— Нет, — сказала Азиадэ, — я ничего не понимаю. — Она сидела рядом с ней, беспомощная и расстроенная. — Я восхищаюсь вами, Марион, Вы все можете. Я не смогу всего этого запомнить. Я действительно просто избалованная девочка.

Марион смотрела на нее немного свысока и улыбнулась.

Когда Азиадэ вернулась домой, Хаса сидел в приемной и перелистывал какой-то старый журнал.

— Хаса, не переживай за завтрашний день, — тихо сказала Азиадэ, — я подготовилась. Сначала я подам тебе полицер, а затем нож Готтштейна с бекманским крючком.

— Абсолютно неверно, — рассмеялся Хаса, — все, как раз наоборот. Но я сам уже обо всем позаботился. Курц пришлет мне завтра опытную медсестру. Он действительно надежный друг. Пойдем вечером в кино? Не переживай, ты же не виновата, что не можешь справиться с этой работой. Хотя тогда, у дервиша, ты хорошо держалась.

Хаса говорил смущенно и смотрел в сторону. Ему было очень жаль, что Азиадэ не могла видеть ринофиму и путала инструменты.

— Да, дервиш… — На секунду глаза Азиадэ загорелись.

Хаса снова стал великим волшебником, властелином над жизнью и смертью, который смог спасти даже святого человека.

— Дервиш, — повторила она, и ее голос стал холодным, — с дервишем все было по-другому, Хаса. Дервиш был святым человеком, которому я должна была помочь. А здесь старик с отвратительными язвами. Мне надо переодеться, Хаса.

Хаса грустно кивнул. Азиадэ пошла в гардеробную, присела с застывшим лицом на низкий табурет и устало провела рукой по лбу. Ей было очень неприятно играть роль избалованной девочки, неспособной помочь своему мужу. Было совсем непросто сделать так, чтобы тебя стошнило, вместо того, чтобы протянуть мужу нужный инструмент и увидеть признательную улыбку на его лице. Марион наверняка считает ее сумасшедшей, но это не имеет никакого значения. Цель была определена.

Азиадэ откинула голову и улыбнулась. Она сделает все для того, чтобы Хаса не страдал из-за нее. Она закрыла глаза, сложила ладони, и губы ее зашевелились. Если бы сейчас вошел Хаса, он застал бы ее молящейся.

Наступил следующий день. Азиадэ задумчиво ходила по комнате. В половине десятого явилась новая медсестра, толстая женщина в белом колпаке. Хаса проводил ее в операционную. Азиадэ проскользнула за ними и напряженно прислушивалась.

— Это ерунда, мелочь, — сказал Хаса, — аденоидные разрастания у молодой женщины. Очень простой раушнаркоз. Потом обычная резекция левой перегородки у одной актрисы. С инъекцией. Вы же разбираетесь в этом, не так ли, сестра?

— Конечно, я разбираюсь в этом, господин доктор, — ответила сестра низким голосом.

Было десять часов. Пришла пациентка. Азиадэ украдкой посмотрела в комнату. Стройную блондинку сопровождала, по всей видимости, ее мать.

— Вы абсолютно ничего не почувствуете, — услышала Азиадэ голос Хасы. — Вы будете спать.

Больная что-то тихо сказала.

Азиадэ прошла в гостиную и стала прислушиваться.

— Садитесь… так… Маску, сестра! Считайте: один… два… три…

Голос Хасы становился все тише. Потом зазвенели инструменты.

— Она спит, — сказала сестра.

Азиадэ продолжала прислушиваться. Проходили минуты. Неожиданно раздался душераздирающий крик, а вслед за ним громкое рыдание.

Азиадэ вздрогнула. Хаса отодвинул стул. Рыдания не прекращались. Хаса, в бешенстве ворвался в гостиную.

— Пошли за льдом, Азиадэ. Больная должна глотать лед, она слишком рано проснулась. Сестра дала слишком мало наркоза. Ничего страшного не случилось, но так не должно быть.

Азиадэ кивнула. Она сама побежала за льдом и помогала больной глотать его. Той было всего восемнадцать лет, и к такой боли она не была готова. Она испуганно смотрела на Азиадэ, не подозревая, что была таинственным образом вовлечена в сказочный хоровод судьбы. Коренастая медсестра приводила в порядок комнату. В металлическом стерилизаторе кипятились инструменты.

— Вы понимаете, сестра, резекция левой перегородки. Вы должны будете ударить молотком. Вы же умеете это?

— Конечно, умею, господин доктор.

Раздался звонок в дверь, и Азиадэ сама пошла открывать. Темноволосая актриса была одета в норковую шубку. Азиадэ провела ее в приемную. Из операционной доносился приглушенный шепот, по-видимому, еще не все было готово.

— Вы фрау Хаса? — еле слышно спросила актриса, нервно теребя в руках старый журнал. — Ваш муж будет оперировать мой нос. Нет, к сожалению, не полипы. Это было бы ерундой. Одной моей подружке, ваш муж удалял полипы. Она осталась им очень довольна, ничего не почувствовала. А у меня что-то с переносицей, это мешает мне говорить.

Она умолкла. Было уже четверть первого. Из операционной все еще доносилось перешептывание.

— Я уверена, что мой муж все сделает, как надо, — сказала Азиадэ. Ей стало жаль актрису.

— Надеюсь, — она боязливо смотрела перед собой. — Только почему они так долго? Ваш муж сказал ровно в двенадцать. Я пришла одна. Он сказал, что я смогу сразу пойти домой.

— Да, конечно, — кивнула Азиадэ.

Дверь в операционную открылась. Появился Хаса с медсестрой. Азиадэ почувствовала угрызения совести, как будто она была в ответе за судьбу актрисы. Она тихо дернула Хасу за рукав.

— Хаса, — сказала она — мне кажется, на эту сестру нельзя полагаться. Можно я тоже пойду, Хаса? Может, я смогу чем-нибудь помочь. Я обещаю, что не потеряю сознание.

Хаса кивнул. Азиадэ набросила белый халат. Актриса села в операционное кресло, слегка отклонив голову назад. Ее тонкие ноздри дрожали. Хаса сел перед ней. Свет рефлектора падал на лицо больной.

— Мне же не будет больно, правда? — спросила она.

— Нет, вы ничего не почувствуете.

Он положил руку ей на лоб. Большим пальцем он приподнял кончик носа. Лицо актрисы исказилось от боли. Азиадэ стояла рядом. Она смотрела, как медсестра протянула шприц и подумала о дервише, который когда-то вот так же сидел перед Хасой, и которому ее муж спас жизнь.

Хаса работал молча и спокойно. Актриса сидела неподвижно с дрожащими губами.

— Так, резец, пожалуйста.

Сестра подала резец. Азиадэ стояла с открытым ртом. В руках медсестры сверкнул молоточек.

— Сейчас, сестра, — сказал Хаса, и она ударила молотком по резцу.

— А-а, — вскрикнула больная и отвернулась. В глазах ее отразилась ужасная боль.

Хаса поднял голову. Его лицо покраснело от ярости.

— Что же вы делаете сестра, Вы же не попали!

Молоток ударил снова.

— А-а-а! — Голова актрисы была полностью запрокинута назад. Глаза ее наполнились слезами. Она схватила руку Хасы.

— Довольно, доктор, — прошептала она, — я больше не могу.

Хаса стиснул зубы. Пот стекал по его лбу.

— Вы опять не попали, — прошипел Хаса.

Азиадэ обхватила голову больной и склонилась над ней.

— Сейчас все кончится, — прошептала она, — потерпите еще немного. Сидите спокойно.

Она поцеловала актрису в лоб, потом встала за стулом и обхватила руками ее голову.

Наконец, с третьего раза молоток попал по резцу. Слезы текли по лицу больной.

— Все, марлю.

Хаса встал. Лицо его было красным. «Прямо, как в деревенской амбулатории», — огорченно подумал он.

Актриса плакала. Азиадэ сидела возле нее, стараясь утешить.

— Вы должны некоторое время остаться здесь, чтобы прийти в себя. Может быть, в гостиной?

Он был очень смущен и протянул бедной женщине таблетку, а Азиадэ проводила ее на диван.

— Это было ужасно, доктор, — прошептала актриса, — хотя бы успешно?

— Все в полном порядке, — ответил Хаса, возмущенный тем, что кто-то усомнился в его способностях.

Потом он вернулся в операционную.

— Вам надо работать у ветеринара, — сказал он медсестре, — но я думаю, что тогда общество по защите зверей будет протестовать против этого.

Толстушка обиженно собирала свои вещи.

— Ваши пациенты просто строят из себя, господин доктор. Могла бы немного и потерпеть.

Она ушла с высоко поднятой головой.