В любом случае, она чувствовала себя довольно хорошо, гораздо лучше, чем мы ожидали. Шли месяцы, и она набрала потерянный вес. Быт неприятный момент, когда состоялся суд. Случилось примерно то, о чем говорила адвокат, но еще хуже: судья постановил, что это не похищение, а просто «изъятие». И заявил, что Бигадор должен вернуть ребенка. Вот и все. Сан почувствовала себя незащищенной и брошенной законом, но ничего нельзя было сделать.
В остальном она жила нормальной жизнью, — работа, Луис, встречи с Лилианой и другими подругами… Она часто говорила об Андрэ, но делала это не так, будто вспоминает потерянного ребенка. Она рассказывала о его делах, фразах и шутках, жестах и играх, как будто они состоялись только что и состоятся снова на следующий день. Иногда, каждые четыре или пять недель, она говорила с ним по несколько минут, когда Лиа могла ей звонить так, чтобы Бигадор не узнал. Мальчик продолжал плакать и просить ее, чтобы она его забрала. Несмотря на все это, никто из тех, кто не знал ее историю, не сказал бы, что эта женщина скрывала какие-то страдания, хотя мы представляли, как ей тяжело держать в тайне свою грусть, каждую минуту делать вид, что она не живет с этой не проходящей тоской, острой, как кинжал, который мог впиться в нее в любой момент. Но как бы хорошо мы ее ни знали, мы и представить не могли ее планов. Мы забыли, что Сан в беде способна принимать необыкновенные решения. И если она принимала решение, она претворяла его в жизнь.
Третьего октября 2007 года, спустя почти год после похищения Андрэ, Луис отправился в половину восьмого утра проводить свои лекции, как обычно. Когда он выходил из дома. Сан собиралась на работу. Они спокойно попрощались, — пока, милый, до скорого, хорошего тебе дня. Она его поцеловала немного странно для утренней спешки, очень долгим, возможно, немного грустным поцелуем, и сказала: «Я очень тебя люблю». Но он не догадался, что этот жест был знаком. Вернувшись в четыре, он нашел конверт на свое имя на столике у входа. Он вскрыл его, обеспокоенный и нервный. Сан сообщила ему в письме, что поехала в Анголу за Андрэ, и просила не следовать за ней, позволить ей самостоятельно выдержать бой. Она не хотела подвергать его опасности. В это время она уже была в самолете, перелетающем алжирскую пустыню или камерунские джунгли, пересекая Африку по направлению к тому месту, куда ее тянула сила решимости, каждый торопливый удар ее сердца и ее несокрушимая надежда.
Девять месяцев, с момента первого звонка Лии и Андрэ, Сан готовила свой тайный план. Она знала, что если расскажет нам, мы не позволим ей попробовать его осуществить. Через неделю после похищения пришло жесткое сообщение от Бигадора, единственное его сообщение: «Если вздумаешь приехать за ребенком, я тебя убью. Клянусь. И Лиа постоянно повторяла это в разговорах, — Бигадор говорит, что убьет тебя, если ты приедешь, не приезжай, пожалуйста, я уверена, он это сделает…
Все мы всерьез восприняли эту угрозу. И она тоже, так как знала его лучше всех и вынуждена была терпеть его жестокость, знала, как далеко он может зайти, будучи во власти злобы и ярости. Тем не менее, первый раз поговорив с Андрэ, она решила, что должна попытаться. И не только по тому, что умрет от тоски без него, но прежде всего потому, что она его мать, и любит его больше всех на свете, и желает ему спокойной жизни, вдали от жестокости его отца и страны, куда он его увез, вдали от нищеты и болезней, которые опустошали, словно библейские язвы, районы Луанды. Она хочет, чтобы он жил в покое, чтобы он учился, чтобы познал силу разума, а не кулаков, мачете или автоматов Калашникова, чтобы научился брать ответственность за последствия своих шагов на земле. Возможно, Бигадор убьет ее, но ее обязанность — попытаться спасти своего сына из этого ужасного мира.
За эти месяцы она скопила все деньги, которые могла, чтобы оплатить поездку. Она не тратилась ни на что, без чего можно было обойтись. Она даже ходила на работу пешком, почти час туда, и час обратно. Луису она сказала, что это по тому, что ходьба ей на пользу, но на самом деле она просто экономила деньги на автобусе. Теперь, в конце концов, она была одна в Луанде, и противостояла чему угодно, что могло только произойти.
Сан остановилась в гостинице в центре города, в маленькой комнатушке, где было полно тараканов и мошек. С потолка свисала бледная желтоватая лампочка, которая отбрасывала гигантские тени, превращая насекомых в чудовищ. Койка была застелена грязными простынями, которые она накрыла, как могла, полотенцем, взятым с собой в багаже. В одном углу на хромоногом столике, который когда-то был выкрашен в синий цвет, стоял умывальный таз, наполненный вонючей водой, в которой плавали десятки мертвых насекомых. Она выплеснула его в окно. Сан ощутила глубокое омерзение, но знала, что не было другого выхода, кроме как терпеть. Она не могла позволить себе ничего лучше. Возможно, ей придется остаться в этом месте надолго, пока она ищет Андрэ, а потом… Она не хотела думать о том, что случится после. К счастью, она наизусть знала адрес дома доньи Фернанды, который та повторяла сотни раз, всегда, когда скучала по Анголе и принималась перечислять, словно в однообразной и бесконечной песне, название улицы, имена всех соседей, руа Катъявала, дом шестнадцать, в районе Виана, Берау, Адольфо, Кунтака… Пожилая женщина умерла почти три года назад, вскоре после возвращения из Португалии. Но, возможно, Бигадор, который был владельцем дома, еще жил там. Как только она проснется утром, первым делом она поищет этот дом и позвонит в дверь, словно в небесные врата, и постарается успокоить бешеные удары сердца, пока будет ждать.
Сан легла в одежде и накрылась москитной сеткой. Стояла адская жара, старая и вонючая жара, которая годами копилась в той комнате почти без вентиляции. С улицы постоянно слышался шум, который как будто звучал там, внутри, сигналы, двигатели грузовиков, которые медленно разъезжали, отравляя воздух, пьяные голоса, драки, собачий лай, плач детей, которые, наверное, ночевали со своими жалкими матерями в каком-нибудь соседнем переулке, среди мусора и крыс. Она не спала ни секунды. Сан чувствовала, как жара переливается по ее телу, словно раскаленный металл, и угнетение, не дававшее ей дышать. В пять утра, как только солнце внезапно ворвалось в комнату, наполняя все мельчайшими частицами пыли, которые легко плавали в лучах света, она встала, приняла душ в общей бане и принялась искать место, где можно выпить кофе.
Сан изучила, как лучше добраться до Вианы и в итоге договорилась с таксистом. Она поехала на этой развалюхе, проезжая сначала большие бульвары, обставленные новы ми зданиями, которые начали разрушаться уже под невыносимым гнетом солнца каждый день, и от селитры, которую приносил ветер, теряя куски краски и цемента, фрагменты мрамора и стекла, которые падали на землю, и их никто не убирал. Потом они проехали через бедные районы, тысячи хижин из картона и листов ржавого железа, окруженные отбросами, остатками машин, банками, пластиковыми бидонами, металлоломом, обломками всех сортов. Были дети, которые играли среди разбросанных покрышек, женщины, грустные, как черные камни, мужчины, дремлющие в тени любой кучи мусора, не имея никаких занятий весь день. Но Сан их не замечала. Она ехала, погрузившись в себя, борясь со страхом и душевным волнением, воюя со своими собственными слабостями, чтобы суметь явиться в дом шестнадцать по улице Катьявала, как королева амазонок, покрытая ослепительной золотой броней, непобедимая и гордая.
Дом был некрасивым двухэтажным зданием из бетонных блоков серого цвета, которые никто так и не удосужился покрасить. Впереди был небольшой участок, место, которое должно было быть садом, но было всего лишь куском высушенной земли, в углу которого росла хилая пыльная акация, пытавшаяся выжить. Дверь была открыта. Виднелась комната с зелеными стенами, прибранная и чистая. Откуда-то доносились звуки телевизора, перемежающиеся визгливые голоса и повторяющаяся музыка, аккомпанирующая им. Сан сдержала дрожь своих рук и уверенно постучала в дверь один, два, три раза.