На совещании специалистов выработали программу работ: подъём лодки произвести в два этапа. На первом понтонами поднять лодку с грунта на глубину около 18 метров и в подвешенном на понтонах состоянии отбуксировать в расположенную неподалёку бухту Патрокл, где положить на грунт на тех же 18 метрах. С помощью водолазов извлечь погибших. По окончании поднять лодку на поверхность и отбуксировать в сухой док во Владивосток. Идея получила одобрение, и мы немедленно приступили к круглосуточной работе на пределе возможностей флотских водолазов. Техническое руководство осуществлял начальник аварийно-спасательной службы флота контр-адмирал Анатолий Эдуардович Якимчик. Его консультанты — контр-адмиралы Сенатский и Зарембовский. Координация всех работ и общее руководство — за мной.

27 октября на „Машук“ прибыл главнокомандующий ВМФ, заслушал доклад о ходе работ, одобрив запланированное и выполненное. Во второй половине следующего дня начали продувание понтонов. Вскоре по выходящим воздушным пузырям определили, что понтоны подняли лодку на расчётное углубление. Два буксира в сопровождении „Машука“ потихоньку перетащили лодку в Патрокл и положили на выбранное место.

Перед первым погружением водолазов для извлечения погибших подробно их инструктировал по расположению механизмов в отсеках и мерам безопасности при работе. Опасались за психическую реакцию молодых парней при первом обнаружении трупов, возможно, в самых неестественных позах. Как раз перед этим произошёл трагикомический эпизод. Водолаз у борта лодки обнаружил лежащего на грунте подводника из числа выброшенных за борт при столкновении. Под влиянием течения руки погибшего зашевелились, как будто приглашая водолаза к себе. Тот в ужасе вылетел на поверхность. Даже наверху процесс подъёма тел был зрелищем не для слабонервных.

Особенно трудно пришлось добираться до четвёртого отсека, где оказалось больше всего погибших. В нём находилась кают-компания старшин, и во время столкновения моряки ужинали. Судя по всему, при столкновении они бросились в центральный пост, не сделав даже попытки задраить дверь в пятый отсек, что полагалось сделать при аварии и что, возможно, спасло бы им жизнь. Теоретически они, конечно, знали, но психологически не были натренированы преодолевать страх. Их тела сгрудились у люка, который был задраен со стороны центрального поста, как и требуется при аварии. Ещё деталь — при плавании все двери между отсеками должны быть закрыты. Все подводники это знают, но далеко не всегда выполняют, опять же полагаясь на „авось пронесёт“. Будь закрыта дверь из шестого в пятый отсек, лодка вообще не должна была затонуть. Такова цена пренебрежения требованиями инструкций и наставлений! Ещё и ещё раз выскажу глубочайшее убеждение: подводники должны заниматься своим профессиональным совершенствованием все 24 часа, не отвлекаясь ни на что другое, отрабатывая действия до автоматизма.

5 ноября погибшие были похоронены на морском кладбище Владивостока. 18 ноября лодку подняли и отбуксировали в сухой док Дальзавода. Когда док осушили, я надел комбинезон и с фонариком прошёл по всем отсекам. Мрачно, сыро, хаос… Жутковато! На этом моя миссия закончилась».

Рассказ вице-адмирала Анатолия Алексеевича Кузьмина, командира 9-й эскадры:

— Я получил приказ готовить «Ленок» к выходу от комфлота. Но куда, что, зачем — даже мне, командиру эскадры, не сообщили. Секретный выход — и всё… А «Ленок» к выходу почти не готов. Шла подготовка лодки к замене порядком изношенной аккумуляторной батареи. Пришлось выходить на старой — а это на грани фола… Потом комфлота адмирал Сидоров бросил мне, мол, почему я остался на берегу, а не пошёл на «Ленке».

— Если бы я знал куда и зачем — пошёл бы! Но у меня ещё 52 единицы!

Итак, «Ленок» нашёл С-178 и лёг рядом с ней на грунт. Время пребывания под водой было весьма ограничено. В аккумуляторной батарее от ветхости уже начинались межвитковые замыкания. Вот уж точно: на охоту ехать — собак кормить… Не дождавшись выхода последнего подводника — старпома Кубынина, — «Ленок» вынужден был всплыть.

Потом батарею мы, конечно, заменили на новую. И тут новая тревога — срочно выйти в Охотское море — искать шпионскую насадку на подводном кабеле стратегического значения. Вышли — а где её найдёшь на протяжении полутора тысяч миль? Периодически выходили водолазы, осматривали кабель, но… Но тут ЧП в дизельном отсеке — вдруг возник «падёж личного состава». Почему-то начались протечки углекислого газа, и мотористы стали падать без сознания. Возникла паника. Командир капитан 2-го ранга Копылов приказал всплывать из-под РДП. Стали выносить пострадавших наверх. Один рулевой-сигнальщик, не помню его фамилии, вынес по 10-метровой шахте аж десятерых и сам свалился замертво. А причину «протечек» углекислоты так и не удалось установить…

6. «Мой первый и последний поход…»

Капитан 2-го ранга Марс Ямалов пришёл служить на С-178 лейтенантом. Меня познакомил с ним старпом Сергей Кубынин. Зашли в рюмочную на Большой Никитской, помянули погибших, вспомнили всё, как было…

Марс Ямалов:

— После училища рвался служить только на подводные лодки. Ждал назначения в Техасе — так мы звали посёлок Тихоокеанский — очень долго. Меня с женой поселили в переполненном офицерском общежитии. Выдали матрас в коридоре. Там мы и спали. Потом поставили раскладушку. Наконец дали нормальную койку. А мест на лодках всё не было и не было. Мне предлагали дивизию охраны водного района, тральщики. Но я хотел только на подводную лодку. Тогда кадровики потеряли терпение, а может быть, меня жалко стало, сказали: езжай-ка ты, лейтенант, в Улисс, на бригаду подводных лодок, и поговори с комбригом, может быть, он найдёт тебе что-нибудь.

Так и сделал. Нашлось место командира группы на С-178.

Из лодки не вылезал — изучал матчасть, забыв про молодую жену.

Не прослужил и трёх месяцев, как попал в такую вот переделку.

Я ужинал в кают-компании. Вместе со мной там находились лейтенанты Иванов и Тунер, матрос-«гарсон» (вестовой), старпом Кубынин и строевой старшина Зыков.

Вдруг раздался страшный удар, и моя тарелка полетела на другой конец стола. Вслед за ней пронеслась и тяжёлая пишущая машинка… Как она никого не задела — чудо!

Погас свет. Старпом с механиком кинулись в центральный пост, а лейтенант Иванов, командир второго отсека, объявил борьбу за живучесть. Мы задраили переборочные люки и загерметизировали лазы в аккумуляторную батарею. Из-за того, что резко продули цистерны главного балласта, подорвали клапана вентиляции, и воздух пошёл в отсек, надувая его. Потом замкнуло батарейный автомат № 1. Ток в тысячу ампер! Автомат тушили Тунер и Иванов… Пожар погасили, но дышать там было нечем. Перешли в носовой отсек.

Вскоре мы поняли, что покинуть лодку можно только через торпедный аппарат. Надо было пролезть в тяжёлом снаряжении 8-метровую трубу. Я шёл первым. Капитан 2-го ранга Каравеков — за мной… Вылез — дал условный сигнал — постучал по корпусу. В нише волнореза торпедного аппарата горел подводный фонарь, который подвесили водолазы. Можно было сориентироваться — где верх, где низ. Стал подниматься по буй-репу, как учили, соблюдая выдержки на мусингах.

Наверху штормило и буй-реп рвался из рук, казалось, что кто-то тянет меня в сторону. Поднимался минут десять. А вот матрос Микушин всплыл сразу. Да ещё в трубе застрял — из-за чего крышка закрылась не сразу…

Всплыл, и сразу заломило кости — азот, кессонка началась. Не ожидал, что так быстро. Очнулся в барокамере. Вижу — в иллюминатор смотрят на меня два генерала-медика. (Это были главный физиолог ВМФ Сапов и главный терапевт ВМФ Синенко.) На соседней койке — Микушин. У него двустороннее воспаление лёгких. Я сам ему делал уколы — пенициллин вкалывал. Микушин страшно боялся уколов, орал и крыл меня матом.

После гибели лодки — служил в судоремонтном батальоне заместителем командира роты по производству. Затем был старшим строителем кораблей. А потом и вовсе переквалифицировался в танкисты — назначили главным инженером танкоремонтного завода, там же и звание капитана 2-го ранга получил. Моряк-танкист. Но в моря больше не ходил, вся служба прошла на берегу — до 1994 года. А теперь в запасе.