— Это стоит серьезно обдумать, — задыхаясь от смеха, проговорила Моника, пытаясь увернуться от щенка, который вскарабкался ей на грудь и с радостью дарил ей свои собачьи поцелуи.

Зак завидовал этому песику. Все дни напролет он думал о поцелуях. О поцелуях и о том, что за этим следует. И всегда с этой женщиной. Только с этой женщиной.

Зак вздохнул. Он достаточно трезво смотрел на вещи, понимая, что добиться Моники будет невероятно трудно. Зак пытался примириться с таким положением вещей. А порой он думал иначе: может быть, настало время просто прижать ее к себе, поцеловать и доставить ей радости любви? И тогда она ответит на его предложение «да» и останется здесь с ним, чтобы стать его женой?

Зак опять вздохнул. Это был вздох смирения. Он понимал, что не имеет права удерживать ее таким способом. Он мог позволить себе лишь одно — ждать. И еще надеяться. А также сделать все возможное и невозможное, чтобы обеспечить ей и маленькой Ники безопасность.

Между тем именно сейчас пора было сделать так, чтобы маленькая девочка заговорила. Зак, как и Моника, теперь был абсолютно уверен, что она сможет заговорить. И это сполна окупит все их старания. Ему пришло в голову, что щенок поможет в этом, и по выражению лица Ники он понял, что прав.

— По правилам Митча, — сказал Зак, — ты не сможешь забрать щенка, пока не дашь ему имя. А иначе как же он будет подходить к тебе? Ведь тебе придется ухаживать за ним. Так же, как мама ухаживает за тобой.

Николь, крепко прижав к себе щенка, явно осмысливала услышанное. Ее лобик нахмурился, но потом вдруг лицо прояснилось, и она с ликующим видом показала рукой на Зельду.

— Нет-нет. — Зак понял, что она хотела сказать. — В один прекрасный день щенок станет совсем большим. Зельда больше не будет за ним ухаживать.

Наблюдая за тем, как затуманиваются глаза маленькой девочки и как снова хмурится ее лобик, Зак решил, что на сегодня они уже и так достаточно продвинулись в обсуждении этого вопроса.

— Ну, хватит, — проговорил Зак, возвращая щенков Зельде и поднимаясь на ноги. — Малыши устали. — Он протянул Монике руку, чтобы помочь подняться, и как всегда, даже от случайного прикосновения у него побежали по коже мурашки.

Пряча друг от друга глаза, они принялись стряхивать с себя собачью шерсть. Вдруг детский голосок, хриплый и неуверенный, не очень четко произнес:

— Чар-ли.

Моника застыла на месте. Все на свете было забыто. Ее глаза, широко раскрытые от изумления, какое-то время неподвижно смотрели на Зака. Потом оба в молчании уставились на Николь.

Девочка все еще сидела на корточках у соломенной подстилки для малышей Зельды. Лоб Ники под растрепанной медно-рыжей челкой был упрямо нахмурен. Но во взгляде ее глаз, которые она подняла на взрослых, явно читалось торжество, когда она более четким голосом повторила имя своего щенка:

— Чар-ли.

Когда через несколько дней погода прояснилась и был дан благоприятный прогноз, Зак на «сессне» полетел в Анкоридж. У него был длинный список товаров, который кроме различных школьных принадлежностей для обучения Ники включал специальные выкройки и ткани. Моника собиралась сшить костюмы на Хэллоуин.

Его грызли сомнения: готова ли Ники участвовать в страшном разгуле привидений и гоблинов?

«Понаблюдаем, как она воспримет это. В конце концов, мы можем просто посмотреть на процессию с крыльца маминого дома. Но в любом случае нам нужно быть в костюмах», — решила Моника.

— Как жаль, что у меня не будет возможности увидеть вас, — мечтательно сказала Бекки, сопровождавшая Зака в его походах по магазинам. Она радостно тряхнула головой и воскликнула: — Далматинцы! Так забавно…

В течение всего утра, которое они провели вместе, сестра пыталась выведать у него как можно больше информации о нем самом и о его гостях. Зак отвечал осторожно, а иногда и уклончиво. И хотя он знал, что эти вопросы продиктованы тревогой за него, а не праздным любопытством, он чувствовал, что просто обязан сохранить тайну Моники. Бекки не была бы Бекки, если бы не приняла его скрытность с оскорбленным достоинством. Вновь и вновь она пробовала разные уловки, лишь бы только узнать то, что хотела, но своего так и не добилась.

Сейчас, следуя за ней по уютной приемной, которая располагалась перед входом в офис «Клуба одиноких сердец», Зак с любовью смотрел на ее плотную фигуру.

Проходя мимо двух столов с компьютерами, которые служили рабочими местами служащим Ребекки, он кивнул и улыбнулся Доре Майлз. Ей было далеко за тридцать, она носила очки и была не замужем. Дора совсем не соответствовала представлениям Зака о типичной сотруднице службы знакомств. Впрочем, по словам Бекки, она была очень энергична в работе. Сейчас Дора разговаривала по телефону и поэтому на приветствие Зака ответила кивком, в котором сейчас больше, чем обычно, чувствовались смущение и нервозность.

Или, может, ему только так показалось, подумал Зак, больше обеспокоенный этим, чем польщенный. Он знал от Ребекки, что Дора очень сильно им увлечена.

Зак также заметил, что Жизели Дюпон — другой сотрудницы «Клуба одиноких сердец» — нет на рабочем месте.

Они свалили кучу сумок и пакетов с покупками прямо на пол кабинета Бекки. Хотя кабинетом это место можно было назвать с большой натяжкой — на самом деле эдакий закуток в самой глубине помещения, отделенный невысокой перегородкой, едва доходившей Заку до груди. Должно быть, все, чего хотела Бекки, — это лишь создать иллюзию собственного кабинета.

Пока Ребекка проверяла, есть ли телефонные сообщения и электронная почта, Зак разглядывал семейную фотографию. На снимке были изображены Бекки, ее муж Дэйл и их мальчики — близнецы Закариус и Дэйл-младший. Оба мальчика уже выросли и сейчас были мужчинами. Этой фотографии было лет десять, но и сейчас семья была такой же сплоченной и дружной, как раньше.

— Я всегда тебе завидовал, — признался он, когда Бекки подошла и тоже взглянула на фото. — Но теперь… — Его улыбка получилась смущенной. Чувства, которые он испытывал, были ему незнакомы. Он хрипло прошептал: — Сейчас я почти верю…

Больше он говорить не мог, но знал, что Бекки поняла его.

— Ты любишь эту маленькую девочку, ведь так? — скорее заявила утвердительно, чем спросила она.

Зак кивнул, все еще продолжая смотреть на снимок, но видя перед своими глазами Николь.

— Да, люблю.

— А ее маму?

Ее мама. Моника. Женщина, которая не выходила у него из головы и мысли о которой заставляли его сердце биться намного быстрее. Быстрее, чем три круга над посадочной площадкой в снежную бурю…

Зак положил снимок на место. Он не обиделся на этот вопрос, так как до известной степени сам навел сестру на разговор.

— Она замечательная, — проговорил Зак, очень хорошо понимая, что его ответ совсем не объясняет его чувств. Сейчас он не был расположен более четко определять их. Даже перед таким близким и дорогим человеком, каким была Бекки. — Знаешь, что я скажу тебе? Мы стали с ней друзьями. Очень добрыми друзьями.

— Что ж, ладно. — Бекки очень хорошо умела читать между строк. — А бывший муж не давал о себе знать?

— Нет. Однако я бы очень хотел поговорить с ним. По-мужски.

— Правда? — Бекки стала рыться в сумочке в поисках губной помады. — И что бы ты сделал?

— Я бы хорошенько его отделал, дорогая сестренка. — Зак наблюдал за тем, как Бекки красит губы, с явно возрастающим раздражением, а потом добавил: — Но только прежде я разберусь с тобой, если ты сейчас же не выведешь меня отсюда и не накормишь. Я просто умираю с голоду!

За ланчем Зак рассказал о последних достижениях Николь.

— Она делает невероятные рисунки, — похвастался Зак, поймав себя на том, что говорит сейчас как гордый отец. — Она знает алфавит и может написать наши имена. Моника с ней занимается. У них уроки каждый день. А в те дни, когда у Моники работа в конторе, Николь идет туда вместе с ней и печатает на старой пишущей машинке.