Однако у состарившихся родителей вдруг пошатнулось здоровье. И если мать, с плохими почками, как-то держалась «на травах», то отец с астмой загремел в больницу на неопределенный срок. Естественно, мать осталась при нем и они пока больше не приезжали.

Виктор хотел съездить к ним, но не мог. Вместо себя послал деньги…

Строительство и облагораживание фонтана тоже не могло длиться вечно.

Короче, — все «глушилки» нехороших чувств закончились.

Не находя за что можно зацепиться в окружающем, Виктор начал отдаляться от мира. Иногда он, правда, катался на «Лэнд-Ровере» и немного развеивался, но в остальном, главенствовал угрюмый «без-про-свет».

«Наверное, именно так и приближается это неотвратимое и необычное,» — подумал однажды Виктор.

И оно действительно приблизилось, захватив с собой метаморфозу, существенно перевернувшую его жизнедеятельность: парень постепенно, но бесповоротно изменил свой привычный режим дня на распорядок совершенно иного рода: когда на улице становилось светло он начал спать, бодрствование же у него перенеслось на поздний вечер и ночные часы.

Издатели, имевшие те или иные планы на использование его книги, постоянно доставали его телефонными звонками и требовали от Виктора новых работ.

Только сам Виктор не горел желанием писать второй роман. Все, что было нужно, он уже написал, а теперь ему все больше и больше хотелось спиртного. Сразу после заката солнца, звонок в местный ресторан азербайджанской кухни, — чтобы прислали, с курьером, ужин, плюс несколько бутылок крепленого вина, смотрение всю ночь на пролет телевизора, глубокий и продолжительный сон днем — вот каким стало его существование.

Горничных, управляющих, а, тем более, кухарок (кощунство!) он не нанимал, хоть и мог позволить себе большой штат прислуги. Может, сказывалось социалистическое детство и подростничество, а может — что-то еще, например, — неприхотливость.

Так Виктор жил, пока имелись силы.

Но его организм, в конце концов, начал требовать передышки, ибо от бесконечного «заливания за воротник» он стал плохо себя чувствовать. Пришлось прекратить пьянство.

И только он бросил пить, только его оттряс похмельный синдром, как однажды ночью ему более явственно, чем раньше, послышались вздохи Болота на севере:

— У-м-м… У-м-м… Будь с нами! У-м-м…

Виктор зажал уши ладонями, но томный, протяжный голос звучал, как он уже имел возможность заметить однажды (когда улепетывал с дьявольских топей, потеряв там и всех друзей и любимую девушку) не в воздухе, а в его голове. Парень упал на колени и зажмурился. Уж очень сильным был этот зов. Вздохи Болота лишали разума.

«Может, я становлюсь шизиком не от болота вовсе, а… от водки»? — подумал тогда Виктор. — «Может, у меня белая горячка?»

«Ага, и раньше была белая горячка»! — саркастически ответило ему его второе «Я». — «Раньше ты не пил? Ну и что?! Может, выхлопов своего «Лэнд-Ровера» нанюхивался? И глючил».

Ерунда! Ему не хотелось записывать себя ни в алкоголики, ни, тем более, в сумасшедшие. К врачам обращаться — нет толку. Те-то сразу скажут: чокнутый!

— У-м-м… У-м-м, — вздыхало Болото низким басом и тут же изменяло интонацию, переходя на Юлин фальцет, — Мне плохо без тебя, любимый, я соскучилась. Здесь темно, сыро и холодно. Приди ко мне, согрей меня. У-м-м… У-м-м…

Виктору вспомнилась работа Купера. Участие в его экспедиции пробудило в парне интерес к парапсихологии и, как только появилась возможность, он изучил труды американского ученого.

При этом ему сразу удалось заметить в Куперовской теории два недостатка, причем один — научный, а второй — житейский.

Научную промашку Купер совершил, стремясь доказать существование потустороннего мира, идя по «темному пути», — с помощью получения информации у представителей… преисподней. Чего греха таить? За что боролся, на то и напоролся, — попал в преисподнюю. Не стоило американскому ученому игнорировать другой путь: искать подтверждения своей гипотезы у светлых сил.

Житейский промах Купер допустил из-за своего чрезмерного рвения.

Зачем вообще жалкому человечишке было соваться во все это?

Однако, не смотря на правоту своей критики, Виктор чувствовал, что Купер не мог поступить иначе. И сам американский ученый и все люди, которых он нанял, были подобны бестолковым мотылькам, алчно летящим на влекущий их к себе огонь. Адское пламя манило членов экспедиции, чтобы лишить всех их жизни. У самого Виктора жизнь, правда, осталась, но Болото подпалило ему крылышки — это точно. Потому он не мог больше никуда улететь. Иногда ему, правда, не давало покоя желание, хотя бы уползти отсюда, пусть на брюхе, на карачках, лишь бы быть как можно дальше от топей… Но стоило наступить позднему вечеру, и Юлин далекий стон из вздыхающего Болота мигом отнимал у него все силы. Часто она рассказывала ему, как ей плохо и одиноко без него, но чаще — просто звала к себе.

Так прошло еще немного времени.

Наступила ранняя осень.

Виктор любил это время года и никак не предполагал, что его обще — психическое, обще — мистическое или, какое бы оно там ни было, состояние, ухудшится именно сейчас.

Однажды, после обычного для него теперь дневного сна, парню захотелось поваляться в постели еще немного…

И он, вроде бы… снова закемарил…

В это время ему приснился странный сон, будто он встает с кровати и идет в лес.

Там он встречает Юлю, берет ее за руку и они потихоньку начинают шагать к Болоту. Юля улыбается, то и дело, поглядывая на него. Он тоже счастлив… Наступившая в этот период убыль луны превратила ее в жалкий остаток полумесяца, и жиденький свет этого рожка сделал все вокруг призрачным и сюрреалистичным.

Они уходят все дальше и дальше в лесную чащу, а, потом, появляются звери и птицы: по сосновым ветвям шустро скачут белки, из дупел полусонно выглядывают совы, из-за мрачных елей, пригнув голову к земле, бесшумно появляются волки, а из ближайшего бурелома неуклюже вываливается медведь. Виктор и Юля подходят к волкам, ласково треплют им серую шерсть. Волки, словно собаки, довольны и миролюбивы.

Потом настает пора расставаться…

Парню так не хотелось этого, что, взметнувшийся, из-за огорчения, ураган расстроенных чувств, сделал его путь обратно до дома абсолютно не запомнившимся для него…

Очнувшись, парень удивился, что спал в ночные часы. Ведь он давно отвык от этого.

К тому же продрыхнуть ему удалось не часок-другой, а всю ночь целиком (за окном брезжил рассвет)!

Однако, несмотря на накопившийся отдых (суточной продолжительности), Виктора через десять минут снова потянуло к подушке (видимо, обратного переворота — бодрствовать опять днем, а спать ночью — не произошло).

«Если я буду дрыхнуть сутки напролет, так можно и с голоду подохнуть», — пришло ему на ум, но, не в силах противостоять своему новому состоянию, он тут же отключился до очередного вечера.

Вечером, как и следовало ожидать, повторился прежний сценарий: Виктор решил поваляться еще несколько минут, но сам не заметил, как в очередной раз провалился в сон.

В этом сне Юля не появилась. Зато сам Виктор разительно изменился. Ему удалось обладать неимоверной силой, скоростью и грацией. Вместе со стаей волков он загонял дичь — небольшого лесного кабана, причем лидерские качества (качества вожака) принадлежали ему. Подобно старому, умудренному опытом Акелле, парень рыкал на своих подчиненных, — кому обойти жертву справа, кому — слева, а кому — двигаться наперерез. И вот, настал момент — с обезумевшими от страха глазами, кабан выскочил на лесную поляну и, чуя везде опасность, растерялся. Виктор в два прыжка одолел разделяющее их расстояние, повалил поросенка на землю и разорвал ему горло, откуда ни возьмись появившимися у него клыками. Кабанчик еще долго брыкался, храпя в предсмертной агонии, но Виктор погружал клыки все глубже и глубже в его шею. К тому времени, как поросенок перестал дышать, на поляне собрались остальные члены стаи, и начался пир. Все драли и разрывали тушку кабана в клочья, брызгая на траву алой кровью и глотая куски теплого мяса. Виктор не отставал от волков, насыщаясь, словно зверь.