Роза сдавленно, недоверчиво засмеялась:

— Я не понимаю. Неужто вы затеяли этот разговор только по той причине, что сегодня вечером я возвращаюсь в город?

— Причина не только в сегодняшнем вечере. Речь идет о твоем отношении к религии в принципе. Не забывай, я наблюдаю за тобой уже несколько месяцев.

Роза рассвирепела. Раввин к ней ужасно несправедлив. До сих пор он относился к Розе с неизменным сочувствием, добиваясь расположения к себе и не требуя никаких иных проявлений праведности, кроме последовательного интереса к религии. И вдруг, без всякого предупреждения, он превращается в плохого полицейского. Свой парень исчез без следа. И теперь, давай, либо делай свои дела, либо слезай с горшка.

— Прошу прощения, ребе, но, по-моему, это нечестно. Слишком мало времени прошло…

— Верно. И я не пытаюсь ускорить процесс. Я лишь хочу удостовериться, что ты на правильном пути. Бог хочет от тебя определенности, но пока ты Ему в этом отказываешь. Разумом ты понимаешь, что иудаизм работает, что это стройная, логичная система. Но эмоционально все еще сопротивляешься. Ведь если ты примешь веру, тебе придется полностью изменить свою жизнь. А никто не хочет перемен. Это трудно.

— Нет, — возразила Роза, — все ровно наоборот. Эмоционально я принимаю жизнь по иудаистским законам. Проблемы возникают на интеллектуальном уровне. Вы сказали, что, несмотря на внутренний дискомфорт, я должна как можно больше общаться с ортодоксами. Я так и делаю. И стараюсь изо всех сил следовать вашим советам. Читаю книги, рекомендованные вами, веду с вами теологические дискуссии, необычайно захватывающие, и это правда. Но я по-прежнему не уверена, смогу ли я жить, как вы, и не знаю, смогу ли я верить, как вы.

— Вера — трудное дело, Роза. Неверующие часто говорят о вере как о чем-то легком — как о способе улизнуть от тяжких раздумий о бессмысленности бытия, — но они ошибаются. Легким бывает только сомнение. То, что Господь невидим; страх, который одолевает нас иногда: а не равнодушен ли Он к нашим земным страданиям; наука, предлагающая объяснение любому явлению, прежде считавшемуся таинственным, — все это делает веру чрезвычайно сложной задачей. Особенно для такого человека, как ты, выросшего вне традиций, на которые можно опереться. Знаешь, в Талмуде сказано: «Рядом с новообращенным даже рожденный в семье праведников не достоин стоять». Таким образом подчеркивается особая трудность и мучительность пути, на который ты встала. Но далеко ты не продвинешься, если будешь ходить вокруг да около.

— Но как же быть? Не могу же я принять иудаизм, не будучи абсолютно в себе уверенной.

— Возможно, ты и не обретешь этой уверенности, пока не примешь веру.

Роза была потрясена:

— Но вы же не хотите, чтобы я совершала обряды без истинной…

— Помнишь, что сказали израильтяне на Синае? — улыбнулся раввин. — «Мы поступим так и увидим». Выбор последовательности слов был не случайным. Они выражали готовность подчиниться Господней воле без раздумий, а уже потом осознать, в чем она состоит. Это главный урок синайского откровения — Господь не нуждается в нашем дотошном понимании и даже в нашей непогрешимой вере. Он требует преданности, требует поступков.

Когда Роза собралась возвращаться в Нью-Йорк, пошел дождь. Автобусы из Монси не ходили по причине праздника, и ей пришлось взять такси до Нонсета, где она пересела на междугородний автобус. Денег на такси от автовокзала ей уже не хватило, и Роза топала десять кварталов под дождем до Тридцать второй улицы, где «Девичья сила» устраивала концерт. Выступали девочки из разных районных отделений, и директор программы, предполагая наплыв зрителей — родственников и друзей, — сняла обшарпанный зал на пятом этаже коммерческого здания. Когда Роза вошла в зал, концерт уже начался: девочка на сцене читала стихотворение.

Оглядев помещение, Роза приуныла. Из семидесяти складных стульев, расставленных в зале, занято было не более двадцати пяти — и по меньшей мере семь из них работниками программы. Рафаэль сидел в первом ряду, улыбаясь во весь рот чтице. Когда она закончила, Рафаэль мужественно попытался добавить громкости тощим аплодисментам, ухая и топая ногами.

Следующим номером группа девочек, не прекращая хихикать, исполнила песню о верности себе и своей мечте.

Вряд ли убогая обстановка была выбрана намеренно, с жестокой целью подвергнуть сомнению задорный оптимизм песенки. Но здесь, в заброшенном, продуваемом сквозняками зале, шансы этих бесталанных девочек на победу в чем-либо выглядели особенно неутешительными.

Настал черед подопечных Розы выступать с танцевальным номером. Она с одобрением наблюдала, как девочки гуськом выходят на сцену. (В итоге изнурительной борьбы Розе удалось наложить вето на гимнастические купальники с глубоким вырезом и мини-юбки, которые лоббировала Кьянти.) Когда заиграла музыка и девочки принялись энергично вращать бедрами, на лице их наставницы появилось выражение глубокого недоумения. Девочки отплясывали не под согласованный заранее сладкий пафосный пустячок, но под рэп. Непристойный грязный рэп. И все движения, которые Роза лично исключила из танца во время репетиций, были благополучно вставлены обратно. Она поискала глазами Рафаэля — тот, стоя, хлопал в такт музыке. Вспышку гнева скоро погасила волна равнодушной усталости. Какая разница, сказала себе Роза. Все это абсолютно неважно. Она прикрыла глаза, когда девочки, нагнувшись, принялись крутить задами перед аудиторией.

Перед самым концом выступления Роза тихонько вышла из зала. Спускаясь по лестнице, она услышала, как ее окликает Рафаэль:

— Роза, ты куда?

— Домой!

— Постой! — Он догнал ее на первом этаже. — Ты не можешь уйти сейчас. Ты даже не поздравила девочек. Они расстроятся, если ты просто исчезнешь.

Усмехнувшись, Роза рывком открыла дверь:

— Они поймут, если я не поздравлю их с такимвыступлением.

— Да ладно тебе. — Рафаэль вышел следом за ней на дождливую улицу. — Девочки кое-что переделали, ну и пусть. Кончай обижаться.

— Я и не обижаюсь, но хлопать их по плечу я не в настроении.

— Речь не о твоем настроении.Они реально сделали номер, у них получилось, и им нужно знать, что ты ими гордишься.

— Но это не так. На самом деле они не очень складно сплясали отвратительный порнографический танец. Чем тут гордиться?

— А не спуститься ли тебе на минутку с пьедестала? — взорвался Рафаэль. — Какая разница, понравилось тебе их выступление или нет. Идея была в том, чтобы добавить им самоуважения.

— Ага. Но для начала они должны совершить что-нибудь, достойное уважения. Ты не согласен?

Торопливые прохожие косились на них. «Наверное, они думают, что мы любовники, — мелькнуло в голове у Розы. — Только любовники способны бурно ссориться, не обращая внимания на дождь». Ей вдруг захотелось прекратить перепалку, и пусть бы Рафаэль обнял ее и добродушно посмеялся над ее серьезностью, но, похоже, путь назад уже был отрезан.

— Я тебя не понимаю, — сказал Рафаэль, — совсем не понимаю. Говоришь, что хочешь помочь этим девочкам, но по большому счету они тебе глубоко несимпатичны. Твердишь об их говеной жизни — о «классовой судьбе», — а сама пальцем о палец для них не ударишь. Если они не добьются стипендии в крутой универ, ты поставишь на них крест. А тебе, на хрен, не надоело вечно всех осуждать?