Я с интересом смотрю в сторону коридора, но вижу исключительно фигуру Шефа, которая загораживает ту, что идет следом. Войдя на кухню, Шеф быстро отходит в сторону, в дверях я вижу Ольгу и моментально обалдеваю. Она застывает на пороге, всматривается, охает и прислоняется к косяку. Шеф смотрит на нас и радуется, как режиссер, которому только что удалась сцена в спектакле. Вот и склонности к театральным эффектам я тоже за ним раньше не замечал. Видимо, мы тут все изменились.

  Чем дольше смотрю на Ольгу, тем сильнее меня охватывает раздражение. Ведь она по всем понятиям должна выглядеть изможденной, а она смотрится просто шикарно. С моих губ непроизвольно срываются слова:

  - А ты, я вижу, похорошела!

  Вроде бы и комплемент отпустил, а только сказал я это с таким неодобрением, что Ольга вздрогнула, как от удара и растеряно посмотрела на Михаила. Тот успокоил ее улыбкой и обратился ко мне:

  - Ерш, ты в зеркало давно смотрелся?

  Какое зеркало, причем тут зеркало? Если он имеет ввиду то, через которое сюда пришел и которое стоит у него в кладовке, то на него и смотреть нечего: все в трещинах. Видел я его давеча.

  - А смотрелся бы почаще, - продолжил Шеф, - то и не говорил бы глупости. Или ты думаешь, один здесь помолодел?

  Ну, конечно. Какой же я дурак!

  - Оля, прости!

  Говорю - чуть не плачу, встаю и делаю шаг к Ольге. Она грустно улыбается, - Ах, Ерш, Ерш... - и принимает меня в объятия.

  ОЛЬГА

  Появление Николая вывело меня из прострации. Я снова почувствовала вкус к жизни. И то верно. Мы ведь и прежде не все праздники вместе встречали. Во время долгих 'командировок' - и кому пришло в голову назвать опасную работу этим обиходным словом? - вдали от любимого главное не думать о том, что с ним или с тобой может что-то случится, недолго и беду накликать. Особенно тяжело переносить разлуку в праздники, и тогда лучше быть среди друзей. Скоро полночь и я спешу накрыть на стол. Ребята помогают, выполняя все мои ценные указания, и одновременно оживленно беседуют. Я не сильно прислушиваюсь. Рассказав давеча Кольке все, что я знаю о нашем деле, я посчитала свою норму на болтологию на сегодня выполненной и перестала вникать в суть мужского разговора. Но вот парни чего-то раздухарились. Интересно, что там у них?

  Николай: - Ты что, всерьез решил примкнуть к эсерам?

  Михаил: - А ты считаешь, что нас сюда забросили, чтобы мы опять оставили власть в одних руках?

  Николай: - Я думал что мы, вернее, я сначала так думал только о себе, будучи большевиками, сумеем каждый на своем месте...

  Михаил: - Ты что, правда, такой наивный? Пойми, дурья башка, если не изменим систему - не изменим ничего, только головы зря сложим.

  Николай: - Я так не считаю!

  Михаил: - А я считаю!

   - И я считаю! - пришлось решительно вмешаться в разговор. - Считаю, что пора садиться за стол, если мы хотим успеть проводить Старый год.

   Умная женщина всегда сумет вставить нужное слово. Ребята враз остыли.

   - И верно, - сказал Мишка, - еще наспоримся. Пойдем, Ерш, накатим за уходящий!

   - Так я разве ж против? Было бы предложено!

  Глава двенадцатая

МИХАИЛ

   Наступивший год начался с событий приятных. Во-первых, я стал полноправным членом партии эсеров, или ПСР, если уж быть абсолютно точным. Случилось этот вскоре после того, как третьего дня января совершая обычный моцион от Сенной площади до Невского проспекта, возле входа в Зеркальную линию Гостиного двора, я нос к носу столкнулся с Зинаидой Гиппиус. Та была не одна. Сопровождавшая ее молодая женщина увиделась мне алой розой на сером Петроградском снегу. Такой красотой обычно одаривает своих дочерей Восток. Чуть вытянутое смуглое лицо, которое не портил даже слегка укрупненный нос. Алые чуть припухлые губы. Миндалевидные глаза под густыми черными бровями. И восхитительные цвета воронова крыла волосы, на которых странным образом удерживалась отороченная каракулем шапка-таблетка.

   Я вежливо поздоровался и хотел продолжить путь, но Гиппиус меня удержала.

   - Михаил Макарович, вы не знакомы? Нина Беринг, моя приятельница и очень неплохая поэтесса.

   - Не слушайте ее, - приятным грудным голосом, в котором не слышалось и тени жеманства, произнесла Нина, пока я пожимал обтянутые перчаткой пальчики. - На фоне ее стихов я никакая не поэтесса.

   Гиппиус же, пропустив ее слова мимо ушей, принялась мне выговаривать:

  - Куда вы прошлый раз исчезли? Я вас искала, хотела поговорить, но не нашла. А потом - знаете? - в 'Привал комедиантов' нагрянули жандармы. Перевернули все верх дном, кого-то искали. Испортили нам остаток вечера.

   Я делал вид, что слушаю со всем вниманием, хотя, на самом деле, мне было смешно. Ведь в тот вечер она едва ответила на мое приветствие и поспешила удалиться, а теперь... Впрочем, я догадывался из каких краев ветер дует, и терпеливо ждал, когда она перейдет наконец к делу, ради которого она меня и придержала. К тому же это было не обременительно под изучающим взглядом красавицы Нины. А вот и ключевая фраза:

   - Почему вы не бываете у нас на Сергиевской? Заходите непременно. У нас бывает интересно!

   Гиппиус выполнила задание и поспешила откланяться, а я продолжил путь, думая не столько о том, кто меня 'заказал', а о том, что, верно, встречу у Мережковских Нину.

   На этот раз у Мережковских меня приняли более чем радушно. А я, напротив, был несколько разочарован. Почему-то мне казалось, что увижусь здесь с некоторыми известными личностями, хотя бы с тем же Мейерхольдом или Андреем Белым. Но, увы, помимо хозяев в квартире я застал еще четверых мужчин, фамилии которых - меня, разумеется, всем представили - ни о чем не говорили. Разговоры велись исключительно о политике. Я, для первого раза, предпочел больше слушать, чем говорить. Да и что я мог им сказать? Что те перемены, на которые они возлагают теперь такие надежды, окажутся для них пагубными: разочарование, эмиграция, а то и гибель - вот их удел? Подобных пророков испокон веков принято побивать камнями. Так что молчи Миша, молчи. Да и другое дело: не для того ли ты здесь, чтобы подобные пророчества по большей части не сбылись?

   Пришли еще гости. Мне послышалось, что их было как минимум двое, но в зал вошла только одна Нина. Поздоровалась со всеми, со мной в последнюю очередь. Потом неожиданно заявила: - Господа, я украду у вас Михаила Макаровича! - взяла меня под руку и под шуточки гостей вывела из зала. Прошли в кабинет, где я увидел - значит, слух меня таки не подвел - мужчину лет тридцати. Его костюм был совсем как мой, но было видно, что он привык носить одежду попроще. Мужчина шагнул навстречу.

   - Александрович!

   Пожимая протянутую руку, я назвал свое имя, а сам с интересом рассматривал будущего вожака левых эсеров.

   - Прежде чем исполнить возложенное на меня поручение позвольте узнать: действительно ли вы и некий Странник одно и то же лицо?

   Вопрос Александровича не поставил меня в тупик, ответ последовал незамедлительно:

   - Да, это так.

   - В таком случае, я от имени ЦК Партии социалистов-революционеров уполномочен подтвердить ваше членство в ее рядах, если таково ваше желание.

   Даже так? Интересно, как подобное согласуется с уставом партии? Вот только стоит ли мне вникать в такие тонкости, когда от меня ждут простого и короткого ответа?

   - Да, таково мое желание.

   - В таком случае, - Александрович поднялся со стула, - я поздравлю вас со вступлением в ряды партии!

   Я пожал протянутую руку. Нина, которая весь наш разговор стояла сзади, подошла ближе и тоже протянула руку.

   - Поздравляю, товарищ!

   Рукопожатие хрупкой на вид женщины оказалось на удивление крепким, что наводило на некоторые мысли.

   - А теперь, - голос Александровича звучал весьма дружелюбно, - согласен ли Странник ответить на некоторые вопросы представителя ЦК его партии?