Пока извещали шведского короля, Мазепа опять созвал своих Козаков и велел им присягнуть, что вступают в союз со шведами для освобождения Украины от московского ига. Но тут только увидал Мазепа, как мало военной силы приходилось ему представить своему союзнику. Осталось у него, по одним известиям, полторы тысячи человек, по другим — несколько сот, — много до тысячи. Все остальные дали тягу, раскусивши в чем дело и что с ними замышляют творить, не спросивши у них предварительно о желании.

Вечером 28 октября Мазепа приехал к шведскому королю. Гетман представился ему на другой день, 29 октября. Около короля находились тогда знатнейшие вельможи и военачальники; между ними были: канцлер граф Пипер, генерал-квартирмейстер Гилленкрок, верховный судья, два генерал-адъютанта и несколько полковников. С Мазепою внесли два знамени его гетманского достоинства — бунчук и булаву. Мазепа произнес перед королем короткую, но складно составленную речь на латинском языке. В этой речи он просил короля оказать козакам покровительство и благодарил Бога за то, что посылает им избавление от царского рабства. В уважение к летам и к подагрическим страданиям гетмана его пригласили сесть. Король беседовал с ним стоя.

Так велась беседа шведского короля с гетманом до полудня. Шведы с любопытством смотрели на Мазепу и слушали его речи. По известию секретаря Карла XII, перед ними был старик 66 лет от роду, среднего телосложения, худощавый, без бороды, но с усами по польскому обычаю. Вообще, он имел вид важный, но временами проявлял проблески веселого и живого нрава, шутил с очень метким остроумием и развеселял слушателей; в речах его замечали большой такт и много ума. Видно было, что он был человек образованный и превосходно владел латинским языком. Карлу он сразу понравился и был приглашен к королевскому столу вместе с ближайшими к нему особами из генеральных старшин. Для прочих Козаков накрыто было два больших стола и, кроме того, некоторых из них пригласили еще обедать к себе граф Пипер и генерал Реншильд.

После обеда король отошел в свои покои, а за ним Мазепа с бунчуком и булавой; в знак своей покорности королевской воле он положил эти знаки к ногам шведского короля. Наконец гетман простился с королем и сел на коня при звуке труб, на которых заиграли его люди.

Пришло известие, что партия царского войска была выслана схватить Мазепу, не допустив его до переправы через Десну, и овладела несколькими экипажами из его обоза, не успевшими переправиться. Король послал в тот же вечер полковника Дельдорфа с шведскою кавалерией и козаками вниз Десны к Оболонью следить за движениями неприятеля и прикрывать левое крыло войска. От 25 до 30 октября шведская главная квартира продолжала находиться в Горках.

29 числа совершился переход царского войска через Десну. Русские, следуя позади шведов, спешили предупредить переход через Десну своих неприятелей, приказавши задним частям войск жечь на покидаемом берегу жилые местности, в том числе Почеп[279] и Погар[280]. Русский главнокомандующий Шереметев долго не подозревал Мазепы и в день своего перехода через Десну писал к нему, убеждая послать универсалы по всей Малороссии, чтобы народ не склонялся на «прелестные» шведские универсалы, распущенные по краю.

Между тем в воскресенье, 24 октября, Меншиков, как обещал посетить лично гетмана, отправился в путь; но доехавши до Мены[281], встретил едущего к нему полковника Анненкова. Тот подал Меншикову письмо от Мазепы и известил, что Мазепа приехал в Батурин. Меншикову не приходилось уже ехать в Борзну, и он сказал Анненкову: «Пошли же скорей нарочного к гетману известить, что я к нему еду». Но вдруг приезжает киевский губернатор, князь Дм. Мих. Голицын, должно быть, он находился где-нибудь вблизи, так как на него возложена была обязанность наблюдать за спокойствием народа в Малороссии Оба военачальника стали догадываться, что происходит что-то недоброе: последние поступки Мазепы заставляли всех, и даже самого царя, призадумываться и приглядываться, хотя ни царь, ни вельможи не решались оскорблять гетмана явными сомнениями.

Меншиков и Голицын переправились в ночь с 24 на 25 число через Десну и быстро покатили в Батурин. В селе Обмачеве, близ Батурина, явился к Меншикову некто Соболевский и объявил за собою слово и дело государево. Его позвали на свидание с Меншиковым в одну сельскую хату.

Он сказал: «Мазепа уехал к шведскому королю, а в Батурине дал приказание, не впускать русских, пока он сам не придет со шведскими силами, если русские придут в большом числе, если же в небольшом, то впустить, но задержать военачальников».

Поразительна была такая весть. Меншиков обошелся ласково с Соболевским, но вполне ему еще не поверил. Оба военачальника поехали далее в Батурин и приехали туда к полудню.

В батуринском подворке оставались русские офицеры и солдаты полка Анненкова. Они объявили, что гетман вчера, в воскресенье, уехал в Короп. Сердюки и батуринские обыватели ушли в замок и заперлись в нем. На стенах стояли вооруженные люди, наведены были пушки. Меншиков отправил Анненкова объясниться с запершимися в осаду.

«Что это значит? — спрашивал Анненков, подъехавши к стенам. — Зачем вы укрепились, будто против неприятеля? Отворите ворота, впустите в город князей и с ними царских ратных людей».

Ему отвечали со стен: «Гетман не велел впускать никого из великороссийских людей, потому что от них делается великое разорение малороссийским людям, и уже немало городов и сел совсем от них пропали».

«Но где же гетман?» — спрашивает Анненков.

Ему отвечали: «Он уехал в Короп, оттуда отправится к царскому войску».

«Злой у них поступок!» — сказали военачальники и отправились в Короп, где надеялись, быть может, застать гетмана.

Доехали они до местечка Новые Млины[282]. Там получили они известие, что Мазепа переправился через Десну под Оболонью.

«Теперь, — сказал Меншиков, — уже ясно, что он отъехал к неприятелю! Вот зачем Войнаровский в прошлую пятницу ночью, не простясь со мною, уехал от меня и с тех пор гетман ко мне не отзывался! Вот зачем, уезжая из Батурина, он никого из русских с собою не взял, а заранее их по сторонам разослал. Иначе нельзя рассуждать о том, как только, что совершенно изменил».

Меншиков отправился в Макошин[283]. Там к нему стали являться сотники и разные козаки из ближних мест, подтверждали известие об отъезде Мазепы к неприятелю, порицали ею поступок и просили ходатайствовать за себя перед царем, так как они вовсе не причастны измене гетмана. Меншиков отправил к царю курьера, извещал о случившемся и подавал совет поскорее «утвердить» простой народ чрез публичное извещение, выставивши на вид все озлобления и тягости, какие чинились народу во время гетманскогоуправления Мазепы, чтобы таким образом народ не склонялся к его «прелестям». Впрочем, ни между полковыми старшинами, ни в простонародья Меншиков не замечал пока ничего дурного.

Понятно, как была должна поразить царя такая новость; ни для кого она не была так неожиданна, как для него, потому что никто, как он, не был так твердо убежден в прямоте и верности к себе Мазепы. Но никакая неожиданность не могла поразить и потрясти царя Петра; он всегда и везде умел найтись и сообразить, что ему в данное время делать. Он получил письмо утром 27 числа в Погребках, а в следующую ночь послал Меншикову такой ответ:

«Мы получили письмо ваше о не чаянном никогда злом случае измены гетманской с великим удивлением. Надлежит трудиться, как бы тому злу забежать и не допустить войску козацкому переправляться через реку Десну по прелести гетманской: немедленно пошли к тем местам, где они, несколько полков драгун, которые бы им помешали. А полковников и старшину вели сколько возможно ласково призывать и говорить им, чтоб они тотчас ехали сюда для избрания нового гетмана. А буде полковник миргородский где поблизости обретается, то прикажи его, сыскав, к нам прислать, обнадежа его милостию нашею, потому что он великий был неприятель Мазепе. И вы немедленно приезжайте».