Главная квартира русского главнокомандующего находилась в Чартории[289]. К Шереметеву приехал тогда князь Федор Юрьевич Ромодановский — страшный человек своего времени, начальствовавший Преображенским приказом, где, как известно, производились ужасающие пытки. Он был так поражен новостью об измене Мазепы, что впал в бесчувственное состояние и потом разразился ругательствами.
Глава четырнадцатая
Нерасположение малороссийского народа к замыслу Мазепы. — Избрание в гетманы Скоропадского. — Проклятие Мазепы. — Царский манифест к малороссийскому народу. — Царские милости. — Движения шведского войска после перехода через Десну. — Мазепа в Бахмаче. — Универсал Мазепы к народу. — Универсал Скоропадского к народу. — Стан шведского короля в Ромнах. — Поход Мазепы к Гадячу. — Универсалы Карла XII к малороссиянам. — Верность малороссиян к царю. — Миргородский полковник Апостол. — Кгалаган. — Ответ Мазепе от канцлера Головкина. — Коварство Мазепы. — Перехваченное письмо к Лещинскому. — Недоверие шведов к казакам. — Поход короля Карла и Мазепы к Веприку. — Жестокая стуже. — Взятие Ромен русскими. — Взятие Веприка шведами. — Занятие шведами Зенькова. — Поход Карла и Мазепы, в Слободскую Украину. — Сражение под Красным Кутом. — Возвращение. — Внезапная распутица. — Успехи русских в Прилуках и в Рашевке. — Изгнание шведов из Лохвицы. — Главная квартира шведов в Великих Будищах. — Царские милости семейству Кочубея и другим.
Отступление Мазепы от царя ни в каком случае не могло увлечь но тому же пути малороссийского народа, в особенности когда великороссийское войско, с самим царем во главе, находилось в пределах Гетманщины. Правда, малороссияне показывали часто недовольство царскими служилыми людьми, тем более в военное тяжелое время, когда последние, иногда и сами того не хотя, обращались с туземцами сурово по этому поводу во всем малороссийском крае раздавались резкие и враждебные крики против «московского пановання». Но тут очень ошибся бы, кто по этим крикам заключал бы, что народ пристанет ко всякой иноземной силе, которая станет разжигать его против московской власти. Факты, возбуждавшие в народе нерасположение к. москалям, не были еще ни столько многочисленны, ни столько сами по себе сильны, чтобы образовать в народе такую вражду, какая могла бы сплотить его ко всеобщему восстанию, а руководители к такому восстанию не имели в народе столько любви, чтоб увлечь его. Гетман Мазепа до сих пор главным образом держался только могуществом московской власти; для малороссиян это был польский пан, передавшийся на московскую сторону, но оставшийся навсегда с польскими панскими приемами: всегда было огромное число таких, которые были бы рады, если бы только узнали, что царь его сменяет. Великорусские ратные люди с полковником Анненковым постоянно берегли его особу, и гости, посещавшие Гетманщину, замечали, что если бы не эти охранители, то малороссияне скоро бы избавились от своего гетмана. Если в народе малороссийском, как доносил постоянно Мазепа, и была наклонность к мятежам и переворотам, то уж никак не в духе Мазепы. Народ при удобном случае мог до некоторой степени поддаться подущениям запорожцев и неразлучных с ними «гультаев», т. е. непосидячих бродяг, искавших сами не зная чего, — мог печать истреблять панов и орандарей с неясными и неосмысленными желаниями всеобщего окозачения; но это стремление, легко притом укротимое, как показало дело Петрика, никак не могло подготовить народ к тому, чтобы теперь идти за Мазепой. Против такого стремления до сих пор постоянно вооружался Мазепа и в этом случае действовал в согласии с московскою властью. Если бы теперь он и стал вторить народным инстинктам, то ему бы меньше, чем кому-нибудь иному, поверили. Но уж никак не должен был надеяться на народное сочувствие гетман, опиравшийся на вступившую в пределы Гетманщины иноземную шведскую силу, которой народ почти вовсе не знал, и на поляков, которых народ из поколения в поколение привык ненавидеть.
При таком настроении народных умов и чувствований неудивительно, что как только стало известным, что Мазепа отступил к шведской стороне, неприязненной царю, так тотчас же последовали челобитные, заявлявшие о преданности малороссиян московскому престолу, и притом не только из того края, где уже находились великороссийские ратные силы, но и из таких полков, где их еще не было, — следовательно, нельзя признавать их только действием страха. 5 ноября пришли к царю челобитные из Прилук, Лубен, городов — Лохвицы, Новгород-Северска, из сотен полков Прилуцкого (Варвинской, Сребненской, Иченской), Лубенского и Миргородского, — тех полков, откуда полковники ушли с Мазепою, — все в одном духе, с обещанием верной службы царю.
1 ноября в Богдановке[290] явились по призыву царской грамоты к государю полковники: стародубский — Скоропадский, черниговский — Полуботок и наказные: переяславский — Тамара и нежинский — Жураховский. Каждый приходил с кружком сотников и войсковых товарищей своего полка. Петр местом выбора назначил Глухов и поручил открыть избирательную раду ближнему царскому боярину, князю Григ. Фед. Долгорукому, при котором должен был находиться дьяк Посольского приказа Родостамов с двумя подьячими. Царь для безопасности в пути придал им белозерский драгунский полк. Все делалось по старым обычаям, с теми приемами, какие всегда соблюдались при выборе гетмана.
3 ноября все прибыли в Глухов. Сотник Туранский встречал их как хозяин места, куда они прибывали. Вечером в этот же день полковники и прочие начальные лица были у князя Долгорукого и обменялись с ним взаимными предположениями о выборе. На другой день, 4 ноября, прибыл туда и сам государь.
Князь Долгорукий, поговоривши таким образом с полковниками. сообщил царю, что достойнейшими получить гетманский сан козаки считают двух полковников: черниговского и стародубского. «Полуботок очень хитр, — сказал Петр, — с него может выйти другой Мазепа. Лучше пусть выберут Скоропадского». Обстоятельства были таковы, что при малочисленности участников выбор вольными голосами мог считаться только для вида, а на самом деле гетманом должен стать тот, на кого укажет государь.
5 ноября совершено было отрешение Мазепы от гетманства. Оно совершилось театральным способом. Устроен был эшафот, на нем воздвигнута виселица; взнесли на эшафот куклу, изображавшую Мазепу в андреевской ленте. Затем взошли на возвышение Меншиков и Головкин и разодрали патент на звание кавалера. Потом прочитано было длинное писание, где излагались благодеяния Петра, долговременная доверенность государя к гетману и неблагодарность последнего. Вслед за тем сорвали с куклы андреевскую ленту, палач зацепил куклу веревкою и повесил на виселице. Такая казнь над отсутствующим врагом была в духе того времени. Почти около того же времени, по поводу политической вражды между Францией и Англией, во Франции подобным способом творили поругание над изображением английского короля Вильгельма III, а в Лондоне над изображением Людовика XIV.
Ввечеру 5 числа полковники, призванные один по одному к Долгорукому, объявили, что во всем будут поступать по произволению царскому.
Рада совершилась 6 ноября. После литургии и молебна в церкви Св. Троицы все вышли на улицу, где уже стояла толпа Козаков и посполитых. Князь Григорий Федорович проговорил к ним вступительную речь, а посольский дьяк Родостамов, взошедши на стол, прочитал с этого возвышения царскую грамоту.
«Теперь, — сказал князь Долгорукий, — по древнему вашему обыкновению пусть все войско малороссийское и народ, съехавшийся на избрание гетмана, подают голоса, кому быть гетманом».
Он отошел. Должно было произойти совещание. Но все уже было решено заранее.
«Быть гетманом стародубскому полковнику Ивану Ильичу Скоропадскому! — провозгласили начальные люди. — Понеже он человек есть царскому величеству верный и в войске малороссийском заслуженный и в делах искусный».