— Что вы сказали им о «Шёпоте»?

Ноэль ждал этого вопроса. Он заставил Ноэля помедлить, точно так же, как и в участке.

— А что я мог сказать? Когда там сидели Рид и тот второй парень?

— Что вы сказали? — настойчиво повторил Лумис.

— Ну, я подумал, что я должен им рассказать и попытался это сделать, но, знаете, так, не впрямую. Делал всякие дурацкие намёки: они меня о чем-нибудь спрашивали, а я отвечал, что расскажу им об этом шёпотом. Они меня не поняли.

— Даже детектив?

— Даже он. Я уверен, что он меня не понял.

— Сомневаюсь, что он знает об операции, — удовлетворенно сказал Лумис. — В будущем, Приманка, если случится что-нибудь подобное, не говорите ни слова. Даже намеков не делайте. Мы со всем разберёмся.

— Как в этот раз?

— Мы узнали об этом позже.

— На пять часов позже?

— Я был занят. К тому времени, как я вас нашёл и позвонил, вас уже отпустили.

— Чушь собачья.

— Приманка, вы расстроены. Я же сказал, я был занят.

Это было бы вполне в духе Рыбака: дать Ноэлю проторчать в полицейском участке весь день — как он позволил ему остаться без всякой защиты в заброшенной федеральной тюрьме несколько месяцев назад. Но Ноэль не собирался показывать Лумису, что ему известно об этом. Он собирался хранить при себе и это знание и эту горечь.

— Вы ещё там, Приманка?

— Тут.

— Хорошо. Мы поговорим с вами позже. Возвращайтесь к Рэдферну и отдохните.

— Я туда не поеду.

— Послушайте, Приманка, я понимаю, что вы чувствуете, но…

— … но я в этот дом не поеду! Во всяком случае, не в ближайшую пару дней. Я не желаю сейчас видеть Эрика. Я боюсь того, что могу с ним сделать.

— Это совершенно естественно, Приманка. Но сейчас вам как никогда раньше надо стараться ничего не испортить. После всего этого достаточно одного неверного движения, одного намека на враждебность, и он поймет…

— Я вел себя с ним враждебно с того дня, как мы познакомились. И он вел себя со мной ничуть не лучше.

— Но вы не можете давать ему понять, что считаете его ответственным за случившееся. Он поймет, в чем дело, — и он поймет, кто вы такой.

— Именно поэтому я и не хочу его сейчас видеть, — объяснил Ноэль. — Пока не успокоюсь настолько, что перестану хотеть придушить его, как только увижу.

— Хорошо. Возможно, так будет лучше всего. Возьмите себя в руки. Это самый верный способ прищучить этого бессердечного ублюдка!

Когда Рыбак произнёс эти слова, ненависть в его голосе показалась Ноэлю почти осязаемой. Почему-то даже более осязаемой, чем его собственное горе и гнев из-за Рэнди. Возможно, потому, что к нему не примешивалась не осознанная до этого момента благодарность за то, что Рэнди мертв — Рэнди, который так глубоко втянул Ноэля в гомосексуальный образ жизни. Да, конечно, в этом причина того, что его гнев не мог сравниться по силе с гневом Лумиса — Лумису не за что было чувствовать себя виноватым, то, что случилось, не вызывало у него смешанных чувств.

А ещё, вешая трубку, Ноэль задумался: не потому ли вражда Лумиса была более всеобъемлющей, не потому ли держалась так долго, что была связана с большими переживаниями и большим горем, и в счёте, который Рыбак собирался выставить Эрику, значилось куда больше смертей и увечий, чем одна эта?

Что с того, что Лумис знал о групповом изнасиловании в колледже? Что с того, если он считал, что у Ноэля нарушения в психосексуальной сфере? Что с того, что Лумис его жестоко испытывал и продолжает это делать? Ведь всё это делается ради непоколебимой, важной и справедливой цели, верно? Другие преследуют свои цели ещё безжалостней и не разбирают средств. Ничтожные цели — богатство, влияние, власть. Лумис же всего лишь хочет избавить мир от сумасшедшего преступника.

Стоило ему подумать об этом, как Ноэль понял, что это и был тот самый противовес, которого ему так не хватало прошлой ночь, когда он впал в истерику, — как мгновенно указал ему Вега. Глядя на ситуацию только со своей точки зрения, Ноэль разозлился на Лумиса. Теперь, поднявшись над ней, над своим ничтожным эго и его проблемами, Ноэль видел, как вписывается в общую картину. Почти священная цель Лумиса станет и его целью; его справедливый гнев станет праведной яростью Ноэля; поставленная Лумисом цель — его миссией.

Ноэль поквитается с Эриком за смерть Рэнди по-своему. И он не станет с этим спешить.

Несмотря на принятое решение, прошло ещё три часа, прежде чем Ноэль сумел заставить себя позвонить в дом Рэдферна.

Ему улыбнулась удача — на звонок ответил Окку.

— Пожалуйста, передайте мистеру Рэдферну, что я не смогу вернуться в ближайшие несколько дней, — попросил Ноэль, делая вид, что это обыкновенная работа, а он — обыкновенный служащий.

— Подождите! Подождите! — попросил дворецкий.

Ноэль услышал жужжание, потом гудок, и прежде, чем он сообразил, что Окку вовсе не прервали звонком на другую линию, просто тот соединяет его с Эриком, он услышал:

— Ноэль?

Слишком поздно. Ноэль попытался взять под контроль собственный голос и все ещё не улегшийся гнев.

— Я побуду у себя пару дней, — сообщил он.

— Слушай. Рид и Джерри рассказали мне, что…

— Разумеется, — перебил Ноэль, не желая слышать больше ни единого лицемерного слова. Рид и Джерри ему рассказали! Ну ещё бы.

— Увидимся, — сумел выдавить из себя Ноэль и быстро повесил трубку.

Он отключил телефон, принял валиум, сходил душ и лёг спать. Он опасался снов и жутких кошмаров, но, к счастью, ему ничего не снилось.

2

Когда три дня спустя снизу позвонили, и консьерж сообщил, что к Ноэлю пришла какая-то дама, первой его мыслью было, что это Мирелла Трент. Он не хотел её видеть и как раз звонил Гердесу, чтобы тот её не пропускал, когда раздался громкий гудок, и его ударило током. Это значило, что Гердес давит на кнопку со своей стороны. Старый надтреснутый голос сообщил:

— Она поднимается.

Ноэль выругался и посмотрел на себя в зеркало. Небритый, грязный и всклокоченный, в джинсах, которые следовало постирать ещё неделю назад. Он терпеть не мог, чтобы его видели в таком состоянии. Ну, может, у Миреллы это вызовет такое отвращение, что она просто уйдёт. Конечно, такой извращенке, как она, это может показаться очень возбуждающим; она всегда признавалась, что ей нравятся рабочие. Но он её не хотел. Он все ещё слишком злился на неё за то, что узнал о себе в последний раз, когда они были вместе.

Вдруг оказалось, что уже поздно делать что-либо со своим видом или бардаком в квартире — в дверь позвонили.

С вызовом он распахнул перед ней дверь.

— Ну?

— Ты ужасно выглядишь. Ты что, болел?

Перед ним стояла не Мирелла, а Алана.

Ноэль отступил от двери. Она взглянула на него ещё раз, потом вошла, закрыла за собой дверь, повторила свой вопрос и положила холодную ладонь ему на лоб. Он отмахнулся.

— Я здоров, — ответил он.

— А по виду не скажешь.

Сегодня на ней были духи с тончайшим оттенком пачули, но аромат казался свежим, словно запах горного водопада. Рядом с ней он почувствовал себя ещё более грязным.

— Я думал, что это пришёл другой человек, — неловко сказал он.

Он был совершенно не готов к этой встрече. В квартире настоящая помойка, и сам он выглядит не лучше. А она походила на вазу эпохи династии Минь, которую ни с того ни с сего решили поставить в китайской прачечной на полуподвальном этаже. Она не вписывалась в обстановку.

Она опустилась в большое кресло-качалку, позволила ему принести пепельницу и лимонад и закурила «Сент-Мориц», тихонько раскачиваясь взад и вперед, поглядывая то на него, то на улицу сквозь высокие окна, словно бывала тут уже миллион раз, а он с дурацким видом опять объяснял, что не болен, просто расстроен, и что ему нужно было время подумать, побыть одному.

— Сегодня такой чудесный день, — сказала она, когда он наконец выдохся и умолк. — Может, пройдемся?