– Второй на месте. По моей команде… Пошли!
Он размахнулся тридцатипятифунтовой железякой и ахнул ею по двери с такой силой, что та разлетелась вдребезги, а щепки брызнули во все стороны. В то же мгновение их командир, Лон Килгор, устремился к дому.
Карен опустила голову, напряженно вслушиваясь в голоса, раздававшиеся в наушниках:
– Прихожая, чисто.
– Кухня, чисто.
– Гостиная… осторожно… у меня тело. Мужчина, по виду за пятьдесят. – Пауза. – Мертв. Гостиная, чисто.
Карен повернулась к Бледсоу.
– Какого черта там происходит? – Она передвинула микрофон ко рту и спросила: – Давно он мертв? Какова причина смерти? Есть явные признаки?
Сквозь треск помех донесся голос Килгора:
– Выключите свое чертово радио!
– Проклятье! – пробормотала она и вышла из-за дерева.
Бледсоу схватил ее за руку.
– Карен, оставайся на месте! Пусть спецназовцы проверят весь дом, потом мы войдем.
Она стряхнула его руку, выхватила из наплечной кобуры свои «Глок» и шагнула к дому.
– Я иду туда сейчас!
Робби, стоявший в десяти футах позади за другим деревом, присоединился к Карен.
– Мы идем внутрь, – объявила она по радио.
– Спальня наверху, чисто. Будь я проклят…
Карен замерла на месте, подняв пистолет и инстинктивно прицелившись в верхнее окно дома.
– Что такое?
– Этот парень болен! – снова зазвучал в наушниках голос спецназовца. – Здесь повсюду развешено всякое дерьмо. Причем действительно развешено. Пять отрубленных рук на потолочной балке. Господи Иисусе…
Карен обменялась с Робби понимающим взглядом и поднялась по ступенькам к выбитой входной двери. Она медленно вошла в гостиную и приблизилась к лежащему на полу мертвому телу.
– Вторая спальня наверху, чисто, – прошелестел ей в ухо еще чей-то голос.
Но она уже не слушала. Она смотрела в лицо Патрика Фаруэлла.
Своего отца.
Жестокого убийцы по прозвищу Окулист.
…семьдесят вторая
Франк Дель Монако опустился на колени рядом с Карен и встретился с нею взглядом.
– Ничего не понимаю, – произнесла она наконец.
– Он не выдержал, – сказал Дель Монако. – Совсем как другие.
– Какие еще другие? – поинтересовался Робби. Он стоял позади них, держа в левой руке свою шапочку и наушники.
– Все серийные убийцы. Они неизбежно доходят до точки после которой даже для них груз убийств становится чрезмерным. Хотя они и не обладают моральными и нравственными устоями в глубине души каждый из них понимает: то, что он делает, – неправильно. Этого понимания, правда, недостаточно, чтобы остановить их, но внутреннее напряжение постепенно нарастает, пока не доходит до точки, после которой они уже не в состоянии справляться с ним. И дальше все, конец игры.
– Но самоубийство… – в недоумении протянул Робби.
– Они начинают проявлять небрежность и сентиментальность, – пояснила Карен. – Их фантазии становятся все более жестокими и буйными, а порядок превращается в беспорядок, организация – в дезорганизацию. Именно так мы поймали Банди. [56]Если бы его не арестовали, он, скорее всего, просто покончил бы с собой.
– Об этом явно свидетельствует убийство сенатора Линвуд, – продолжал Дель Монако, – хотя мы, конечно, не рассматривали его под таким углом. Но, полагаю, мы верно квалифицировали его. Личные отношения и чрезмерная жажда насилия.
– Но не только они стали причиной его зверств, – заметила Карен. – Уже тогда он не мог справиться с собой. Вполне возможно, что убийство Линвуд, женщины, которая забрала у него дочь, стало для него последней каплей, и он пошел вразнос.
Дель Монако покачал головой.
– Скорее, он сделал то, что должен был, о чем мечтал в течение тех пятнадцати лет, что провел за решеткой. А потом он выходит на свободу и – бац! – встречает женщин, которые напоминают ему Линвуд в молодости, такую, какой он запомнил ее, когда видел последний раз. И пусть даже он не отдавал себе в этом отчета, подсознательно, убивая их, он убивал ее, снова и снова.
– А потом он каким-то образом нашел ее. Нашел Линвуд. И отправился на охоту уже за ней.
– Какова причина смерти? – спросил Синклер, входя в комнату.
Ответил Дель Монако:
– Огнестрельное ранение головы. Он выстрелил себе в лоб. Лицо обожжено частичками пороха. Он стрелял в упор, из старого револьвера тридцать восьмого калибра. Оружие по-прежнему зажато в руке. Похоже на самоубийство.
– Давно он застрелился?
– Навскидку я бы сказал, что примерно сутки назад, может быть, чуть меньше.
– Давайте снимем с лица следы порохового нагара, чтобы знать точно, – предложил Синклер.
– Карен, – позвал Бледсоу, – иди сюда. Тебе стоит на это посмотреть.
Она поднялась с колен и пошла на голос. Бледсоу стоял у лестницы, ведущей в спальню на втором этаже. На рыболовной леске к потолочной балке были подвешены пять отрубленных левых рук. В сумраке казалось, что они парят в воздухе.
– Пять… Скажи экспертам, пусть уточнят, чьей именно не хватает.
Бледсоу согласно кивнул.
– А теперь сюда.
Он провел ее по коридору в ванную комнату. На зеркале над раковиной губной помадой были выведены слова: «Это здесь, в крови».
Карен сделала глубокий вздох и огляделась. Ванная была старой, над унитазом в углу на стене висел сливной бачок, воду из которого можно было спустить, потянув за длинную цепочку.
– Похоже, мы нашли того, кого искали, – заметил Бледсоу.
Карен кивнула.
– Да.
– С тобой все нормально?
Она задумчиво прикусила губу.
– Знаешь, я думала, что буду испытывать какие-то чувства… типа того, что я уже бывала здесь раньше. Потому что это действительно так, я наверняка жила здесь. Пусть даже совсем еще ребенком, пока у Линвуд не хватило ума взять меня и сбежать отсюда к черту на кулички! – Она снова обвела взглядом ванную комнату и выглянула в коридор. – Но я ничего не чувствую.
– Ты была совсем крохой. Чего ты ожидала?
– Не знаю, Бледсоу. Я просто думала, что почувствую хоть что-нибудь. Хотя, с другой стороны, в последнее время я стала замечать, что меня мало что трогает.
В эту минуту она заметила Робби, который остановился в дверях.
– Я сумею тебя тронуть, – пообещал он и взял ее за руку.
Она вышла следом за ним из ванной и прошептала:
– Ты уже тронул меня, Робби. Тебе уже удалось невозможное.
…семьдесят третья
Гиффорд стоял на кафедре в конференц-зале, обращаясь к сотрудникам Отдела криминальной психологии. Карен скромно пристроилась чуть позади него.
– Полагаю, все мы должны выразить агенту Вейл сердечную благодарность за ту чертовски хорошую работу, которую она проделала, работая над раскрытием дела Окулиста. И за то, что не отступила от своих убеждений. Я знаю, многие из нас сомневались в ее выводах на протяжении последних восемнадцати месяцев. И я тоже, как и остальные, чувствую себя виноватым, за что и приношу свои извинения.
Он искоса взглянул на Карен, и та вдруг поняла, что Гиффорд говорит искренне.
– Благодарю вас, сэр. Ваши слова мне очень дороги.
В зале раздались аплодисменты, которые стихли, стоило Гиффорду поднять руку.
– А теперь давайте вернемся к работе. – Он наклонился к Карен и прошептал ей на ухо: – Жду вас в своем кабинете через десять минут.
Манера, в которой Гиффорд на утреннем совещании, перед всем отделом, выразил ей признательность за усилия, поразила Карен… и стала для нее совершенно неожиданной. То есть она оказалась решительно не готовой к подобному повороту событий, И хотя такое признание значило для нее очень много, она все-таки не могла оценить его в полной мере – уж слишком разбитой физически и морально она себя чувствовала. Ей казалось, что ее пропустили через мясорубку, а потом ее вдобавок переехал грузовик, и в данный момент Карен ничего так не хотелось, как забраться в постель проспать несколько суток подряд. После заключительного эпизода всей истории на ранчо Фаруэла ее доставили полицейским вертолетом к автомобилю, который ждал у здания Полицейского управления округа Фэрфакс.
56
Теодор Банди (1948–1989), флоридский серийный убийца, сексуальный маньяк. На его счету около сорока жертв.