Сейчас она приступит к изучению материалов дела, как всегда, постарается запомнить все до мельчайших подробностей, не то что ее коллеги-мужчины. Но только она открыла папку и углубилась в чтение, как в дверь постучали.

— Войдите!

На пороге стоял сержант Уиллис.

— Слушаю вас. — Голос ее звучал сухо и официально.

Уиллис отрапортовал:

— Мэм, вас просит к себе старший инспектор Рэтчет, если, конечно, вы не очень заняты.

— Благодарю вас, Уиллис.

Она смотрела, как он повернулся на каблуках и вышел из кабинета. «Ну, Кэйт, — сказала она себе, — ты заслужила „пятерку“».

— Сэр, вы хотели видеть меня?

Рэтчет встретил ее улыбкой.

— Садитесь, Кэйт. Полагаю, вы уже знаете, что на нас обрушилась вся центральная пресса?

— Нет, не знаю. — Кэйт поморщилась. — Но догадываюсь! Иначе и быть не могло!

— Да, хорошего от них ждать не приходится. Но надо, насколько это в наших силах, спустить все на тормозах. К счастью, случай единичный. Только этого нам не хватало, особенно за две недели до Рождества.

В голосе Рэтчета звучала такая усталость, что Кэйт невольно прониклась к нему сочувствием.

— Сэр, на основании имеющихся фактов трудно вести расследование. Может быть, судебная экспертиза хоть что-нибудь прояснит. Необходимо в радиусе мили от места происшествия опросить всех жителей. Я уже распорядилась. Это общепринятая практика. Будет опрошен каждый мужчина от четырнадцати до шестидесяти пяти: где проводит профилактику своей машины, где работает, где находился между шестью тридцатью вечера и семью утра и тому подобное. Да, пока не забыла: старшей по участку я назначила сержанта Докинс. Она мастер своего дела.

Седая кустистая бровь старшего инспектора слегка приподнялась:

— Ну и что, проглотили? Ведь сержант Докинс — женщина!

— Как вам сказать? — грустно усмехнулась Кэйт. — Дело громкое, важное, а ведут его женщины. Сами понимаете, мужчинам злость глаза заливает.

Рэтчет расхохотался. Ему нравилась Кэйт Барроуз.

— Что ж, Кэйт, в конце концов, это ваше право. Расследование поручено вам. Держите Меня в курсе. Договорились?

— Конечно, сэр. Пока ситуация для потерпевшей стороны складывается неблагоприятная. Ведь Джералдин О’Лири работала в винном баре Руди. Однако, судя по информации, которую удалось получить, не была падкой до мужчин, несмотря на свою привлекательность. Сейчас ведется проверка завсегдатаев бара. В большинстве своем это местные жители. Муж потерпевшей всю ночь оставался с детьми, к нему заходила женщина по фамилии Конрой, примерно в семь тридцать вечера, она подтвердила заказ, сделанный Джералдин, и пробыла в доме до начала девятого, когда пришла мать Джералдин с рождественскими подарками. Так что муж вне подозрений: у него полное алиби.

Рэтчет кивнул.

— Похоже, кое-что выстраивается, да?

Кэйт подавила зевок. Кажется, этот день никогда не кончится.

— Предвижу, сэр, что дело окажется чрезвычайно трудным.

Джордж с газетой под мышкой открыл дверь, и на него сразу пахнуло теплом центрального отопления. На улице такой холод! Он совершенно закоченел. Илэйн гремела кастрюлями, готовила ужин. Джордж снял пальто, повесил в шкаф и тихо прошел на кухню.

Илэйн стояла у раковины и резко обернулась.

— О, Джордж! Как ты меня напугал!

Он помахал перед лицом ладонью, будто веером, и улыбнулся:

— Извини, дорогая.

Затем сел к столу, развернул газету и расплылся в улыбке. На первой полосе большими буквами была напечатано: «УБИЙСТВО».

Устроившись на стуле поудобнее, Джордж принялся читать. «Сегодня утром в лесу близ Грэнтли обнаружен труп изнасилованной женщины… — Джорджа охватило знакомое возбуждение. — Убитой оказалась миссис Джералдин О’Лири, тридцатидвухлетняя мать троих детей».

Бедные детки! Бедные, бедные детки! И, покачав головой, он стал читать дальше.

Илэйн поставила ему под руку чашку чая, и он посмотрел на нее снизу вверх.

— Какой ужас, Джордж! Несчастная женщина! Такая страшная смерть! Несчастные дети! Остались сиротками, да еще перед самым Рождеством! — Джорджа поразил эмоциональный накал голоса жены. — На работе у нас только и разговоров что об этом. Ни одна женщина теперь не может чувствовать себя в безопасности, правда?

Джордж чертыхнулся и помотал головой:

— Будь осторожна, Илэйн! — Он погрозил ей пальцем. — Обещай, что будешь на такси возвращаться с работы, ладно? Нечего торчать в темноте на автобусной остановке.

Она вытаращилась на мужа, заулыбалась.

— О, Джордж! Старый ты осел!

И все же Илэйн не могла не признаться самой себе, что ее радует такая забота. Подумать только! Ездить домой на такси, чтобы не торчать в темноте на автобусных остановках! Что же, раз Джордж так сказал, она готова!

И она принялась накрывать на стол к ужину.

Поздно вечером об убийстве на сексуальной почве сообщили и в программе «Новости с Темзы». Илэйн скорбно покачала головой, а Джордж улыбнулся своей затаенной улыбкой.

Кэйт добралась до дому только в четверть двенадцатого. Она въехала на ведущую к дому дорожку и решила не ставить машину в гараж — слишком устала. Вылезла из машины и заперла дверцы, с трудом подавляя зевоту.

Парадная дверь открылась, как только Кэйт подошла, и женщина неопределенного возраста буквально втащила ее в прихожую.

— Входи, дорогая, раздевайся, ты, должно быть, замерзла! Ужин в духовке.

Кэйт мысленно улыбнулась: для матери она все еще восемнадцатилетняя девушка.

— А где Лиззи?

— В ванной, скоро спустится вниз. Ох, Кэйт, я узнала об этом кровавом кошмаре! Позор, настоящий позор! А преступник кто? Муж?

Кэйт прошла за матерью прямо на кухню, где на небольшой стойке бара, за которой они обычно завтракали, лежали наготове вилка и нож. Она залезла на стул перед стойкой и с благодарностью приняла из рук матери чашку дымящегося кофе.

— Нет, мам, это не муж.

Эвелин О’Дауд не слушала ее, что нисколько не заботило Кэйт: мать не имела привычки слушать кого-нибудь или что-нибудь.

— Обычно это совершают мужья или кто-то из родственников…

Эвелин открыла духовку, и у Кэйт от волшебного запаха бифштекса потекли слюнки.

— Смотри не обожгись, тарелка горячая!

— Спасибо, мам, это именно то, что мне нужно!

— Я еще испекла пресного хлеба — к бифштексу.

Тоненькая, небольшого росточка, Эвелин О’Дауд очень напоминала маленькую птичку. Ее пронзительные карие глаза впивались то в одно, то в другое, но ни на чем не задерживались подолгу. Черная одежда, которую она постоянно носила, подчеркивала ее хрупкость. За своей сорокачетырехлетней дочерью она ухаживала, как за десятилетним ребенком, и Кэйт любила ее.

Сейчас мать уселась напротив с чашкой кофе и неизменной сигаретой, взглянула на Кэйт, отломившую себе кусочек хлеба, сделала глубокую затяжку, выпустила дым и улыбнулась.

— Какой же успех ждет тебя, когда ты распутаешь этот узелок? В том, что ты его распутаешь, я не сомневаюсь; слышала, как говорили об этом в «Новостях».

— Пока, мам, мы делаем все, что в наших силах, но слишком мало времени прошло.

Кэйт поглощала ужин с завидным аппетитом, к немалому удовольствию матери.

— Поглядел бы на тебя сейчас отец, мир его праху, так снова умер бы. От счастья!

Кэйт про себя усмехнулась. Ох уж эти ирландские присловья матери! Они бывают не только непонятными, но и забавными, хотя Эвелин не всегда признает это.

Дэклэн О’Дауд, при жизни работавший грузчиком в лондонском порту, постарался дать детям хорошее образование. Старший брат Кэйт жил в Австралии, куда эмигрировал еще двадцать лет назад, и работал там инженером. У него уже было пятеро детей, но ни Кэйт, ни ее мать их никогда не видели. Кэйт сделала карьеру в полиции. Дэклэн О’Дауд умер счастливым человеком вскоре после того, как она окончила Хендон. [8]