Я знала, что Алекс станет меня искать, как только съемка закончится, но я не хотела его видеть. Я больше никогда не хочу его видеть. Я попыталась — на самом деле попыталась! — но мимолетная интрижка не для меня.

Я всю ночь готовилась посмотреть правде в лицо, но от этого боль меньше не была. Алекс не чувствовал, что от одного моего прикосновения открывается целый мир. Алекс не лежал под вращающимся вентилятором и не молил, чтобы время остановилось. Для Алекса это была всего лишь очередная репетиция.

Я уже была на полпути к джипам, намереваясь сесть в одну из машин и уехать подальше от этих съемок, когда Алекс догнал меня и схватил за руку.

— Подожди! Ты должна дать мне шанс.

Я обернулась и бросила на него сердитый взгляд.

— У тебя одна минута, — сказала я.

— Касси, я не знал, что мы сегодня будем снимать. Это ужасное совпадение. Если бы я знал, то никогда бы не привел тебя сюда вчера. Я не хотел, чтобы ты это видела, с другой стороны, я не хотел, чтобы ты подумала, что я тебя отсылаю.

— Тебе же понравилось, — возразила я. — Я сама видела.

— При чем тут «понравилось»! — воскликнул он. — Это моя работа.

— Да какая, собственно, для тебя разница? — закричала я в ответ. — Ты уже поимел меня. А сейчас Джанет Эггар кипит от негодования. Почему бы тебе не вернуться и не закончить то, что начал, пока все будут обедать?

Алекс отступил.

— Значит, вот что ты обо мне думаешь? — сухо спросил он, сжимая побелевшие кулаки.

Его глаза сверкали, и на секунду мне показалось, что он ударит или толкнет меня, прежде чем вернуться на съемочную площадку.

Я помолчала, напуганная силой сдерживаемой Алексом ярости.

— А что мне думать? — прошептала я. — У меня перед глазами стоим мы. В этой же палатке, Алекс. На этой же кровати. Все то же самое, только на этот раз с тобой не я. — Его лицо поплыло у меня перед глазами, и я отвернулась. — Прошу тебя, не заставляй меня больше на это смотреть! — попросила я и бросилась прочь.

Я бежала, пока не перестала слышать его голос, заглушающий биение моего сердца. И продолжала говорить себе, что следует понимать: если человек может так страстно и так сильно любить, то так же сильно он может и ненавидеть, так же глубоко ранить.

Ему было двенадцать, и он уже несколько лет воровал в магазинах, поэтому теоретически не мог настолько сглупить, чтобы дать себя поймать. Но в последнее время девушки чрезвычайно его интересовали, а блондинка на кассе с сиськами размером с манго строила ему глазки, поэтому не успел он опустить банку с «Пепси» в карман, как крепкая рука схватила его за запястье и развернула на сто восемьдесят градусов. Уже второй раз за эту неделю Алекс оказался лицом к лицу с рябым охранником. А скосив глаза, понял, что девушка на кассе вовсе на него и не смотрела.

— Ты совсем дурак? — удивился охранник. — Или ты вернулся в этот магазин по какой-то другой причине?

Алекс открыл было рот, чтобы ответить, но не успел — его вытащили через автоматически открывающиеся двери и доставили в полицейский участок.

В «обезьяннике» было полно сутенеров, наркоторговцев и уголовников, и у дежурного не хватило терпения на пацана, которого поймали на краже в магазине. Сержант перевел взгляд с Алекса на охранника.

— Я не стану тратить время на то, чтобы запереть его в камере, — сказал он и просто пристегнул Алекса наручниками к стулу, стоящему перед столом.

У него сняли отпечатки пальцев, записали данные, но было понятно, что все это делается только для того, чтобы как следует его напугать: Алекс был несовершеннолетним, и в Новом Орлеане за кражу в магазине таким могли только надавать по рукам.

Алекс сидел тихо, подтянув колени к груди и свободной рукой обхватив лодыжки. Он закрыл глаза и представил, что находится в камере смертников за несколько секунд до казни.

Через некоторое время сержант вспомнил о нем.

— Черт! — выругался он. — Неужели за тобой до сих пор никто не пришел?

Алекс покачал головой. Сержант спросил его номер телефона и позвонил ему домой, наклонившись над столом и не сводя глаз со скамьи с арестованными. Потом взглянул на Алекса.

— Твои родители работают? — спросил он.

Алекс пожал плечами.

— Кто-то должен быть дома, — ответил он.

— Похоже, никого, — сказал офицер.

Через час сержант сделал еще одну попытку. На этот раз ему ответил Эндрю Риво. Алекс понял это по тому, как полицейский отвел телефонную трубку от уха, как будто то, что бежало в венах отца, могло быть заразным. Через минуту сержант передал трубку Алексу.

Шнур натянулся до предела. Алекс приложил трубку к уху. Он не знал, что говорить, а просто «привет» казалось неуместным. Отец принялся выплескивать на него потоки французских ругательств, а в заключение добавил, что спустит с Алекса шкуру.

— Я приеду через пятнадцать минут, — сказал он и швырнул трубку.

Но ни через пятнадцать минут, ни даже через час Эндрю Риво не появился. Со своего стула Алекс наблюдал, как садится солнце и на небо выплывает луна, похожая на белое, старое, морщинистое лицо привидения. Он понимал, что это тоже часть наказания: жалость полицейских, секретарши, которые делают вид, что не замечают его… Он заерзал на стуле. Ему нужно было в туалет, но не хотелось привлекать к себе внимание и просить, чтобы его отстегнули.

В конце смены, отправляясь домой, сержант снова заметил его.

— Ты домой звонил? — озадаченно спросил он.

Алекс кивнул и ответил:

— Отец едет.

Полицейский предложил позвонить еще раз, но Алекс покачал головой. Не хотелось, чтобы сержант, которого он уже стал считать чуть ли не другом, узнал, что отец не просто не может приехать за ним, а не хочет этого сделать.

Алекс задавался вопросом, намеренно ли отец замешкался или нашлись более срочные дела: поставить раколовки, выпить или сыграть в покер. Алекс пытался верить в то, что за ним могла бы приехать и мама — если бы в пьяном угаре сумела понять, что ее сын находится в участке. Хотя отец все равно не выпустил бы ее из дома.

Алекс положил голову на подлокотник кресла и закрыл глаза.

После трех ночи он проснулся от резкого запаха духов. Рядом с ним сидела проститутка. У нее были волосы цвета спелой вишни и кожа цвета красного дерева, а длинные ресницы — с мизинец Алекса. На шее — бусы из черного янтаря, которые петлей обернулись вокруг груди, словно для того, чтобы подчеркнуть ее. Она жевала резинку со вкусом винограда и держала в руках кучу денег.

Она была самой красивой женщиной, которую он встречал.

— Привет, — поздоровалась она с Алексом.

— Здравствуйте.

— Я приехала за подружкой, — сказала она, как будто хотела оправдаться за свое присутствие перед столом дежурного. — А тебя чего пристегнули к стулу?

— Я взбесился и задушил всю свою семью, — и глазом не моргнув, ответил Алекс.

Проститутка засмеялась. У нее были крупные, лошадиные зубы.

— Ты умный малый, — заметила она. — Сколько тебе? Десять? Одиннадцать?

— Пятнадцать, — соврал Алекс.

Женщина усмехнулась.

— А я Пэт Никсон [12], — ответила она. — И за что тебя?

— Магазинная кража, — пробормотал Алекс.

— И тебя продержали здесь всю ночь?

От удивления у нее брови поползли вверх.

— Нет, — признался Алекс. — Я жду, когда за мной приедут.

Проститутка улыбнулась.

— Знакомая история, малыш, — сказала она.

Он так ей ничего и не рассказал: ни о своей семье; ни о том, как долго здесь сидит; ни о том, что лучше год провести прикованным к стулу, чем признаться, что человек, который на следующий день в полдень пришел в участок, на самом деле его отец. Он знал, кто такие проститутки. Знал, что эти женщины привлекают мужчин потому, что принимают их такими, какие они есть, и заставляют их поверить, что они намного значительнее, чем есть на самом деле. Он знал, что проститутки преуспевают, притворяясь, что чувствуют то, чего в действительности не ощущают.