— Все в порядке! — крикнул Робби. — Отдыхаем. Здесь мы в безопасности.

Мы с облегчением повалились на сырую землю. От нее шел непередаваемо свежий запах утесника и колокольчиков, в который вплетались свежие ароматы земли после дождя. Я вспомнила, как благоухал сад в Холлиуэлле и, как тянуло стылым водянистым холодом от Тропы мисс Миранды.

Я услышала, как сдавленно всхлипнула мать, и увидела, как капитан Коггин сжал ей предплечье.

— Вот она! Подходит! — подчеркнуто спокойным голосом сказал Гарри Хеннесси. Рука Николаса Пембертона скользнула по мокрому дерну в поисках моей ладони.

Стена воды огромным белым привидением ворвалась в подковообразную излучину реки. Может, виной тому было мое воображение, или же объяснение капитана Коггина, что это проделки эха, но мне показалось, что рев обрел всесокрушающую мощь. И откуда-то из-за затопленного сада, от залитых плит Тропы мисс Миранды, из-за дома донесся жалкий отзвук.

И все кончилось.

Вот дом стоял перед нашими глазами — и в следующую секунду исчез. На него обрушилась огромная, кипящая пеной стена воды. Под ее бурлящей массой исчезла даже каминная труба.

Я услышала оглушительный грохот, треск кирпичей и камней. Я даже почувствовала, как в лицо мне полетели брызги, когда могучий водяной вал разбился буквально у наших ног. Закрыв глаза, я слушала, как трещит и осыпается каменная кладка.

Кроме этих звуков и рева воды, ничего не было слышно. Хотя до меня доносился скрежет — это «Морскую нимфу» приподнимало и кидало на берег бухточки, — я уловила резкий сухой треск, словно кто-то беззаботно раздавил спичечный коробок.

Я скорее почувствовала, чем услышала сдавленный вздох Николаса и открыла глаза. Стена уходила выше по реке и вскоре исчезла из виду, но до меня еще донесся ее стихающий гул, когда она скрылась за ближайшим к «Высоким полянам» поворотом реки. И только тогда я перевела взгляд туда, где должна была остаться груда щебня, некогда бывшая Холлиуэллом.

И не увидела ее. Не было той кучи обломков, которой полагалось выситься посреди реки, отмечая место моего дома. На этом месте красовался сам Холлиуэлл-Грейндж. Я сосчитала его гордо вскинутые трубы. Прошедший в свое время крещение огнем, теперь он блестел в лунном свете, мокрый, но нетронутый, готовый выстоять еще пятьсот лет.

В «Высоких полянах» нас ждал горячий кофе, а миссис Джексон делала круглые сандвичи и одновременно советовалась с Таней, какие комнаты отвести для гостей. Но мужчины не собирались оставаться. Они набились в «лендровер» Робби и отправились в долину выяснить, нужна ли помощь деревне.

К счастью, как отмечал капитан Коггин, никто из ее обитателей не был столь туполоб, как Вогены, чтобы ставить свой дом так близко к воде, но оставалась опасность, что кто-то пострадал, прежде чем волна ушла вверх по реке. Не исключено, что кого-то из жителей деревни затопило или же соседи беспокоятся о судьбе обитателей Холлиуэлла.

Конечно, никто из нас не мог умолчать об удивительном спасении дома.

— Точно, как в те времена, когда «круглоголовые» окружили дом — и их смыло наводнением, — рассказывал капитан Коггин. — И я думаю, что эта ночь останется в истории Холлиуэлла. А вдохновенная сага о скачке Леди Джейн станет столь же известной, как судьба бедной мисс Миранды.

— Две стороны любви, — произнес Николас, собираясь в дорогу с Робби. И я не могла не согласиться с его словами.

Таня и миссис Джексон разогнали нас по постелям, хотя, предполагаю, мало кто из нас смог уснуть. Слишком много событий свалилось нам на головы, чтобы мы забылись в блаженном сне.

Я бодрствовала, слушая, как далеко внизу под «Высокими полянами» шумит река. Ближе к рассвету пришел сухой восточный ветер, от которого дребезжали оконные переплеты. И должно быть, под его завывания я и погрузилась в сон, ибо мне грезилось, что ни одно из событий этой ночи не происходило и что все вернулось к своему началу, как было прежде.

Сон этот я вспомнила с отчетливой яркостью сразу же после завтрака. Наши мужчины, не дав себе толком отдохнуть, встали пораньше и помогли домоправительнице справиться со стряпней. После яичницы с ветчиной и сассекских блинчиков миссис Джексон, Николас настоял, что отвезет меня в Холлиуэлл.

— Робби сказал, чтобы мы взяли «лендровер», — сообщил он, — так что мы сможем форсировать вброд то, что осталось от реки.

— Робби очень обязательный человек, — улыбнулась я.

— И столь же настойчиво старался сбить нас с пути, как я — идти своей дорогой.

— Ох, — только и выговорила я, ибо ничего иного мне не пришло на ум. — А почему?

— Объясню, когда доставлю тебя в Холлиуэлл.

— Есть особая причина?

— Да, конечно.

Вот поэтому я и вспомнила сон, когда он пообещал:

— Я все скажу тебе, когда мы снова вернемся к началу. На то самое место.

Так что мне оставалось лишь хранить молчание, когда мы осторожно спускались по сырым склонам к затопленной дороге внизу. Бледное солнце все же порадовало нас теплом и светом, и земля парилась, подсыхая буквально на глазах. В воздухе стояла золотистая дымка, и пахло сочными запахами подступающей осени.

По Хай-стрит все еще текли потоки, а заливной луг превратился в озеро. Поворот в конце Джипси-Лейн наполовину был скрыт водой, и деревня выглядела пустынной и молчаливой, ибо все сидели по домам, убирая последствия ливня, который вчера хлестал сквозь прорехи в крышах.

Когда мы, подпрыгивая в промоинах и расплескивая фонтаны грязной воды, добрались до дороги у реки, я не выдержала:

— Если твой рассказ и потерпит до Холлиуэлла, то я думаю о вещах, которые ждать не могут.

Николас снял одну руку с руля и сжал мою ладонь:

— Ты о чем?

— В самом ли деле ты был обручен с Сильвией Сильвестр?

Николас испустил характерный для него короткий обаятельный смешок.

— Силы небесные, женщина, — с ироническим возмущением воскликнул он, — неужели человек, обрученный с Сильвией, бегал бы за тобой? Или вообще за кем-либо?

Я не смогла удержаться от смеха, признавая его правоту. Но, несмотря на его напускной цинизм, я уже понимала, что Николас не из тех людей, которые легкомысленно относятся к такому понятию, как любовь. И когда я отрицательно помотала головой, он поинтересовался:

— А с чего ты это взяла?

— Но все же… она говорила, что вы помолвлены.

— Если бы я только знал!

— А почему она… как ты думаешь?

В его словах звучали мягкость и печаль, потому что Николас был очень добрым человеком:

— Бедная Сильвия! Тому есть масса причин. Во-первых, она считала, что это отличный рекламный ход…

— В чем я неоднократно убеждалась, — сухо оборонила я. — Почему еще?

— Ну, видишь ли… — Он развернул «лендровер», чтобы объехать огромную лужу, и по обе стороны машины взметнулись огромные столбы желтовато-коричневой воды. — Она выдержала нелегкую борьбу за право, наконец появиться на экране. Главная идея, которая снедала бедняжку, — она должна стать первым номером. Сильвия никогда не верила, что ей что-то дадут совершенно бескорыстно, и потому готова была душу заложить, чтобы увидеть свое имя в титрах.

— И увидит?

— Думаю, что да. Но она решила, что я сделаю для нее гораздо больше, если… — Он смущенно улыбнулся. — Ну, если будет известно, что мы обручены или влюблены, назови как угодно…

— Порой ты весьма искусно изображал эти чувства.

— В самом деле? Как ты с Робби?

Он отвел взгляд от ухабистой дороги и испытующе посмотрел на меня. Нахмурившись, изобразил насмешливый укор в мой адрес.

Я почувствовала, как у меня пылают щеки. Чтобы отвлечь его внимание, я продолжила:

— Подумать только… я переживала, что ты ужасно расстроился, когда прочел то неуклюжее сочинение и узнал, что Сильвия целовалась с Робби. Помнишь? Его написала Дженис Пибоди.

— Могу ли я это забыть? — рассмеялся он. — Я страдал лишь из-за того, что Робби тебя унижает.

Я промолчала. Мы подъехали к берегу. Утреннее солнце и порывистый ночной ветер сделали свое дело, и теперь от потока, еще вчера бушевавшего здесь, осталось не более двух футов разлившейся воды.