Но сколь ни прекрасно было тело, внимание Анжелики привлекло выражение неулыбающегося лица: женщина смотрела прямо на зрителя, в темных глазах пылало искушение, полураскрытые губы выражали неутоленное возбуждение.

Фредди увидел ее такой?

Анжелика украдкой покосилась на художника. Тот внимательно изучал пол. Она попробовала снова посмотреть на картину – и не смогла выдержать собственный взгляд с холста.

– И как тебе это? – наконец спросил Фредди.

– Немного… Немного грубовато по краям, – она просто не могла смотреть ни на что другое. Мазки были не столь аккуратны, как Анжелика привыкла видеть на работах друга. Но в изображении чувствовалась такая мощь, такой эротический заряд, что расспрашивай Фредди дальше, Анжелике пришлось бы признать: небрежная манера письма как нельзя лучше подходила неприкрытому, ненасытному желанию, излучаемому женщиной на полотне.

Фредерик накрыл портрет.

– Тебе не понравилось?

Анжелика пригладила волосы, надеясь, что являет собою воплощение чопорности и благопристойности.

– Неужели я и вправду так выглядела?

– Для меня – да.

– Ты мог бы переписать портрет, совсем отвернув мое лицо…

– Но зачем?

– Потому что я выгляжу, словно… словно…

– Словно хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью?

Анжелика чуть не задохнулась от невероятного предчувствия. Они не сводили друг с друга глаз. Мужчина сглотнул. А со следующим ударом сердца уже держал ее в объятиях и целовал – нежно, но крепко.

В этом поцелуе было все, что она когда-либо воображала, – и даже больше. Опустившись на столь удобно расположенную кровать, Фредерик снял с подруги шляпку, Анжелика развязала ему галстук.

– Секунду, – шепнул он в полураскрытые ждущие губы. – Я запру дверь.  

Он поспешил к выходу, но не успел повернуть ключ в замке, как дверь распахнулась, и в студию вошел лорд Вир.

– О, Фредди, здравствуй. Приветствую, Анжелика. Двое любимейших мною людей в одном месте – как здорово. Смотри-ка, братец, у тебя галстук развязался. Что стряслось – забылся в творческом порыве?

И маркиз принялся повязывать галстук потерявшему дар речи брату.

– А ты, Анжелика, почему лежишь? Тебе плохо? Может, сходить за нюхательной солью?

– Ах, нет, Пенни, мне уже лучше, – Анжелика, пребывавшая в остолбенении, вскочила с кровати.

– Глянь, твоя шляпка на полу, – подняв шляпку, Вир протянул ее владелице.

– Надо же, – промямлила женщина. – Как она там оказалась?

– Повезло тебе, подруга, – подмигнул маркиз, – что сюда не заявилась какая-нибудь болтливая старая перечница, как раз когда ты чуток прилегла. Леди Эйвери уже погнала бы вас обоих к алтарю, точно как меня!

– А что… что привело тебя в Лондон, Пенни? – откашлялся пунцовый от смущения Фредди.

– Да так, обычные дела. А потом я вспомнил, что у меня есть ключ от твоего дома и решил заглянуть.

– Всегда рад тебя видеть, – запоздало обнимая брата, уверил хозяин. – Я этими днями почти не выходил из студии, но моя экономка сегодня утром пересказала мне какие-то ужасные сплетни. Вроде бы дядя леди Вир арестован по подозрению в страшных преступлениях. Я уже и письмо тебе написал. Это что, правда?

– Боюсь, да, – огорченно вытянулось лицо маркиза.

– А как эту новость восприняли леди Вир и ее тетя?

– Как и должны были, мне кажется. Подозреваю, что в этот тяжелый час я – их единственная защита и опора. Но поскольку никто из нас не в силах что-либо изменить, давайте поговорим о более приятных вещах.

Маркиз окинул взглядом помещение, остановившись, к отчаянию Анжелики, на накрытой картине.

– Так ты говоришь, Фредди, днюешь и ночуешь в студии? Это не из-за заказа, полученного перед самой моей свадьбой?

– Да, но я еще не закончил.

– Вот это? – направился Вир к занавешенному холсту. 

– Пенни! – вскрикнула Анжелика, ведь старший брат был одним из тех немногих, кому Фредерик разрешал смотреть неоконченные работы.

– Что такое? – повернулся маркиз.

– Мы как раз собирались к синьору Киприани, торговцу предметами искусства. Хочешь пойти с нами?

– Верно, Пенни, пойдем, – пылко вторил Фредди.

– А с какой стати вы к нему идете?

– Помнишь картину в Хайгейт-корте, ну, ту, что я фотографировал? – зачастил брат, спеша с объяснениями. – Анжелика помогает мне выяснить происхождение полотна. Похоже, оно принадлежит кисти того же художника, чью работу когда-то продал Киприани – а старик ничего не забывает.

Лорд Вир казался слегка озадаченным.

– А в Хайгейт-корте что, была картина? Ну ладно, я с вами. Мне нравится знакомиться с интересными людьми.

Сообщники выпроводили маркиза из студии. Женщина с облегчением приложила руку к груди: если бы Пенни увидел ее такой, какой изобразил Фредди, она никогда бы не смогла посмотреть на себя в зеркало.

Вир спустился по ступенькам первым. Фредерик затащил Анжелику за угол и еще раз быстро поцеловал.

– Пойдем потом ко мне? – шепнула она. – У прислуги сегодня выходной.

– Ни за что на свете не откажусь.

* * * * *

Дуглас, ожидавший назначенного через пять дней судебного слушания, так и не заговорил. Тем не менее, в деле наметился некоторый прогресс.

На основании сведений, почерпнутых из зашифрованного досье, леди Кингсли отследила в Лондоне банковскую ячейку, в которой хранилась толстая пачка писем, адресованных мистеру Фрэмптону. Все послания были от торговцев бриллиантами, и каждое содержало согласие взглянуть на искусственные алмазы.

– Видите, – взволнованно сказала леди Кингсли на их утренней встрече, – вот как Дуглас заставил их выложить денежки. Наверное, поначалу он не помышлял о шантаже, а только хотел выяснить, действительно ли искусственные алмазы не отличить от природных. А когда с синтезом не вышло, он с другой точки зрения просмотрел полученные ответы. Некоторые из них написаны небрежно и могли быть истолкованы, как желание заниматься поддельными бриллиантами. Тогда наш голубчик, уже с преступным умыслом, обратился к еще нескольким торговцам. Полученные ответы он разделил на две части, и те, кто не был осторожен в подборе слов, стали мишенью для вымогательства.

Однако, по мнению Вира, отсутствовала самая важная часть головоломки: подлинная личность человека, известного под именем Эдмунд Дуглас. Пока Фредди с Анжеликой не упомянули о своем расследовании, маркизу и в голову не пришло потянуть за эту ниточку. Теперь он готов был пнуть себя за то, что проглядел такую очевидную и важную зацепку.

Иногда лучше быть удачливым, чем умным.

Киприани, семидесятипятилетний старик, жил в огромной квартире в Кенсингтоне. Вир ожидал увидеть помещение, заставленное предметами искусства, но хозяин оказался ревностным хранителем собственной коллекции. В гостиной, где принимали посетителей, висело по одной картине Греза и Брейгеля, и больше ничего.

Анжелика описала полотно, виденное ими в гостиной викария в Линдхерст-холле – Вир в свое время и внимания на него не обратил. Сложив пальцы домиком, Киприани внимательно выслушал.

– Припоминаю. Я приобрел его у некоего юноши весной семидесятого.

Двадцать семь лет назад.

– Он был автором? – поинтересовалась Анжелика.

– Утверждал, что это подарок. Но, судя по тому, как молодой человек нервничал, пока я оценивал картину, авторство принадлежало ему. Кроме того, инициалы на холсте совпадали с его собственными.

Вир надеялся, что выражение рассеянности и скуки на лице скрывает его волнение. И еще – что Фредди или Анжелика сами зададут вопрос об имени художника.

– Так как его звали? – спросил брат.

– Джордж Каррутерс.

Джордж Каррутерс. Имя могло быть вымышленным, но все же давало отправную точку…

– А вы больше никогда не встречали ни самого живописца, ни его картин? – задала вопрос Анжелика.

– Не припомню, – покачал головой Киприани. – Жаль, поскольку юноша обладал немалым талантом, и при надлежащем обучении и усердии мог бы достичь успехов в живописи.