Впрочем, моего мнения никто и не спрашивает. Так что уже утром следующего дня я лежу на жестком топчане, опутанный какими-то проводами и пристегнутый к нему ремнями. А немногословный санитар около электрощитка пощелкивает какими-то тумблерами.

— Режим, — говорит ему медсестра за столиком и делает какую-то пометку в бумагах.

— Есть режим! — что-то включает санитар.

— Проверка амплитуды.

— В норме! — откликается электромедик.

— Включайте!

Отчего мне никто сразу не сказал, что под электролечением подразумевается обыкновенный (или нет, кто там его знает…) электрошок? Удовольствие весьма сомнительное, я вам скажу… Самого бы это врача сюда, глянуть, как он в дугу сворачиваться станет. Больно же! Кто только изобрел эту пытку?! И результаты её тоже… весьма неоднозначны. Строго говоря, вообще незаметны или, как минимум, неоднозначны. Ну, ускорилась у меня какая-то там реакция — и что? Память-то не вернулась! Бетховеном не стал и на скрипке играть тоже, скорее всего, не буду. А вот злости — той поприбавилось. Да и мотает меня во все стороны, словно дубиной по башке звезданули.

Теперь я понимаю, отчего в коридорах больницы лежат коврики и дорожки. Здесь и сейчас любой посторонний звук способен вывести меня из себя. Надо думать, я тут не один такой… нервный.

Дни идут как-то медленно. Возможно, оттого, что они до предела насыщены всевозможными процедурами? Не знаю… Но вот на сеанс гипноза шел с волнением. Уж больно интересные штуки о нашем докторе Крауци рассказывали на прогулках мои собратья по лечению. И видит-то он насквозь, да и внушить может всякое…

— Как он мне предложил последнюю девчонку вспомнить! — восхищенно говорил коренастый артиллерист Ганс Баумгартен. — Я, сначала-то, засомневался… мол, где та Ингрид, сколько уже времени прошло! А он — не отстает! Говорит — ты ж её трогал? А то ж, отвечаю! И не только руками, так сказать… Ну и вспоминай — кивает доктор. А я тебе помогу, подскажу, если что…

— И как? — интересуюсь я. — Удалось?

— Спрашиваешь! После этого — аж трусы стирать пришлось… — смущается Ганс. — А дальше — прямо, как из мешка, всё и посыпалось! И взводного вспомнил, да и ребят всех тоже… Мне рыжий Ольбрихт десять марок задолжал — теперь-то спрошу! А он-то, поди, и обрадовался!

Доктор же на поверку оказался совсем нестрашным. Худой, как жердь и очень болтливый. Он усаживает меня на стул и устраивается напротив.

— Контузия? — участливо спрашивает Крауци.

— Так точно, герр…

— Доктор. Просто — доктор.

— Так точно, герр доктор. Совсем рядом рвануло!

— Бывает, — сочувственно кивает он. — А как близко?

— Ну… совсем близко, как мне сказали. Я только помню землю перед глазами… встала она дыбом. Или это я упал?

— Хорошо помните?

— Ну… да.

— Описать сможете?

— То есть?

— Ну, раз вы её вблизи видели, то какие-то отдельные моменты, наверняка, лучше рассмотреть смогли?

— Да… наверное.

— Вот и опишите мне их. Комочки земли, камешки — тоже, наверное, имелись?

— Были, — уже увереннее отвечаю я. — Один — точно помню!

— Вот, с него и начнём. Большой он был или нет? Какой формы? Цвет?

…

А дальше я совсем ничего не помню. Прихожу в себя, когда на улице уже смеркается. Крауци сидит за столом и что-то пишет.

— Очнулись? — спрашивает он, не поднимая головы.

— Так точно, герр доктор.

— И как ваше самочувствие?

— Да… нормально всё. Только ничего не помню.

— Это не страшно. Не всё сразу, мой друг. Идите. Завтра мы с вами ещё встретимся.

А ночью, лежа в кровати, я ворочаюсь с боку на бок. Сон не идет, словно что-то ему мешает. Какие-то странные обрывки мыслей носятся у меня в голове. Никак не могу ухватить хоть одну из них за хвост, чтобы осмыслить и понять. Врач, несомненно, мастер и что-то там сумел разбудить в моей памяти. Знать бы — что именно?

И снова был день. Очередная встреча с милым доктором Крауци. Ещё один сеанс электролечения. И ещё одна бессонная ночь от боли в уставших мышцах.

Это не осталось незамеченным и вечером меня пичкают снотворным — режим! Больной обязан спать в отведенное ему время.

А назавтра — все идет по проторенной колее.

Начинаю замечать, что я несколько иначе уже смотрю на окружающий мир. По звуку за забором различаю тип проехавшего автомобиля. Это — грузовик, а вот сейчас протарахтело что-то небольшое и верткое. Какая-то маленькая машинка. «Опель»? Почему именно он? Не знаю…

Делюсь своими открытиями с Крауци.

Он кивает.

— По-видимому, ранее вы имели отношение к машинам. Интересно…

Врач встает и делает мне знак следовать за ним.

Обойдя здание, мы подходим к стоянке. Здесь стоят автомашины сотрудников клиники. Доктор вытаскивает ключи и открывает дверцу одного автомобиля.

— Садись, Макс! — кивает он на водительское сиденье.

Устраиваюсь поудобнее. Машина ещё не старая, чуть-чуть чем-то попахивает…

— Масло подтекает, герр доктор?

— Унюхал?

— Так точно, герр доктор!

— Спокойнее, Макс. Расслабься. Возьмись за руль, так. Включай передачу… первую.

Руки мои, совершенно автоматически выполняют указанные операции. Снимаю машину с ручного тормоза. Только с передачей я чуток задерживаюсь, не сразу сумев выполнить то, что от меня требуется.

— Так. Нейтралка. Задняя передача. Хорошо. Снова первая, вторая… Машина спереди! Тормози!

Непроизвольно выжимаю сцепление и утапливаю педаль тормоза! А руки вцепляются в руль. Тело вжимается в спинку сиденья.

— Всё, Макс! Расслабься и вылезай.

Автоматически ставлю автомобиль на ручник и открываю дверь.

— А ты водил машину! — покачивает головою Крауци. — И долго — навыки остались в памяти. Причём — именно легковую! Не грузовик. Ладно, Макс, учтем и это…

А ночью, перед тем, как снотворное окончательно меня вырубает, я веду незнакомый автомобиль. Большой и черный, он легко преодолевает неровности — мы едем не по дороге. Что-то бухает в ушах — музыка? Какая-то странная… «Рамштайн»? Откуда я это знаю?

— Ну что скажете, Герберт? Как там ваш пациент? Этот, как его… Макс!

— Прогресс налицо, герр профессор. Он с каждым днем вспоминает все больше. Надо полагать, до войны он был водителем. Причем, на легковой машине. Таксист, скорее всего.

— Почему вы так думаете?

— Я выезжал с ним в город. Машину он, действительно ведёт неплохо, и я не беспокоился на этот счет. Так вот, увидев стоявшую у дороги девушку, он автоматически сбавил скорость и довернул в её сторону — хотел подобрать. Но, посмотрел на меня и сконфузился. Стоящий потенциальный пассажир — явление ему привычное.

— Хм! Возможно!

— Он вспоминает музыку и даже мелодии какие-то мне пытался изобразить. Странные, непривычно ритмичные. Но не лишенные некоторой красоты. Хотя и весьма своеобразные.

— Имя?

— Он Макс — это точно. Фамилия, которую он назвал в госпитале — с большой вероятностью, тоже его собственная. Солдат — его тело помнит многое. Во время воображаемого обстрела, он мгновенно отыскал в моем кабинете наилучшее укрытие от огня.

— Ваше мнение?

— Полагаю, его уже можно выписать. Дальнейшая работа с ним имела смысл, если бы это был офицер, чья память и боевой опыт представляет собой большую ценность. А так… это солдат, он помнит, как рыл окопы, ворочал камни и выталкивал засевшие в грязи грузовики. Все это он может делать и сейчас, даже без дальнейшего лечения.

— Ну, что ж… Полагаю, вы правы. Стало быть — Макс Красовски?

— Да, герр профессор.

И снова стучат под полом вагона колеса. Поезд опять уносит меня в неизвестность навстречу будущей судьбе. Разумеется, в вагоне я не один. Одновременно со мной из больницы выписали еще несколько человек, чье лечение уже подошло к концу. Хотя, по нашим данным, на скорость выписки повлияло не столько удовлетворительное состояние здоровья пациентов, сколько напряженная обстановка на фронте. Она-то и явилась для нас основным лекарством. Врачам некогда возиться с рядовыми солдатами. Ходить может? Винтовку держать способен? Команды понимает? Так чего же еще от него требуется?