щетину. Моя кровь вскипела при мысли, что он, возможно, так же несчастен, как и я.

Пока Алекс не поставил банку на комод напротив кровати, я и не заметила, что он держит что-то в руках.

— Я привез его для тебя, — просто сказал он.

Это была обычная стеклянная банка — в таких мама Коннора каждое лето закрывала варенье из дикого винограда, которое сама варила. Банка наполовину была заполнена прозрачной жидкостью, по виду напоминающей простую воду.

Алекс шагнул вперед и коснулся банки.

— Уже не холодный, — сказал он и присел на край кровати. — Я полетел в Нью-Йорк, а потом на небольшом самолете в Бангор, но в Мэне в сентябре в горах еще не так холодно. Я не мог вернуться с пустыми руками, поэтому отправился в единственное место, где, я был уверен, он до сих пор лежит, — я знаю людей, которые в августе катаются на лыжах в Канадских горах.

Он уперся локтями в колени и опустил голову на руки.

— Алекс, — негромко спросила я, — а что именно ты привез?

Он поднял на меня взгляд.

— Снег, — ответил он. — Я привез тебе снег.

Я потянулась за банкой и повертела ее в руках, представляя, как он забрался на заснеженную вершину, зачерпнул горсть снега и положил его в банку, чтобы привезти мне за тысячи километров.

— Ты проехал полмира, чтобы привезти мне снега?

— Что-то вроде того. Не мог придумать ничего другого, чтобы заставить тебя понять. Я не хотел… я не… — Он запнулся и сделал глубокий вдох, подыскивая слова. — Я никогда еще не встречал такую женщину, как ты, но у меня не было возможности признаться тебе в этом до того, как пришлось играть ту чертову любовную сцену. Я не хотел уезжать вот так, не предупредив, но ты бы все равно не стала меня слушать. Поэтому я решил… ну, ты понимаешь… что поступки говорят громче слов.

Я присела рядом с ним на край постели, продолжая держать в руках банку с водой. Потом нагнулась и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, — поблагодарила я.

Алекс с улыбкой повернулся ко мне.

— Это только половина подарка, — сказал он. — Я хотел, чтобы ты получила и то, что не исчезает.

Он полез в карман и достал подарок, который я не смогла разглядеть в предрассветных сумерках. Но в это мгновение солнце взорвало горизонт, и в его розовых отблесках сверкнуло кольцо с бриллиантом.

Алекс протянул руку и провел рукой по моим волосам. Потом притянул меня к себе, и мы соприкоснулись лбами, склонившись над бриллиантовым кольцом, которое было ярче даже его глаз. Я посмотрела на Алекса, пытаясь найти в его глазах намек на свое будущее, но вот он заговорил — и создалось впечатление, что он хватается за спасательный круг.

— Господи, — осипшим голосом произнес он, — пожалуйста, скажи «да».

Глава 13

И вместо вечеринки в честь окончания съемок мы устроили свадьбу. Через тринадцать недель съемок Алекс взобрался на подмостки, где возвели декорацию, и объявил всем актерам и съемочной группе наш секрет, который мы хранили несколько недель. Даже Берни, режиссер, был потрясен. Наконец он прервал молчание, вызванное всеобщим изумлением, запрыгнул на подмостки и похлопал Алекса по спине.

— Черт побери! — заорал он с усмешкой. — Почему же ты мне ничего не сказал?

Алекс засмеялся.

— Потому что ты первый, Берни, — ответил он, — кто побежал бы трезвонить обо всем газетчикам.

Все понимали, что мы встречаемся, — это было очевидно из того, как Алекс ко мне относился. Но, похоже, окружающие удивились, что наши отношения зашли дальше, чем казалось. Я вынуждена была поверить, что мимолетные романы между членами съемочной группы — дело обычное. Однако свадьбы — это совсем другая история.

Я поверила Алексу, когда он сказал, что возможные недостатки простой церемонии в Танзании меркнут в сравнении с тем кошмаром, который ждет в Штатах, когда придется сдерживать нежелательных репортеров и безумных фанатов. Более того, мне, кроме Офелии, нескольких коллег и, возможно, исполняя дочерний долг, своего отца, и приглашать-то некого. Я провела много часов, мечтая о том дне, когда, обернутая в белый атлас, буду подметать подолом проход, усеянный лепестками роз, но ответила, что если Алекс хочет, чтобы нас расписал мировой судья, то я не против.

Однако в Африке, как оказалось, легче найти миссионеров, чем судью.

— Я хочу, чтобы мы обвенчались в церкви, — настаивал Алекс. — И чтобы ты наконец сняла свою спецовку.

— Правда? — хотелось сказать мне. — Только тогда это буду не я.

Но что-то удерживало меня от того, чтобы настаивать на своем. Я выходила замуж за голливудского коронованного принца, и, как и все остальные, он ожидал, что Золушка превратится в принцессу. А если точно — больше всего я хотела быть тем, чем меня хотел видеть Алекс.

Шесть недель между тем моментом, когда я приняла предложение Алекса, и тем, когда он объявил о нашей свадьбе, были лучшим временем в моей жизни. Отчасти очарование заключалось в том, что мы занимались чем-то недозволенным. Алекс, сбежав от камер, поджидал меня в продовольственной палатке для быстрого, страстного поцелуя, пока не начиналась суета, вызванная его исчезновением. Три дня, пока шел проливной дождь, мы провели в моем гостиничном номере, занимаясь любовью и играя в нарды. Мы засиживались до рассвета, разговаривая о кинематографе или о костном веществе. Одним прохладным вечером в номере Берни, когда я сидела у ног Алекса и вместе со всеми смотрела отснятый за день материал, он окутал нас легким одеялом и, сидя бок о бок с остальными, просунул руки мне под рубашку, а потом за пояс шорт и принялся ласкать до дрожи.

Алекс пробудил во мне настоящую женщину, но даже обещание жениться не смогло отогнать от меня мысль о том, что однажды я проснусь и обнаружу, что ничего не было. Поэтому почти с такой же дотошностью, с которой с помощью чернил заносила в каталог антропологические образцы, я запоминала все свои мгновения с Алексом, пока они не стали прокручиваться у меня в голове, как четки, ожидая своей очереди, чтобы послужить утешением.