Осенью 1845 года, по возвращении из плавания, Айвазовский обратился в Главный морской штаб и Академию художеств с прошением о продлении ему командировки в Крым для завершения начатых им картин с видами причерноморских портов и сюжетов из путешествия к берегам Малой Азии и Турции. Художник получил разрешение остаться там до мая следующего года. Никто в Петербурге даже не подозревал, что Иван Константинович окончательно решил поселиться в родной Феодосии с тем, чтобы она стала основным местом его жизни.
Свой дом
Возвращаясь из плавания, Айвазовский на короткое время задержался в Севастополе, а вернувшись в Феодосию, сразу приступил к строительству собственного дома в стиле итальянских ренессансных вилл, по своему проекту украсив его слепками с античных скульптур и большой мастерской, примыкающей к жилым комнатам. В 1845 году он приобрел участок земли на окраине города, у самого берега моря, и уже в ходе строительства предвкушал, как ему здесь будет комфортно жить и работать. Иван Константинович достиг славы и такого материального благополучия, что мог позволить себе жить в любом уголке мира, но он выбрал город детства. Его не привлекала возможность стать салонным или придворным художником, выполняя всю жизнь волю именитых заказчиков. Никто не хотел верить, что молодой, жизнерадостный Айвазовский, окруженный громкой славой, любящий театр, общество просвещенных людей, добровольно покидает столицу и поселяется в каком-то заштатном городишке на южной окраине России.
У этого решения, столь поразившего всех и столь важного для понимания душевного мира художника и его стремлений, были свои побудительные причины. Конечно, еще были свежи в памяти Айвазовского слова Белинского, они жгли его и подталкивали к уже давно созревшему решению. Ивану Константиновичу нельзя было отказать ни в уме, ни в умении смотреть в будущее. Он хорошо помнил, как из-за злостного навета чуть ли не был изгнан из академии. Да что он?! А ссылки Пушкина, а декабристы, а застывший гений Брюллова, непонятый Глинка? Царская милость хороша, но если держаться от нее подальше, толку будет больше.
Возможно, если бы Николай I в то время находился в столице, то Айвазовскому было бы не избежать серьезных объяснений, но царь был в Риме, где любовался иноземными художественными достижениями. На выставке иностранных художников он приобрел какие-то посредственные картины, но произведения русских художников, находившихся тогда в Италии, отказался даже посмотреть. Только в картинной галерее Ватикана Николай I обратил свое благосклонное внимание на единственное полотно – «Хаос» Айвазовского. Это польстило царскому самолюбию, и он решил приблизить к себе художника, чья гениальная кисть отныне должна служить российскому престолу. Узнав же, что живописец поселился в Феодосии, император был взбешен, но впоследствии, сменив гнев на милость, всегда приветливо встречался с Иваном Константиновичем. Современники свидетельствовали, что государь не раз посещал мастерскую художника и говорил в семейном кругу: «Что бы ни написал Айвазовский – будет куплено мною».
Художник-передвижник Карл (Кирилл) Викентьевич Лемох, который начинал у Айвазовского в подмастерьях, а потом долгие годы был учителем рисования и живописи подрастающих великих князей, писал: «Успех Айвазовского много зависел от покровительства, которое оказывал ему император Николай I. При путешествии по морю на колесном пароходе царь брал с собой и Айвазовского. Стоя на кожухе одного пароходного колеса, царь кричал Айвазовскому, стоявшему на другом колесе: «Айвазовский! Я царь земли, а ты царь моря!» Николай часто обращался к своим приближенным с вопросами: знакомы ли они с произведениями Айвазовского и имеют ли что-либо из них у себя? После таких вопросов всякий из желания угодить царю старался побывать в мастерской знаменитого мариниста».
Таким образом, несмотря на успех, признание и многочисленные заказы, на стремление императорской фамилии сделать его придворным живописцем, Айвазовский оставил Петербург. Истинную причину переезда знали только близкие друзья, а для большинства была озвучена версия, что художник, пишущий море, не может долго жить вдали от своей музы – морской стихии. Это вовсе не означало, что Иван Константинович никогда больше не покидал Феодосию. Он почти каждую зиму бывал в Петербурге, устраивал выставки, общался с интересными ему людьми, а также много путешествовал по миру. «Зиму я охотно провожу в Петербурге… Но чуть повеет весной – и на меня нападает тоска по родине, меня тянет в Крым, к Черному морю», – писал художник. Это чувство Айвазовский будет переживать на протяжении всей жизни. Ему всегда было удобно здесь работать. В Феодосии им написана основная масса картин. Иван Константинович пользовался всяким поводом, чтобы не торопиться из родных мест в Петербург. Пышности и великолепию столицы он предпочел независимую трудовую жизнь в маленьком провинциальном городке. «Мой адрес: всегда в Феодосии», – написал однажды Айвазовский П. М. Третьякову и остался верен этому адресу на всю жизнь.
«Для меня жить – значит работать». Художник создавал одну картину за другой – морские виды Италии, Одессы и Феодосии, архитектурные ансамбли Петербурга, Аю-Даг и др. («Вид Одессы в лунную ночь», «Константинополь при лунном освещении», «Вид Феодосии».).
Не забывал Иван Константинович и о почетном звании живописца Главного морского штаба. В 1846 году художник написал несколько батальных произведений, среди которых и полотно «Петр I при Красной горке зажигает костер для подачи сигналов флоту». Событие, показанное на картине, историческое, оно произошло 31 августа 1714 года. Картина изображала сильный шторм ночью. Высокие ревущие волны с неистощимой яростью накинулись на флотилию. Темное грозовое небо и разъяренная морская стихия вступили в союз против человека. Но Петр I с матросом, добравшись до берега, зажигают костер, указывающий путь кораблям. В картине, посвященной родоначальнику русского флота, живописец показал и его самого, и военные корабли, храбро выдерживающие сокрушительный натиск бури. Естественно, Айвазовский не присутствовал при этом событии, но еще в Адмиралтействе изучал чертежи кораблей того периода, оснастку судов и их вооружение. Сведения дополнили рассказы моряков и книги, а чрезвычайно развитое воображение помогло отчетливо изобразить события давних лет.
Свободно и радостно работалось Ивану Константиновичу в родной Феодосии, где все его искренне любили и уважали. Именно поэтому 10-летний юбилей творческой деятельности Айвазовский решил отметить среди земляков. Торжество состоялось 21 мая 1846 года, и без преувеличения можно сказать, что праздновал это событие весь город. Еще недостроенный дом художника не мог вместить всех гостей, и известный русский генерал Петр Семенович Котляревский предоставил Айвазовскому свою дачу. Три дня в Феодосии не прекращалось веселье. Художника забросали цветами, а гости не переставали удивляться, каким почетом он был окружен. Иван Константинович танцевал со всеми, пел и веселился, когда неожиданно все замерли и повернули головы к морю – в Феодосийскую бухту, чтобы приветствовать юбиляра, под всеми парусами входила эскадра из шести боевых судов во главе с линейным кораблем «Двенадцать апостолов» под командованием В. А. Корнилова. Корабли Черноморского флота салютовали своему главному художнику.
Через некоторое время живописец показал последние картины на своей первой персональной выставке в Петербургской Академии художеств (1847 г.), которая была встречена восторженными отзывами. Около его картин, как и прежде, толпилась восторженная публика. Все признавали, что у Черного моря гений Айвазовского окреп и возмужал. Газеты утверждали, что каждое новое произведение художника – еще невиданное явление в живописи, удивительное сияние красок и света. Живописец прочно занял свое место в искусстве, и его работы нельзя было с кем-либо спутать. Он стал уникальным художником-маринистом, равного по силе которому не было ни в России, ни за границей. Совет Академии художеств отметил заслуги Айвазовского, возведя его 13 марта 1847 года в звание профессора за «необыкновенные успехи в искусстве и многие истинно превосходные творения по части живописи морских видов». Чуть позже живописец стал академиком еще двух европейских Академий художеств – Штутгартской и Флорентийской.