Я тут себе страшные клятвы даю. Выполняю их.

А он – голова болит.

Так и спал бы вместе со мной! Обнял бы, прижал и не выпускал из объятий всю ночь! Я бы и уснула вместе с ним. Полежала тихонечко, как мышь, хочешь не хочешь, но – уснула бы!

Я ворчала на Туполева, рыскала по каналам спутникового телевидения и понимала, что ни телевидение, ни тем более чтение увлечь меня не в состоянии. Я уже подвела под свое очередное безумство благородную  базу – не виноватая я-а-а-а, он сам уснул! – и понимала, что снова пойду в разведку. Проклинала мой неугомонный характер, вспоминала сказку о Синей Бороде и никак не находила в себе якоря.

Ну нет во мне якорей! Только любопытство и вредная особенность доводить до завершения любую задачу.

Даже смертельно опасную.

Зачем мучиться и снова ждать шести утра, если все можно сделать сейчас и быстро?

Народ массово пошел в кинотеатр. В ресторане на палубах и в барах пусто. А мне делать совершенно нечего.

Ведь все равно полезу. Это точно. Так почему бы не сейчас?..

Отгоняя от себя мысль, что очень хочется утереть нос контрразведке, что делаю я это исключительно в интересах Родины, я быстренько надела черные джинсы, черную толстовку на длинной змейке, связала волосы в тугой пучок и отправилась защищать интересы родимого государства.

Ну кто, как не мы? Кто, кроме нас?

Хорошо освещенная верхняя палуба была совсем пустынна. Народ всем колхозом следил за приключениями вампиров с английскими титрами, я сделала круг по палубе и убедилась, что, кроме трех китайцев в баре ресторана, никого нет. В баре на носу сидит Тарас Ваценко и строит куры владелице фитнес-центра Стелле, там же пьют пиво прибалт Лацис и компания продвинутых московских нефтяных брокеров.

Через огромное стекло я полюбовалась Тарасом и фитнес-леди и с некоторой грустью поразилась странному совпадению. Только этим утром я изобретала историю любви агрария с моей землячкой, как тут нате вам – сидят любезничают. (Как бы Инесса Львовна по доброте душевной с комментариями по украинскому адресу не влезла! С нее, сердобольной, станется!)

Погуляв по носу и убедившись, что ни один зритель с показа не сбежал, я развернулась на сто восемьдесят градусов и против течения – казалось, я его чувствую и трудно идти – прошагала мимо скупо освещенных окон второго бара до двери в ресторан. Дошагала и, не поворачивая, промаршировала дальше. Ноги мои поддались обратному течению и не согласились с приказом мозга. Перетрушенная душонка убедила их не повиноваться.

Еще дважды я проходила мимо застекленных дверей и все никак не решалась войти. Внутренний голос вопил: «Зачем, зачем тебе это надо?! Иди в каюту, найди по телевизору ужастик и бойся у экрана! Твое дело – сторона!»

Пустой ресторан огромной черной дырой проносился мимо, я запуталась в стремлениях и как будто понимала: стоит только мне войти в полутемный коридор, и пути назад уже не будет. Коридор всосет меня в лакированный раструб и подчинит шальному безумию.

Я остановилась на палубе, сказала себе: очнись, идиотка, хватит бегать, пора выбирать приоритеты.

Приоритетным в данный момент являлось спокойствие духа. Это я понимала четко. Стоит мне вернуться в каюту, постараться увлечься ужастиком, как через час возникнет тот же подкожный зуд и комната Синей Бороды начнет провоцировать воображение с новой силой. Эта комната, точнее, шкафчик доведет меня до исступления. К двум часам я окончательно дойду до ручки и поставлю будильник на шесть утра.

То есть обыскивать зазеркалье я буду уже на свету, с поварами за спиной. Два ряда железных банок не отпустят мое воображение. Они стали идеей фикс. И если я хотя бы не подержу их в руках, о спокойствии духа нечего и думать.

Отцепившись от якорей в виде ограды борта, я бодро отпечатала шаги до дверей ресторана, совершила два поворота и без раздумий, всеми пальцами вцепилась в намагниченное зеркальное полотно. Дверца тихонько и приятственно чавкнула, отверзлась, и я сразу вытянулась до верхней полки. Сняла первые две банки из наружной шеренги и перевернула их днищами вверх.

Из одной, той, что была в раскрытом рабочем состоянии, тут же высыпалась тонкая струйка белесого порожка. Я выругалась с душой и разбросала его по углам носком летних парусиновых тапочек. «Курица безмозглая», – похвалила себя и, подняв банку вверх, заглянула под днище.

Выпуклые цифры месяца и года выпуска совпадали на обеих банках. Штрих-код тоже был абсолютно идентичен. Я поставила их на место, спешно, одну за другой проверила еще четыре банки и, наконец, добралась до последних угловых туб с порошком. (На передний ряд у меня, честно говоря, и надежды-то не было. Вряд ли банка с контейнером могла стоять там, откуда ее удобнее всего взять уборщице. Самым вероятным тайником я предполагала одну из последних угловых банок.) Взяв по тубе в обе руки, я перевернула их днищами вверх – месяц и год совпадали, – проверила цифры штрих-кода и огорченно замерла.

Все восемь банок оказались совершенными близнецами. В них тихо шуршал тонкодисперсный порошок, он перекатывался туда-сюда, я стояла нахмурившись и, как музыкант из латиноамериканского оркестра, потряхивала банки на манер погремушек, перемещая порошок из конца в конец.

Шур-шур, шур-шур едва слышно, созвучно пели банки. Я кукарача, я кукарача, перешептывались они. Я тупо слушала ритмичный шелест и уже собиралась вернуть тубы на место с мыслью: а что ты, собственно, хотела? Разведка, чай, не шлепанцем куриный суп хлебает. Шумовые эффекты и всякие там циферки в точности соблюдает…

Как вдруг уловила, что банка в правой руке ведет себя неправильно. Не так. Елозит и смещается запечатанным концом вниз.

Я стремительно поменяла банки местами.

Я кукарача, я кукарача, а я черный таракан…

В банке, что я теперь держала в левой руке, был изменен центр тяжести! И заметить это можно было, только переворачивая сразу две банки концом вниз, концом вверх, туда-сюда, туда-сюда. Отрешенно, самозабвенно и в точности зная, чего хочешь добиться.

То есть, не будь я процентов на девяносто уверена, что знаю, что и где искать, этот небольшой, едва заметный перекос центра тяжести я не заметила бы.

«А может это быть заводской брак?! В банку немного порошка недосыпали, вот она и елозит, – уже составляя пемолюкс в аккуратные ряды, так чтобы опустевший угол не был заметен, размышляла я. – Или, например, днище бракованное – толще, чем у других банок?»

Но порошок одинаково упруго ударялся о верхнюю крышку, а цифры, выбитые на днище, не выглядели странно и не давали ощущения иной толщины алюминиевого кругляшка…

Я захлопнула зеркальную дверцу, засунула экспроприированный пемолюкс под резинку толстовки, устроила его поудобней на пузе и хитрой мышью выскользнула к дверям на палубу. Высунула нос на улицу, увидела, что ближе к переду «Девушки» стоит какая-то смутная тень, и, резко взяв с места, понеслась огибать верхнюю палубу по корме и левому борту. Судя по некоторому шуму, «Дневной дозор» уже благополучно разобрался со всяческими непорядками и народ двинулся из кинозала. Я кенгуриными скачками проскакала по длинному внутреннему коридору, дрожащей рукой всунула магнитный ключ в скважину и запрыгнула в каюту.

В каюте было светло, на корточках перед раскрытым платьевым шкафом сидел Туполев в семейных трусах и беззастенчиво обыскивал мой чемодан.

Я выпучила глаза, разинула рот и машинально поправила под кофтой сползающую банку.

– У тебя градусник есть? – сипло спросил любимый, продолжая все так же увлеченно исследовать боковые отделения  моего чемодана.

– Есть, – сглотнула я. – Но в тумбе.

– А-а-а, – заторможенно пропел Назар, пыхтя поднялся на ноги и добавил: – Кажется, у меня температура.

– Бедненький мой! – разродилась я и рысью метнулась к прикроватной тумбе, где у меня лежала походная косметичка с лекарствами и всяческими дамскими мелочами. – Заболе-е-ел, – сюсюкая, подвывала я, тем не менее не забывая поправлять ползающую вдоль пуза банку. – Сейчас я тебя вылечу-у-у.