— Гриссел.

— Бенни, это Вуси. Звоню из диспетчерской. Их, оказывается, две!

— Кого?

— Девушек. Бенни, девушек было две! Я стою в диспетчерской и просматриваю запись, сделанную камерой видеонаблюдения на Лонг-стрит. Пятеро парней гонятся за двумя девушками.

7

— Ах ты… — воскликнул Бенни Гриссел. — Говоришь, гонятся за двумя девушками? По Лонг-стрит?

— Они попали в объектив камеры без четверти два ночи. Пятеро мужчин прибежали со стороны Уэйл-стрит и двигались в сторону церкви.

— То есть… четыре квартала?

— Между Уэйл и церковью шесть кварталов. Полкилометра.

— Господи… Вуси, обычные грабители не станут гнаться за жертвой шесть кварталов, чтобы отобрать кошелек!

— Знаю. И еще. Запись недлинная, но видно — среди парней, которые гонятся за девушками, есть и чернокожие, и белые.

— Какая разница? — В нашей стране, подумал Гриссел, преступники не делятся по расовому признаку.

— Может, и никакой… Я подумал, может, они вышибалы, может, девушки поскандалили в каком-то ночном клубе, но, видишь ли…

— Вышибалы не режут горло иностранным туристкам.

— Пока еще нет, — согласился Вуси. Гриссел понимал, куда клонит его сослуживец. Ночные клубы — рассадник организованной преступности, настоящие пороховые бочки. — В общем, я объявил вторую девушку в розыск.

— Отлично, Вуси.

— Правда, не знаю, поможет ли нам это, — сказал Ндабени перед тем, как отключиться.

Гриссел видел, что Деккер с нетерпением ждет, когда он закончит разговор.

— Извини, Франсман. На мне еще дело Вуси…

— А убийством Барнарда занимаюсь я. — Деккер был явно настроен на ссору.

Такой враждебности Гриссел не ожидал, но понимал, что он идет по тонкому льду. Сыщики — народ самолюбивый, а он сейчас всего лишь «наставник».

— Ты прав, — согласился он и зашагал к двери. — Но может быть, я сумею помочь.

Деккер, хмурясь, молчал.

И только когда Бенни был уже на пороге, он произнес:

— Погоди…

Гриссел остановился.

— Ладно, — выдохнул наконец Деккер. — Поговори с ней.

Она больше не слышала их шагов. Только птичье пение, стрекот цикад да шум большого города внизу. Несмотря на тень от нависающего утеса, в овраге делалось все жарче. Но вставать ни в коем случае нельзя. Скоро они поймут, что она где-то здесь, и вернутся.

Может, пролежать здесь весь день, пока не стемнеет и она не станет невидимой? Лежать можно несмотря на жажду, несмотря на то, что в последний раз она ела вчера вечером. Если ей удастся отдохнуть, если удастся хоть немного поспать, к вечеру у нее появятся силы, и она будет в состоянии искать помощи.

Но они догадываются, что она где-то здесь.

Они позовут остальных и начнут прочесывать склон. Вернутся назад по той тропе, откуда прибежали, и осмотрят каждую щель. Стоит кому-нибудь из них подобраться поближе, и ее заметят. Расщелина, в которой она прячется, довольно мелкая. Она помнила почти всех своих преследователей. Все как один спортивные, энергичные, ловкие, сосредоточенные, уверенные в себе. Искать ее они не прекратят. Не могут себе позволить.

Придется уходить.

Она глянула вниз, на русло ручья. В кустах вился узкий каменный проход. Она должна по нему спуститься — осторожно, крадучись, бесшумно. Зачем она побежала в гору? Здесь слишком безлюдно, слишком открыто. Значит, придется спускаться в такое место, где людей побольше; там еще можно на что-то рассчитывать. Кто-нибудь, где-нибудь выслушает ее и поможет.

Она нехотя подняла голову с рюкзака, подтолкнула его вперед и выползла из-под утеса. Волочить рюкзак по земле нельзя, слишком шумно. Беглянка присела на корточки, медленно закинула рюкзак за спину, закрепила на животе. И на четвереньках принялась карабкаться по валунам — медленно, стараясь не производить никакого шума.

Гриссел вошел в гостиную и что-то прошептал на ухо Тинки Келлерман. Александра Барнард закурила еще одну сигарету; она не сводила взгляда с Тинки. Та встала и вышла. Закрыв дверь за сотрудницей Социальной службы, Гриссел, не говоря ни слова, подошел к большому викторианскому буфету с застекленными дверцами сверху и дверцами темного дерева снизу. Открыл верхнюю дверцу, снял с полки стакан и бутылку джина и сел в кресло рядом с Александрой.

— Меня зовут Бенни Гриссел, и я алкоголик. В последний раз я пил сто пятьдесят шесть дней назад, — сказал он, отвинчивая колпачок. Александра не сводила взгляда с прозрачной жидкости. Гриссел налил примерно на три пальца джина. Протянул ей стакан. Она схватила его дрожащими пальцами. Сделала первый жадный глоток и закрыла глаза.

Гриссел отнес бутылку на место. Вернувшись, сказал:

— Больше я вам дать не смогу.

Александра Барнард кивнула.

Гриссел точно знал, что она сейчас чувствует. Спиртное течет по пищеводу, словно мягкая, нежная струя, исцеляет раны и заглушает голоса, оставляя после себя гладкую серебристую полосу покоя. Он не торопил ее; пусть сделает глотка четыре, а может, и больше. Нужно дать организму время впитать небесное тепло. Вдруг он осознал, что не сводит глаз со стакана у ее губ, вдыхает запах спиртного, чувствует, как сам хочет выпить. Он откинулся на спинку кресла, сделал глубокий вдох, оглядел журналы, лежащие на столе. «Домисад», «Дизайн и интерьер». Выпуски двухлетней давности, так и не читанные. Выложены просто для красоты.

Наконец она проговорила:

— Спасибо.

Он заметил, что голос ее сделался мягче.

Александра медленно поставила стакан на стол. Рука у нее почти не дрожала. Протянула ему пачку сигарет.

— Нет, спасибо! — отказался Гриссел.

— В первый раз вижу некурящего алкоголика.

— Я пытаюсь бросить. Сокращаю количество выкуренных сигарет.

Александра Барнард щелкнула зажигалкой. В пепельнице рядом с ней высилась кучка окурков.

— Мой куратор в «Анонимных алкоголиках» — врач, — пояснил Гриссел.

— Тогда найдите себе другого куратора, — посоветовала Александра Барнард. Наверное, хотела пошутить, но неожиданно скривилась и беззвучно заплакала. Лицо исказила мучительная гримаса. Из глаз катились слезы. Она положила сигарету и закрыла лицо ладонями. Гриссел полез в карман за носовым платком. Протянул платок Александре. Но та ничего не замечала. Плечи у нее тряслись, голова поникла, нечесаные патлы снова закрыли лицо, точно занавес. Гриссел заметил, сколько в ее светлых волосах серебристых прядей. Странно… Большинство женщин в ее возрасте красятся. Интересно, почему она больше не заботится о том, чтобы выглядеть моложе? Она ведь когда-то была звездой первой величины. Отчего же она так опустилась?

Он терпеливо ждал, пока утихнут рыдания.

— Моего куратора зовут доктор Баркхёйзен. Ему семьдесят лет; он алкоголик. У него длинные волосы только на затылке; обычно он заплетает их в косичку. Он признался мне: как-то раз его дети спросили, почему он курит, и он назвал им сотню причин. Чтобы справиться со стрессом, потому что ему нравится… — Гриссел старался говорить непринужденно, он понимал, что его рассказ не имеет большого значения, ну и пусть, главное — чтобы разговор не затухал. — Выслушав отца, его дочь заявила: в таком случае он не будет возражать, если она тоже начнет курить. Тогда-то доктор и понял, что пытается обмануть самого себя. Он бросил. И сейчас пытается помочь мне. Я постепенно сокращаю количество выкуриваемых сигарет, дошел до трех-четырех штук в день…

Наконец Александра подняла голову и увидела протянутый носовой платок. Взяла его.

— Вам было трудно? — Голос у нее сел от плача. Она вытерла лицо и высморкалась.

— Завязать с алкоголем? Да. Было и есть. До сих пор. И с курением тоже.

— А я не смогла. — Она смяла мокрый платок, взяла стакан и отпила еще глоток.

Гриссел ничего не ответил. Ей надо дать время, чтобы разговориться. Он знал, что она непременно разговорится.

— Ваш платок…