— Гшнас — это маскарад. Половина Вены переодевается в этот день и гуляет в залах театров.
На Гшнасе очень весело и супруги не должны друг друга ревновать, а то может разразиться скандал. Ты пойдешь как байадерка, а я как неандерталец.
Азиадэ смотрела на его сияющее лицо и улыбалась.
— Вообще-то мне не нужно наряжаться, Хаса. Я и так уже с ног до головы переодета. Я ношу платья вместо широких турецких шальвар и шляпу вместо чадры. Нет, я точно не буду ревновать.
Хаса сидел возле нее и гладил ее лицо. Его рука была мягкой и теплой:
— Нам же хорошо вдвоем, Азиадэ, — вдруг сказал он, — хорошо, что мы поженились. Тебе хорошо со мной?
— Да, господин и повелитель. Ты хороший муж. Вряд ли бывают лучше, — Азиадэ замолчала. Хаса оставался верной машиной, чей механизм не был до конца понятен.
— А ты никогда не тоскуешь по Сараево, Хаса?
— По Сараево? Нет, — Хаса рассмеялся, — там живут одни дикари. Я знаю: когда ты так сидишь, уставившись перед собой, то ты думаешь о мечетях, фонтанах и колоннадах в мавританском стиле. Но в мечетях нужно сидеть на полу, вода в фонтанах негодная для питья, и в арабесках мавританских колонн гнездятся скорпионы. Я бы сошел с ума на Востоке. Мир Востока болен и разрушен. Я много о нем думал и знаю о нем больше, чем ты думаешь. Там все равно что в преисподней. Узкие сырые улочки, дома, в которых невозможно жить, ковры с многочисленными бациллами. Трахома и сифилис в деревнях. Поножовщины, как нормальное явление, грубые бродильные чаны в мрачной тени кафе. Все то, что облегчает жизнь на Востоке пришло из Европы: поезда, машины, больницы. Человеку еще со времен мироздания угрожает природа и он борется с ее мощью. Через покорение природы он выигрывает свою свободу и уверенность. В Европе человеку это почти удалось. Бациллы оспы тоже являются силой природы и в Европе человек ее победил. Мы победили холод и в наших домах тепло, мы покорили моря и реки, время и расстояния.
На Востоке человек полностью находится во власти стихии. Легкое дуновение ветра — и целые деревни вымирают от чумы. Стая саранчи, песочный шторм и целые провинции вынуждены голодать. Я знаю: на Босфоре возвышаются дворцы пашей, а целые городские кварталы ежегодно уничтожаются пожарами. И все потому что человек на Востоке еще не научился управлять природой. Поэтому он молится своему Богу, который только наказывает и судит, но не любит. Нет, Восток все равно что ад, потусторонний мир, полный скорби, бессилия и боли. Я счастлив, что живу в мире, который сумел укротить природу…
Он собрался говорить дальше, но тут открылась дверь и вошел толстый баритон, умоляюще протягивая Хасе руки:
— Господин доктор, — закричал он, — я жду уже целый час. У меня ужасный синусит. Я не могу произносить «м», а вы здесь нежитесь со своей женой, вы злой человек.
— Мы немедленно идем укрощать синусит, — воскликнул Хаса, вскочив с места и направившись в кабинет.
Азиадэ осталась одна. Слова Хасы звучали у нее в ушах приглушенными ударами молота. Все, что он говорил, было правдой. Восточный человек был просто жалок, беден и беззащитен перед властью стихии. И все-таки: все в ней тосковало по спокойному достоинству родной жизни, по скудным домишкам, по миру мудрых дервишей и тихому благоговению, по миру, в котором никто ни отважился врываться в комнату, в которой мужчина и женщина углубились в беседу.
В Стамбуле преступники, преследуемые полицией, шли к своим женам и полицейские ждали на улице, не отваживаясь прервать разговор мужчины со своей женой. Здесь же посторонний человек врывается в ее комнату и ее муж не выставляет его вон, а выходит вместе с ним, чтобы укрощать природу. Он не плохой, этот мир, пожалуй вообще не бывает хорошего или плохого мира. Человек может быть счастлив в любом мире. Но все миры отличались друг от друга, с самого начала разделенные, прочно и необратимо застывшие в своем своеобразии.
Много веков назад калиф Моавия женился на одной женщине из пустыни. Он привел ее в свой город калифов и она родила ему наследника престола, калифа Йезида. Но как только молодой наследник впервые оседлал боевого коня, пришла она к калифу, поклонилась перед ним и попросила его вернуть ее в свое племя в пустыню, потому что она свой долг здесь, в этом городе выполнила.
— Мы любим друг друга, — ответил калиф, — и мы счастливы. У тебя есть сын, который является наследником престола, твой муж калиф, у тебя есть дворцы и слуги. Чего тебе не хватает, почему ты хочешь меня покинуть?
Тогда женщина опустилась перед своим мужем на колени и прочитала стихи:
Пораженный этими словами калиф, отпустил свою жену с миром.
Столетия отделяли Азиадэ от этой женщины, матери давно ушедшего калифа. Но сквозь столетия тянется хоровод, объединяющий живых и мертвых.
Да, Хаса был прав. Мир Запада был безопасным, надежным миром. Хаса не мог бы быть счастлив в каком — либо другом мире. Но Азиадэ принадлежит другому миру, полному иных чувств и представлений. И между двумя мирами, на одном узком мостике, который никогда не мог быть построен, стояли Джон Ролланд, ожидая ее и Хаса, которого она не могла бросить, даже если он был окружен миром, укротившим природу.
В соседней комнате Хаса отпустил осчастливленного певца. В приемной ждали другие пациенты. Они входили, садились в кресла и рассказывали о своих страданиях. Хаса выписывал рецепты и давал консультации. Он даже не заметил, как проводя слуховой тест, стал напевать какую-то веселую песенку. К счастью, тугоухий пациент ничего не сышал, а медсестра удивленно посмотрела на него и Хаса смущенно покраснел. Жизнь была прекрасна. Он был хорошим врачом и у него была прекрасная жена, которую он очень любил. Он был очень заботливым мужем, который не оставлял свою жену без внимания. Его жена была еще слишком молода и неуравновешенна. Сегодня он впервые поговорил с ней серьезно и убедил ее в том, что Европа — прекрасный континент, а она является его частью. Жизнь была прекрасна и проста. Умной женщине можно все объяснить, особенно такую простую истину: что мир, где нет оспы лучше, чем мир, где есть оспа. Вот так нужно вести супружескую жизнь и тогда не будет никаких сюрпризов.
Так размышлял Хаса, а пару домов дальше, в величественном здании на Карлплатц, сгорбленные рабочие таскали тяжелые деревянные доски. Полы были вымыты и натерты до блеска. Официанты расставляли столы. Электрики проверяли проводку. Какой-то толстяк хлопотал у огромного кофейного аппарата. Огромный дом артистов, залы, коридоры, нишы были завешены плакатами, надписями и рисунками. Длинноволосые худощавые юнцы рисовали угольными карандашами на огромных листах бумаги. Повсюду стояли стойки с расставленными на них батареями из винных бутылок. В бюро беспрерывно звонил телефон. Мужчины с помятыми лицами и хриплыми голосами уговаривали директора и требовали у него карты для прессы. Полицейский прохаживался по залу, проверяя плакаты, столы и палатки на пожарную безопасность. Большой дом жил своей особенной и хаотичной жизнью: приготовления к Гшнасу шли полным ходом…..
Глава 25
По ярко освещенной лестнице поднимались арлекины, цыгане, баядеры и рыцари.
Их размалеванные лица излучали поддельную радость, а топорщащиеся накрахмаленные манишки фраков делали их похожими на пингвинов. Из полутемных ниш, то и дело доносились шумный смех или приглушенное хихиканье. Человек с большой головой, увенчанной наполеоновской треуголкой, стоял посередине зала, с видом победителя скрестив руки на груди.
Женщины в шальварах и пестрых юбках танцевали со средневековыми алхимиками и русскими боярами. Чудаковатые одиночки с приклеенными носами бродили по залу, окидывая окружающих презрительным взглядом. На длинных скамейках вдоль стен сидели пестро разодетые люди и устало утирали пот со лбов. Фотограф из освещенной ниши запечатлевал арлекинов, рыцарей и бояр.