Нынче в моде вера в многократное пребывание на земле. Кто, сильно напрягшись, вспоминает, что жил однажды китайским кули, борзой собакой, лесным ландышем, беглым австралийским каторжником. Моя добрая знакомая, известная голливудская актриса, уверяет меня, что была когда-то русской княжною, а затем японской гейшей. Я ей не возражаю. Может, она и впрямь была, всех обскакала. Но себя я в вековом прошлом вспомнить никак не могу. Впрочем… Откуда у меня такая страсть к Испании? Всему испанскому — фламенко, корриде, гребням, цветку в волосах, мантильям, монистам? Ничего определенного. Но какая-то тайная связь между нами есть. Все же есть…
Я упоенно наслаждалась в танце лопедевеговской Лауренсией, сервантесовской Дульцинеей-Китри, испанскими танцами Касьяна Голейзовского. Шла напролом со своей Кармен. Совпадение или судьба?..
Несколько раз, уже когда очертания Испании вновь, как на переводной картинке, начали проявляться для очей граждан Страны Советов на карте Европы, меня стали звать туда, слать приглашения. Но о них, посланных на мое имя в адрес Госконцерта, я либо узнавала с непростительным, безнадежным опозданием, либо не узнавала вовсе. И только теперь с прискорбием читаю пожухшие копии тогдашних телексов. И все-таки дважды я встречаюсь с Испанией, с испанской публикой. Я выезжаю на свою «Анну» и «Кармен» с одесским театром. А потом с частью расколовшейся — но об этом позже — труппы Большого. Теперь с Большим — «Чайка», «Дама с собачкой» (это полные спектакли) и сольные номера: «Гибель розы», «Айседора», «Лебедь». И вновь, во второй раз — «Кармен-сюита». Мой испанский балет прошел в Испании успешно и был, хочу с гордостью подчеркнуть это, главной причиной повторного приглашения.
Показывать Испанию испанцам — один страх. Сколько раз мы морщились, сквернословили, когда иностранцы изображали нам на сцене российскую жизнь.
Перед первой «Кармен» я так волновалась, что попросила у портнихи настоя пустырника — случай для меня не типичный. Но когда в самом конце на мои финальные поклоны мадридский зал стоя скандировал «оле», глаза мои увлажнились…
А потом в Москву приехал заместитель министра культуры Испании сеньор Гарридо. Классическая труппа национального балета Мадрида осталась в тот год без руководителя, и было решено предложить этот пост мне. Коли соглашусь (разве это мне неинтересно будет?..).
Гарридо пришел к нам домой на Горького, сопровождаемый прямодушным, исполнительным Сережей Селивановым, курировавшим тогда в Госконцерте испаноя зычные страны.
Уже второй год перестройки. И дело сладилось быстро. Вот контракт уже подписан. Госконцерт вручает мне памятку с его условиями (все опять Госконцерту, мне — фига на постном масле — суточные). Днями надо лететь в Мадрид.
Аэропорт Барахас. Я не раз видела его в видовых фильмах, фотоальбомах. Но как передашь вкус жаркого, сухого, как в сауне, мадридского воздуха, который, почти обжигая, врывается в твои закондиционированные легкие?.. Вышколенный шофер Карлос распахивает дверцы темно-синего «мерседеса». Путь держим в «Палас-отель».
Отсюда рукой подать до старинного театра Сарсуэла. Там под одной крышей уважительно уживаются — опера, старинная испанская классическая оперетта, балет Национал* де Эспана (фантастическая труппа фламенко) и балет Лирико-Националь. Это уже я. Это — труппа классического балета. Классики у испанцев раньше почти не было, не было и традиций. Труппа совсем молодая. Однако многообещающая. Заметно сразу мне, что все танцоры хотят всерьез работать. Внимательно, поглощенно вслушиваются в каждое замечание, реплику.
С чего же мне лучше начать?
Всегда бездумно повторяла я за людьми, если дело касалось чего-либо запутанного, интрижного: «О, это — тайна мадридского двора». А есть у фразы первоначальный смысл? Почему мадридского? Мадридский двор то и дело приглашает меня на приемы, пиршества. Поглощая пузырящийся суп из бычьих хвостов, хрустя ароматными салатами с пиньёнес, я никаких таинств вокруг — про себя — не отмечаю. Кругом люди как люди. Милые люди. Но вот в театре…
С первых же дней меня неприметно, но основательно погружают в зыбкое состояние перманентной двадцатичетырехчасовой интриги. Мягко, нежно, преданно, с обезоруживающей откровенностью подводят к собственному вроде бы решению, что солист А. никак не подходит к роли Б. Но солист В. просто появился на земле лишь для того, чтобы станцевать эту партию. Станцует, потрясет мир, а там может и умереть спокойно. Запомнит его человечество. А балерина Г. так стара и совершенно неподходяща для партии Д. (а Г. всего 19 лет), что наша взыскательная критика, больше жизни любящая правду и только правду, будет в шоке до конца своих дней. Тут нужно поставить балерину Е., только Е., никого больше (а Е., между прочим, 27 лет, не ленюсь сравнить цифры). Каждый из моих помощников, а их у меня немало, принимается тихонько, но мощно тянуть одеяло на себя. Меня начинает покачивать, подергивать, потряхивать. Но пока держусь, сопротивляюсь. Хотя вскорости я все же окончательно запутываюсь — кто с кем спит, кто под чьей туфлей, кто с кем состоит в родстве и потому такой несравненный гений… Паутина интриг простирается и на грядущий репертуар. Мне нелегко. А может, это все и есть мадридский двор?..
Но терзают меня интригою мои помощники. Собственно труппа принимает своего нового руководителя сердечно, мне с нею мало забот. Меня понимают. Впрочем, какой-то знаменитый дирижер, кажется, Бруно Вальтер, отметил, что максимум, на что может рассчитывать главный дирижер оркестра, — это благожелательный нейтралитет. Благожелательный нейтралитет ко мне определенно был.
Мы разучили и показали публике балеты Фокина, Баланчина, Бежара, Мендеса, Альберто Алонсо. И старую классику — отдельные акты из «Лебединого», «Раймонды», «Пахиты». И конечно, несколько балетов современных испанских хореографов.
Мое внимание привлекают работы Хосе Гранеро. Его блистательную «Медею» я видела раньше еще в Москве, когда труппа «Балет Националь де Эспана» показала ее на сцене театра Станиславского. Языком фламенко Гранеро смог захватывающе рассказать сюжет древней драмы, отчеканить трагические характеры. Надо обязательно позвать Гранеро в нашу труппу. Он наверняка сможет создать что-то необычное, свежее и на базе классического танца.
Мы сидим с Гранеро в нашей театральной кантине. Прихлебываем черный, как крыло грача, кофе. Запиваем ледяной мягкой мадридской водой — вода в Мадриде ой какая вкусная. Совсем некстати я заворачиваю разговор к Марии Стюарт. Перечитываю сейчас книгу Цвейга о казненной шотландской королеве, и меня будоражит драма ее жизни и гибели на эшафоте. Но не только это. Меня давно преследует еще сумасшедшая мысль — не Мария ли Стюарт создала великие пьесы, которые человечество приписало перу Шекспира? Гранеро заинтересовывается, но требует доказательств.
— Извольте. Стюарт увлекалась литературой, театром, играла на музыкальных инструментах, в долгом заточении писала дивные сонеты, поэтичные письма, дневники, а может, и пьесы?..
— Но не «Отелло» с «Ромео и Джульеттой»?..
— А почему бы нет? Стюарт бывала в Италии, знала итальянский язык, читала в подлиннике новеллы Банделло. А их сюжеты — это пьесы Шекспира…
— Но Шекспир ознакомился с ними в английском переводе.
— Дудки. При его жизни новеллы Банделло переведены на английский не были. Я останавливалась в Вероне, и никто не убедит меня, что «Ромео» было написано человеком, там никогда не бывшим. Более того, человеком, чья нога даже не ступала на землю Италии. Все знают, что Шекспир ни разу не покидал Англию и не знал языков. Того же итальянского…
Гранеро скептически усмехается.
— Хосе, давайте сделаем о Марии Стюарт балет.
— Ну, балет — это другое дело. Но только с вами в роли Стюарт. Это мое условие.
— Почему бы и нет? А похищенный у Стюарт ларец с пьесами там будет?
— Если так настаиваете — будет.
Уже назавтра я в кабинете директора театра Кампоса — откладывать дела и идеи в долгий ящик для меня всегда мука смертная. Кампос соглашается скорректировать план Сарсуэлы, если я получу в Министерстве культуры на то дополнительные средства. Вера в Гранеро у него тоже есть.