— В самом деле? — спросил я, слегка выведенный из равновесия перенесенными опасностями и потоком его слов.

— Разумеется. Именно погоня за ускользающей мисс Сазерленд так возбуждает вас, Роберт. Преследование — вот главное. Но что будет, когда вам удастся ее завоевать?

Я ничего не ответил. Оскар взял меня под руку, и мы зашагали в сторону Риджент-парка.

—  Mon ami, — сказал он, — когда я буду уверен в том, что знаю имя убийцы, уверен целиком и полностью, тогда я назову его вам. Обещаю, вы станете первым, кто его услышит. А сейчас я знаю лишь одно: мне следует раскрыть тайну до того, как это сделает наш друг Фрейзер.

— Мне показалось, что вечером вы обещали предоставить полиции вести расследование.

— Разве я обещал? Не думаю. Но, даже если и так, это было тогда, сейчас же я скажу совсем другое. Кто желает постоянства? Только скучные педанты, утомительные люди, несущие свои принципы, словно флаг, уничтожающие любое действие и доводящие до абсурда любое дело. Но только не я!

— Вы сегодня в ударе, — заметил я, восхищаясь энергией и живостью своего друга, поскольку знал, что он спал не более пяти часов.

— Неужели? — весело откликнулся он. — Если так, я должен благодарить за это вас и Конана Дойла. Вчерашний вечер был трудным для всех нас, но вы оба нашли козыри…

— Я ничего не сделал.

— Вы сделали гораздо больше, чем вам кажется. Сегодня утром за завтраком я сказал Джону Грею: «Шерард истинный друг», да и в Конане Дойле, несмотря на его чудовищное рукопожатие, есть нечто, поднимающее настроение.

— Артур порядочный человек, — сказал я.

— Он гений, — заявил Оскар. — Конан Дойл оставил мне экземпляр своего нового рассказа «Знак четырех», который только что закончил. Это маленький шедевр. Шерлок Холмс — вот источник моего вдохновения!

Я рассмеялся.

— Теперь мне понятно, почему мы пришли на Бейкер-стрит.

— Нет, Роберт, мы идем в зоопарк. Нам предстоит встреча с Жераром Беллотти.

— В зоопарке?

— Сегодня понедельник, не так ли? Беллотти всегда проводит утро понедельника в зоологическом саду в Риджент-парке. Он раб привычек, но лишь немногие из них достойны похвалы.

— А что он делает в зоопарке по понедельникам?

— А что он делает на катке по средам или в «Альгамбре», или в «Эмпайр» [68]по субботам? Ищет мальчиков.

Весь мир знает, что двадцать пятого мая 1895 года в Центральном уголовном суде «Олд-Бейли», Оскара Уайльда признали виновным в совершении грубых непристойных актов с другими мужчинами и приговорили к двум годам заключения и принудительным работам. Судья Уиллс, который вел дело Оскара Уайльда, заявил, что никогда не слышал ничего хуже, обвинил Оскара «в полном отсутствии стыда» и назвал «центральной фигурой в кругу отъявленных развратников, дурно влияющих на молодых людей».

«Мальчики» Беллотти были именно такими молодыми людьми, о которых говорил судья Уиллс: тут я спорить не стану. Однако никогда не соглашусь с тем, что Оскар являлся центральной фигурой среди каких-то извращенцев. Да, он охотно общался с молодыми людьми, наслаждаясь их юностью, но он их не развращал. Оскар им поклонялся. Достойны ли они были его обожания — уже совсем другой вопрос. К некоторым из тех, кто давал показания против Оскара во время процесса, он относился как к друзьям, однако они отплатили ему черной неблагодарностью и дали ложные показания, совершив сделку. (С весны до лета 1895 года всем свидетелям обвинения по делу «Regina vs Oscar Wilde» [69]платили по пять фунтов в неделю.)

В беседе со мной, уже после смерти Оскара, Артур Конан Дойл сравнил «патологическое увлечение нашего друга силой и красотой юности» с приверженностью созданного им Шерлока Холмса к морфию и кокаину.

«Мой опыт, — сказал Конан Дойл, — подсказывает, что великие люди часто страдают маниакальными пристрастиями, которые могут показаться отклонением от нормы и даже вызвать отвращение у всех остальных. Однако это никак не умаляет их величия и позволяет нам понять, что и они страдали от человеческих пороков».

Если иногда, в моменты слабости, в темноте своей спальни, Оскар уступал зову плоти — что ж, так тому и быть. Так случалось, он был таким. Но из этого вовсе не следует, что он совращал молодых людей. Я познакомился с Оскаром, когда ему исполнилось двадцать восемь лет, и знал его до самой смерти; вы должны верить мне, когда я говорю, что он был джентльменом в самом полном и истинном смысле этого слова. Как написал Конан Дойл в своих воспоминаниях [70]: «Никогда в беседах с Уайльдом я не замечал даже малейшего следа грубой или вульгарной мысли». Я могу лишь подписаться под его словами.

Однако ничего похожего нельзя было сказать о Жераре Беллотти.

Мы нашли Беллотти в обезьяннике, где он грыз земляные орехи. Он раскалывал скорлупу зубами и выплевывал ядрышки, пытаясь попасть между прутьями клетки.

— Нет, они друг друга не любят, — сказал он, когда мы подошли, но не повернулся, чтобы поздороваться. — Я думал, они могут проникнуться симпатией, но нет. Дерутся, точно кошки. Обезьяны, чего от них ждать? — Он визгливо рассмеялся и протянул бумажный пакетик в нашем направлении. — Хотите?

— Нет, благодарю, я позавтракал, — отвел я.

— Ого, мистер Уайльд, у вашего друга живое чувство юмора. Мы это любим в мужчинах, верно? — Оскар ничего не ответил. — У Мистера Уайльда замечательное чувство юмора, — добавил Беллотти, слегка перемещая свое огромное тело, но продолжая смотреть перед собой.

Обезьяны — долговязые тощие существа со свисающими животами и облезлыми серыми шкурами, невероятно уродливые, с пронзительным визгом бешено носились по клетке. Однако взгляд Беллотти не следовал за их перемещениями, складывалось впечатление, что ему и так известно, чем они занимаются. Одна из обезьян остановилась напротив Беллотти, улеглась на спину и принялась чесаться о землю.

— Отличные у них карандашики, — пробормотал Беллотти. — Мне нравятся обезьяны с такими кончиками, а вам?

— Это паукообразные обезьяны, — сказал Оскар. — И перед вами самки.

— Неужели? — пожал плечами Беллотти и только сейчас повернулся к нам.

Его глаза затянула молочно-белая пленка, в почерневших зубах застряли осколки ореховой скорлупы, землистую кожу покрывали оспины, а из-под полей шляпы выбивались жесткие завитки крашенных хной напомаженных волос, блестевших от пота. Не самое приятное зрелище.

— Из-за удлиненного полового органа самок паукообразных обезьян часто путают с самцами. Не переживайте, мистер Беллотти, это весьма распространенное заблуждение.

Я рассмеялся.

— Господи, откуда вы это знаете, Оскар?

Он улыбнулся.

— Я читал книгу «Майкрофт об обезьянах». Известный трактат. Мне интересны не только Софокл и Бодлер, вы же знаете, Роберт.

Беллотти фыркнул и засунул бумажный пакетик с орехами в карман. Потом ущипнул себя за нос, пристально посмотрел на указательный и большой палец и принялся старательно их потирать.

— Насколько я понял, вы пришли поговорить про Билли Вуда, — сказал он. — Я слышал кое-какие новости. Очень печальные новости. Он был умным мальчиком, одним из лучших. Вы его особенно любили, мистер Уайльд. Мои соболезнования.

— Кто вам рассказал? — спросил Оскар, подходя на полшага ближе к Беллотти и показывая, что мне следует записать все, что будет сказано.

— О’Доннел, его дядя, — ответил Беллотти.

— Когда? — Оскар приподнял бровь.

— Перед Рождеством. Он был пьян и вел себя оскорбительно. Угрожал, требовал денег, обычное дело. Я послал его подальше.

— Вы ему что-нибудь дали?

— Совет, больше ничего. Однако это был хороший совет. Я предложил ему покинуть страну, вернуться в Канаду или поехать во Францию. Он вроде как говорит по-французски, когда достаточно трезв, чтобы внятно произносить слова. С тех пор я ничего о нем не слышал. А вы, мистер Уайльд?