— Не насилуй себя, — убеждал он.
— Я совершенно здорова.
— Ну, до совершенства еще далеко. Моя мама все время уверяет, что тебя нужно баловать.
— Какое чудесное слово.
— Дай моей матушке волю, она забалует тебя до смерти, — предупредил он, усмехаясь. — Берта уехала, и сегодня моя мама целый день будет потчевать тебя крепким бульоном.
— Как трогательно, — улыбнулась Келли. — Только если ты каждую свободную минуту мчишься домой, чтобы покормить меня, ты должен знать — в этом нет необходимости, я сама справлюсь.
— Ты не хочешь меня видеть, потому как теперь можешь общаться с машинкой. — В его голосе звучала обида.
— Нет, — она отвела взгляд, — вовсе нет.
— Хорошо. — Лоренс умолк, словно ждал, что она скажет что-нибудь еще, затем направился к двери. — Увидимся за обедом.
— Я могу приготовить…
— Нет, пока не можешь! — Лоренс улыбнулся. — Я ведь не говорю, что собираюсь готовить сам, обед нам доставят из нового итальянского ресторана.
Делить дом и жизнь с Лоренсом оказалось гораздо легче, чем Келли предполагала. Мало-помалу она обнаруживала, что у него с ней гораздо больше общего, чем с Джилл, перед которой все еще чувствовала себя виноватой. Но теперь это чувство немного притупилось, ведь ребенка не стало. Его никогда и не будет, ведь вторая миссис Лаутон спала в своей роскошной постели в одиночестве…
Несмотря на протесты мужа, Келли возвратилась к работе над романом, чему очень способствовало то, что Лоренс попросил женщину, убирающую дом его матери, дважды в неделю убираться и у них на Грейт Честерфорд.
— Если уж ты занялась романом, позволь мне немного облегчить твою жизнь. Поскольку Макс покинул родительский дом, Мегги не нужна маме каждый день.
Помощь по дому оказалась для Келли приятным сюрпризом. Такой роскоши ведь не знали в доме ее родителей. У Эгины и Хлои была няня — хрупкая, маленькая, застенчивая девушка. Мегги же, как звали Маргарет Смит в доме старших Лаутонов, была совсем другой — средних лет, высокая, крепко сложенная, с неиссякаемой энергией и всегда в хорошем настроении. Она так ловко и споро справлялась со всеми делами, что успевала еще и приготовить ланч для молодоженов.
Жизнь пошла своим чередом. И через два месяца супружества Келли призналась себе, что весьма удовлетворена всем и прежде всего — работой над книгой.
— Я и не предполагала, что редактирование займет столько времени, — сказала она как-то Лоренсу за обедом.
— При нынешних обстоятельствах это неудивительно.
— На самом деле, — Келли тщательно подбирала слова, — работа над книгой оказала мне большую помощь… в выздоровлении.
— Мы уже однажды договорились…
— Ты сердишься, — перебила она, улыбаясь, — потому что когда ты вернулся домой, я все еще сидела за машинкой.
— Только потому, что ты выглядишь очень усталой. Пожалуйста, устрой себе передышку, когда отправишь роман в издательство.
— Хорошо, — пообещала Келли, сделав вид, что не услышала в его голосе раздражения, — хотя у меня в голове уже вертится новый сюжет… Не беспокойся, мне нужно переделать массу дел, прежде чем я займусь следующей книгой.
— Приятно слышать, — сухо заметил он. — Когда ты собираешься посетить доктора Холмана?
— Завтра. — Келли уставилась в свою тарелку. — Правда, в этом нет никакой необходимости, я прекрасно себя чувствую.
Лоренс крепко взял ее за запястье.
— Но ты пойдешь?
— Да, — выдохнула она.
Келли зашла на почту и отослала рукопись в издательство с такой щемящей тоской, словно отрывала часть себя, своей души. После этого направилась прямо к врачу. Осмотрев ее, доктор Холман объявил, что весьма удовлетворен состоянием пациентки, и посоветовал вернуться к обычной жизни, «как в спальне, так и за ее пределами»… Она поблагодарила и поспешила домой, в глубине души радуясь тому, что доктор и понятия не имеет о том, насколько она одинока. С тех пор как Лоренс привез ее из больницы, он не переступал порога ее спальни…
Без работы, которая скрашивала ее дни, Келли почувствовала себя совершенно потерянной, но постепенно привыкла к новой жизни. По утрам заезжала к свекрови на чашечку кофе, потом они вместе отправлялись за покупками, а после полудня ее ждали домашние дела. Несколько раз Вивьен приглашала ее на ланч. Келли регулярно навещала свою мансарду на Кросс-роуд, чтобы убедиться, что там все в порядке. Она не намеревалась приезжать туда работать. Разумнее было бы перестать платить за эту квартиру, но сжечь за собой все мосты не хватало духу.
— Я получила письмо из издательства, — поделилась она с Лоренсом как-то вечером.
— Так быстро? И что они пишут?
— Это всего лишь уведомление в получении рукописи, — криво улыбнулась Келли. — У меня сердце оборвалось, когда я увидела фирменный конверт издательства, и тут такое разочарование!
Лоренс улыбнулся.
— Ты слишком торопишься.
— Наверное, рукопись вернут, — вздохнула она, — но я не оставлю своей затеи и сделаю все, чтобы мой роман увидел свет!..
В конце концов она перестала просыпаться по утрам в ожидании почтальона и занялась приготовлениями к Рождеству. Обычно вся семья Эванс отмечала этот праздник в респектабельных апартаментах Эгины и Арчи. Но в этом году и Холли и Эгина уезжали к родителям мужей и своей заботой о том, как Берта проведет праздник, превратили жизнь сестры в настоящую муку. Келли прекратила все эти душещипательные разговоры, заявив, что мама переезжает на Грейт Честерфорд и вместе с ней и Лоренсом приглашена на рождественский обед к старшим Лаутонам.
Берта Эванс с восторгом приняла предложение младшей дочери.
— Слава Богу, девочки теперь от меня отстанут, — с облегчением вздохнула она.
— Рождество — главный праздник в доме Лаутонов. Наверное, будет очень весело, — предположила Келли.
— Как это мило со стороны Гертруды, я пошлю ей открытку, поблагодарю за приглашение. И в Ройстан я буду рада приехать, но при одном условии: я остановлюсь в твоей мансарде.
— Мама, — сердито прервала Келли, — в доме полно свободного места, комнаты для гостей пустуют.
— В гостях хорошо, но ты ведь меня знаешь! Такой уж у меня характер. Теперь поговорим о тебе. Как ты, девочка?
— Отлично. Доктор Холман сказал, что я совершенно здорова.
— Ты с ним согласна?
— О, да, если не считать глубокую депрессию оттого, что из издательства нет никаких известий…
Рождество пышно отпраздновали в доме Роджера и Гертруды Лаутонов. С утра Лоренс съездил за Бертой на Кросс-роуд, чтобы они втроем могли открыть подарки, прежде чем отправиться на праздничный обед к его родителям. В гостиной горел камин, Келли всматривалась в пляшущие язычки пламени. Несмотря на всю странность положения, первые месяцы ее супружества оказались вполне терпимыми. По ее лицу пробежала тень, когда Келли вспомнила о ребенке, который никогда не появится на свет… Звук подъехавшей машины вернул ее к реальности, и она отправилась готовить для матери кофе.
Позднее, когда они собирались к Лаутонам, Лоренс красовался в подаренном женою жилете из китайского шелка, а Берта куталась в роскошную шаль того же происхождения.
— Лоренс, как ты догадался, что я мечтаю именно о таких серьгах? — спросила Келли, любуясь в зеркало золотыми кольцами, покачивающимися в такт движениям ее изящной головки.
— Я умею читать мысли, Келли, — прошептал он ей на ухо.
— Придется быть начеку, — рассмеялась она.
Гертруда Лаутон пригласила на Рождество не только членов семьи, но и нескольких пожилых родственников, которым некуда было пойти, родителей Вивьен и ее младшую сестру, соседа, который остался на праздники один, поскольку его жена отправилась в Австралию навестить дочь.
Это было разношерстное, но очень милое общество. После застолья перешли к шумным играм. Келли с энтузиазмом присоединилась, с восхищением глядя на мужа и просто не узнавая его…
Под председательством старой тетушки Лоренса, по возрасту годящейся ему в прабабки, играли в фанты. Лоренсу выпало изобразить название какой-нибудь песни. Он скинул пиджак и галстук, опустил глаза, тронул струны воображаемой гитары, потом томным взглядом обвел комнату и шевельнул бедрами, изображая страстные па — то ли танго, то ли румбы — и вызвав взрыв хохота и восторженный свист всех зрителей, включая Келли. Тогда Лоренс показал три пальца, давая понять, что в названии три слова, затем бросился перед женой на колени, с мольбой простирая к ней руки и вытягивая губы.