Майк принимал душ, когда Карла вошла в ванную:
— Мама звонила. Врачи говорят, что папа при смерти. Велели нам всем прийти.
— О черт. — Майк выглянул из-за душевой занавески. — Они уверены?
— Не знаю. Я передаю то, что услышала от мамы.
— И как же нам быть?
Карла вдруг устыдилась, словно это она накликала беду на отца ради собственной выгоды.
— Я поеду в больницу. Иначе нельзя, Майк.
— Конечно, конечно.
Карла видела, что муж внутренне мечется, не зная, как поступить. Он столько сил положил на избирательную кампанию, и теперь ему не хотелось выйти из игры в самый острый, кульминационный момент.
— Тебе не обязательно ехать прямо сейчас, — пожалела его Карла. — Никто не обидится, если ты появишься позже, после закрытия участков.
— Да-а… а вдруг я опоздаю?
Карла насупилась. Желание Майка непременно присутствовать при предсмертных судорогах его знаменитого тестя отдавало жаждой кровавых зрелищ. Словно у него пропадали билеты в первом ряду на баскетбольный матч.
— Не беспокойся, — ровным тоном ответила она, — все будет нормально. Отправляйся на выборы.
— Точно?
— Точно.
В больнице Карла застала Розу. Одри позвонила Ленни в Пенсильванию, и он должен был приехать дневным поездом. Все утро мать с дочерьми, в масках и ломких синтетических фартуках, выданных персоналом, по очереди сидели у постели Джоела в палате интенсивной терапии. Медсестры, с которыми работала Карла, всегда говорили, опираясь на авторитет учителей, что длительная болезнь — шутка в определенном смысле полезная, поскольку подготавливает родственников к финальному потрясению — смерти дорогих им людей. Медленное угасание предпочтительнее грома средь ясного неба, ведь оно дает близким возможность «смириться с утратой», и к моменту кончины пациента существенная часть процесса оплакивания оказывается уже завершенной. Прежде Карла со спокойной душой оперировала этой вековой мудростью в общении с родственниками, но теперь она вдруг поняла, какую же чушь городила все эти годы. Если продолжительность болезни Джоела как-то и повлияла на ее семью, то лишь внушив им странную беззаботность. Джоел так долго выходил победителем из осложнений и кризисов, столько раз возвращался с края могилы, что смерть начала казаться довольно некомпетентным противником — придурковатым разбойником из детского спектакля, которого врачи время от времени выволакивают на сцену, чтобы попугать зрителей, а потом, посрамленного, оттаскивают обратно за кулисы.
Время текло медленно, но день пролетел быстро. К трем часам объявился Ленни, рыдая и нуждаясь в деньгах — ему нечем было заплатить за такси. Затем из Бруклина привезли Ханну, ее доставила домработница. Одри отговаривала свекровь от этого визита, стращая инфекцией, которую хрупкая старушка может подхватить от Джоела, но Ханна осталась непреклонной. Когда она прибыла, у Джоела сидел Ленни. Она бесцеремонно выперла его из палаты и целый час провела наедине с сыном.
В конце концов Одри отправила Карлу посмотреть, не заснула ли там ее бабушка. Но Ханна не спала — сидя без маски и фартука, она пела Джоелу «Изюм да миндаль», старинную еврейскую колыбельную.
— Нана, — шепнула Карла.
Старуха обернулась:
— Я хочу поцеловать его на прощанье. Поможешь мне?
— Вряд ли стоит это делать. Ты даже без маски. Еще подхватишь…
— Мне девяносто три. Какая разница, что я подхвачу. Так что, сделай милость, подсоби.
Карла недолго раздумывала, прежде чем осторожно приподнять бабушку над инвалидным креслом. Навалившись грудью на кроватные поручни, Ханна поцеловала сына в лоб.
— Прощай, мой милый мальчик. — Она прикрыла глаза, затем подала знак внучке, чтобы та усадила ее обратно в кресло. — Что ж, теперь можете везти меня домой.
— Ты уезжаешь? Но может быть, это последний…
— Я знаю, что это, — ответила Ханна. — Я здесь больше не нужна.
Проводив Ханну с домработницей вниз и усадив в такси, Карла вернулась в отделение интенсивной терапии. В коридоре, у палаты отца, стояла Роза, беседуя с мужчиной в черном костюме.
— Это ребе Вейс, — представила незнакомца Роза, глаза ее сияли. — Он даст папе браху.
Карла окинула мужчину подозрительным взглядом. На ламинированной карточке, висевшей у него на шее, значилось: представитель службы раввинов при Нью-Йоркском медицинском центре.
— Что такое браха? — поинтересовалась Карла.
— Благословение. Он благословит папу.
— Нет, Роза, так нельзя. А что мама скажет?
— Это займет всего минуту. И это такое красивое благословение, Карла. Мама даже не узнает. Она сейчас в кафетерии с Джин и Майком.
— Ты с ума сошла.
— Если это может вызвать проблемы в семье… — деликатно вмешался раввин.
— Нет, — поспешила заверить его Роза, всучая маску, — никаких проблем.
— И все же, зачем ты это делаешь? — внезапно рассердилась Карла. — Папа не был религиозен. А сейчас он в коме. Он даже не поймет, что происходит.
— Пожалуйста, — Роза схватила сестру за руку, — не спорь. Этот обряд так много для меня значит.
— При чем здесь ты? Мы говорим о папе.
Роза отпустила ее руку:
— Жаль, что ты против, но я все равно это сделаю. Ладно?
В кафетерии Одри с Джин сидели, склонившись над свежим выпуском «Нью-Йорк пост». Майк у стойки дожидался, пока ему нальют чая для Одри.
— Твоя мама немного шокирована, — сказала Джин, когда Карла уселась рядом. — Тут в газете кое-что написано… — Она ткнула пальцем в крошечную заметку в самом низу шестой страницы. Заметка называлась «Красные перевыполняют план в постели?». Через плечо Одри Карла прочла:
Сдается, у некоего занедужившего левака-юриста возникли трудности с женой и любовницей. Дамы отказываются жить в мире и согласии. По слухам, они недавно столкнулись у больничной койки нашего краснобая от юриспруденции, и женушка так разъярилась, что пустила в ход кулаки. (Кое-чем даже социалисты не любят делиться.) Молодая красотка, пострадавшая от рукоприкладства и оскорбленная в лучших чувствах, говорят, намерена подать в суд…
Карла сжала виски:
— Боже правый, но откуда они узнали?
— А ты как думаешь? — зашипела Одри. — От этой суки Беренис, ясное дело!
— Доподлинно мы этого не знаем, — заметила Джин. — Медсестра из отделения или…
Одри треснула кулаком по столу:
— Разумеется, это она! Кто еще мог выдать им эту фигню про судебный иск? И какая, на хрен, медсестра назовет Беренис «молодой красоткой»?
Взвесив аргументы своей подруги, Джин ответила:
— Нет, не она. Слишком уж это гадко и мелко.
С видом терпеливой страдалицы Одри возвела глаза к потолку:
— Ну да, а Беренис, как известно, на мелочи не разменивается.
К столику подошел Майк с чашкой чая.
— Ты уже в курсе? — с ноткой ажиотажа в голосе спросил он жену, и Карла холодно кивнула.
— Но зачем ей было так стараться, чтобы поместить несколько строчек в дурацкой желтой газетенке? — не унималась Джин. — Эту ерунду даже никто не читает…
— Издеваешься? — взвилась Одри. — Всечитают эту ерунду! И поверь, это только начало. Разминка перед боем. Может, пока мы тут лясы точим, она уже продает историю о себе и Джоеле какой-нибудь федеральной газете.
Майк похлопал жену по плечу и шепнул:
— Я ее нашел.
— Что? — не поняла Карла.
— Заметку нашел я, — раздельно произнес Майк.
Карла оторопела:
— И ты… показал ее маме?