— Все же было бы лучше, если б ты позвал меня! — с раздражением заметила она. — И пожалуйста, больше этого не делай. Она такая живая! Оглянуться не успеешь, как выскочит из твоих рук.

— Не беспокойся, успею поймать, — твердо сказал Эйден.

— Нет, не успеешь, — с излишним упрямством повторила Джилл.

Эйден помрачнел, что было особенно заметно из-за осветившего его лицо луча утреннего солнца. На нем появилось вчерашнее выражение — недоуменное, вопрошающее, словно он пытается что-то себе объяснить.

— Ты уже завтракал? — резко спросила Джилл.

— Еще нет.

— А Мэдди, кажется, уже поела. Я возьму ее.

— Не надо. Мне некуда спешить.

— Нет, надо. Я хочу. — Джилл встала и попыталась взять ребенка, но Эйден лишь крепче прижал дочку к себе. Джилл подумала, что они будто играют в перетягивание каната, только канатом им служит Мэдди. — Мне надо переодеть ее в дневное платьице. И ты ведь не смог сменить ей штанишки?

Эйден покачал головой.

— Ну, тогда бери, — согласился он, отпуская руку, обнимавшую Мэдди.

Джилл стала подниматься по лестнице, стараясь не вспоминать о разочаровании, которое она прочла в глазах Эйдена, забирая Мэдди. А как могла бы пострадать Мэдди, если бы он, споткнувшись, выронил ее из рук! Да о чем говорить — беда угрожала ей и внизу: по незнанию Эйден не помешал бы ей залезть в шкаф, где хранились лекарства, или забежать куда не следует.

Снимая с Мэдди запачканную овсянкой ночную рубашку, Джилл нехотя призналась себе в том, что ее недовольство вызвано не столько тревогой за Мэдди, сколько накопившейся в ее душе злостью на Эйдена.

Он не имеет права вести себя подобно заботливому супругу и любящему отцу, демонстрируя тем самым, какой моглабыть их семейная жизнь. Это нечестно.

Ибо подобный образ действий совершенно ему несвойствен. А раз так, значит, он ее как бы поддразнивает. Или и того хуже — обманывает.

Ну ладно, она, Джилл, все понимает. А Мэдди?

Что, если за время этой неожиданной интерлюдии она привяжется к отцу? А к нему тем временем возвратится память и он станет прежним Эйденом? Как отразится на девочке, если он уйдет из ее жизни, чтобы больше никогда и не вспомнить о дочери? Мэдди, разумеется, малютка, но лишиться любящего отца, какого он из себя разыгрывает, будет для нее большой потерей.

Джилл надела на Мэдди вязаный костюмчик розового цвета, выгодно подчеркивавший ее большие голубые глаза и светлые волосы, а напоследок, одолеваемая материнской нежностью, осыпала ее поцелуями.

Пусть этот ребенок появился на свет по недоразумению, можно сказать, в результате ошибки, этой оплошности Джилл будет радоваться до конца своих дней. Вся ее жизнь посвящена теперь этому маленькому существу, у нее одна цель — вырастить Мэдди здоровой и хорошо воспитать ее, чтобы она ощущала себя нужной и любимой и обладала чувством собственного достоинства.

В прошлом Эйден не желал и пальцем пошевелить ради благополучия их дочки. Да и теперешний приступ повышенного внимания к ней не сулит Мэдди ничего хорошего. Напротив, он может ей даже повредить. Джилл, конечно, знает — Эйден болен и нуждается во внимании, но не за него в первую очередь болит ее сердце. Главное в ее жизни — Мэдди. И если в интересах девочки — защитить ее от отца, ну что ж, Джилл так и сделает. А Эйдену придется покориться.

Когда Джилл выходила из дома, Эйден находился в своем кабинете, сидя у компьютера — искал «ключ к разгадкам», как говорил он. Она посадила Мэдди в автомобильное креслице, привязала и поехала с ней по разным делам — в химчистку, в банк, на почту, в магазины, — благо за время болезни мужа их накопилось более чем достаточно.

К счастью, малютка любила ездить по городу, а уж кататься в колясках для покупок просто обожала. Бывало, улыбается во весь рот кассирам и продавцам, кричит им «хай» [1]— единственное легко-произносимое слово из ее скудного запаса, — они ей отвечают тем же «хай! хай!», и она рада-радешенька.

Покончив с неотложными делами, Джилл, чтобы побаловать себя, заехала в цветочный магазин и купила горшок фиалок. День уже близился к полудню, и уставшая Мэдди начала капризничать и тереть глазки. Значит, пора домой.

Вернулась Джилл в более спокойном настроении, чем была утром. И сердилась на Эйдена меньше прежнего, найдя, как ей казалось, единственно правильный выход из положения: держать его на расстоянии, не допуская проявления нежных чувств с обеих сторон.

Едва она вошла в дом, неся Мэдди на одной руке и пакеты с покупками — в другой, как раздался телефонный звонок. «Я возьму трубку», — закричала она, не зная, где сейчас Эйден.

Звонил Эрик. Спросил, не может ли она во второй половине дня приютить Брэди. В школе укороченный день, а у Эрика деловые встречи.

— Прости, что звоню в последний момент, Джилл. Если тебе неудобно, могу и отменить встречи.

Нет, нет, она весь день будет дома и рада видеть мальчика у себя.

«Кое-кто тут у нас хочет баиньки», — пропела Джилл, заметив, что у малышки слипаются глаза, подняла ее на руки, вынула бутылку с молоком из микроволновой печи и направилась к лестнице. По дороге она заглянула в кабинет Эйдена. Он все еще был там и сидел в той же позе, что и утром.

С экрана компьютера, у которого он расположился, на его красивое лицо и растрепанные волосы лился неестественный голубоватый свет. Вид у Эйдена был задумчивый и нисколько не веселый. Даже сердясь на него, Джилл не могла не признать, что он проявляет завидную силу воли, стараясь восстановить память и собрать себя воедино.

Он, чудак, полагает, что в своем нынешнем состоянии является для Джилл бременем, что его выздоровление будет благом для нее и всей семьи. Джилл даже почувствовала угрызения совести — ведь виновата в этом она, скрывая от него, что, как только он придет в себя, они разведутся.

— А-а-а, Джилл. — Эйден поднял голову от компьютера, и глаза его потеплели. — Привет, малышка! — сказал он Мэдди.

Несмотря на усталость, полуспящая Мэдди взглянула на отца и улыбнулась.

— Пойду уложу ее.

— Хорошо. Когда она заснет, спустись сюда. Мне не терпится рассказать, что произошло в твое отсутствие.

Джилл внутренне напряглась. Что он мог вспомнить?

— Я недолго, — пообещала она.

Когда чуть позже Джилл вошла в кабинет, Эйден отодвинулся от компьютера и всем телом подался к ней, словно собираясь обнять, но она решительно обхватила себя руками и приняла выжидательную позу.

— Вот! — сказал Эйден. — Компьютер! Я умею им пользоваться!

— О! — воскликнула Джилл с неизъяснимым облегчением. Она не сразу оценила важность этого события, так как, привыкнув постоянно видеть мужа за компьютером, не вдруг поняла, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

— Это оказалось проще простого. Я нажал на включение, затем одну кнопку, другую, и на экране появилась программа.

Джилл села рядом и тут заметила, что ее фотография, стоявшая на столе Эйдена, передвинута поближе к компьютеру, но решила не обращать на это внимания.

— Доктор Грогэн предупреждал, что показания органов чувств — наилучший катализатор для возвращения памяти, — добавил Эйден, раскачиваясь на стуле. — Готов биться об заклад, что утром стал свидетелем этого. Звук, издаваемый компьютером, подхлестнул мои воспоминания.

— Весьма возможно. Но ведь не исключено, что умение обращаться с компьютером было все время при тебе.

— Возможно. И все же мне кажется, что у себя в офисе я бы вспомнил еще больше.

— В Эй-Би-Экс?

— Да.

— Не так-то это просто. Ты ведь не помнишь своих коллег.

— А если ты пойдешь со мной и поможешь мне, называя их по именам?

— Лучше, пожалуй, пойти по окончании рабочего дня, когда там мало народу. А еще лучше — в воскресенье, тогда и вовсе никого нет.

— А меня впустят?

— Еще бы! Охранники Эйдена Морса знают, что у тебя есть ключи.

— Замечательно. Так и сделаем.

Эйден не сводил с нее ликующих глаз. Подобные взгляды, порождаемые радостью от удачного замысла, обычно за несколько секунд приобретают совсем иной смысл. Так случилось и на этот раз. Его теплый взор проникал в нее все глубже и глубже. Казалось, самый воздух между ними накаляется.