Пахло сыростью, гнилью, тленом.

Пока Ворожцов оглядывал строение снаружи, Тимур подсуетился и первым шагнул в дверной проем. Куда делась сама дверь, оставалось только гадать.

Ворожцов переступил через пару порожков. В большой комнате, или, правильнее сказать, на месте большой комнаты, пол по центру прогорел. На этом месте темнело кострище. Доски настила почернели по краям прожженной дыры. Там же громоздилась кучка головешек.

— Чего жалом водишь? — подошел Тимур.

— Гарью тянет, — поделился Ворожцов. — Спать здесь не стоит.

— Это еще почему? — возмутился Тимур.

— Хочешь, спи здесь, — не стал спорить Ворожцов. — Я палатку снаружи поставлю. И костер разведу.

— Мы теперь делиться будем?

— Не я первый начал, — устало пожал плечами Ворожцов и вышел на воздух.

Девчонки и Мазила стояли рядом, заняв выжидательную позицию. Ворожцов скинул рюкзак и принялся разбирать палатку.

Тимур вышел из избушки-развалюшки чернее тучи.

— Чего стоим? Темнеет. Мелкий, давай за дровами.

Мазила неловко сбросил рюкзак. Посмотрел на сумеречную дымку, что окутывала опушку, скрадывая пространство между деревьями.

— Я один не пойду, — пробормотал мелкий как-то потерянно.

— Казарезову с собой прихвати, — огрызнулся Тимур.

Наташка выдавила из себя странный булькающий звук, но ничего членораздельного не сказала. Леся, что только-только отпустила подругу, поспешно схватила ее за руку, подбадривая.

— Зачем ты так? — сказала с мягким укором Тимуру и повернулась к Мазиле: — Идем.

Тот заторопился, засуетился, будто ему предложили что-то постыдное. Ворожцов оторвался от палатки.

— Погодите.

Поднялся, подошел и отдал Лесе ПДА.

— Датчик включен. Осторожнее там.

Леся приняла прибор с благодарностью. Мазила уважительно кивнул.

— Спасибо, сталкер.

— Идите уже, сталкеры, — сердито проворчал Тимур, хотя распоряжений не требовалось.

Леся и мелкий уже топали к лесу.

Наташка села на рюкзак и вперила стеклянный взгляд в пятно на блузке. Оно словно и притягивало ее, и пугало. Ворожцов заметил это давно и всерьез опасался за ее психику.

— Наташ, — попросил он как мог мягко, — там в рюкзаке консервы и крупа. Доставай пока. Ужин готовить будем.

Он хотел отвлечь ее, успокоить, переключить. Но вкрадчивые слова произвели обратное действие. Наташа побледнела и быстро-быстро замотала головой.

— Сереже не нравилось, как я готовлю, — пробормотала она.

Губы ее затряслись, глаза заблестели. Ворожцов поспешно отвернулся, боясь, что она разревется. Унимать чужие слезы он никогда не умел.

А еще она первый раз назвала Сергуню Сережей. Никогда, кажется, так его не называла, пока тот был жив. Ни в школе, ни здесь. А теперь, когда его нет…

Ворожцов передернул плечами. Теперь его нет. Теперь всем стало понятно, что это не шутки. Поначалу, после первого шока, даже назад бежать хотели. Правда, потом вспомнили, что назад пути нет. Вперед идти страшно и опасно, а назад, туда, откуда едва убежали, — невозможно.

Вперед. А куда вперед? Цель этой прогулки теперь не казалась такой значительной. Никто не собирался так дорого за нее платить. Что они скажут, когда вернутся? Своим родителям, родителям Сергуни? Как объяснят, что их сын… Ворожцов сглотнул и поспешно отогнал мысль. Это все потом, когда вернутся. Если вернутся.

— Тимур, ты чего рычишь? — спросил он, чтобы хоть как-то отвлечься. — В тоннеле встретил кого?

— Никого не встретил, — бесцветным голосом отозвался Тимур.

— А чего тогда завелся?

— Тебе причин мало? Слушай, Ворожцов, ставь палатку и не лезь ко мне со своими психологическими консультациями. Лечи вон… — Тимур глянул на Казарезову, осекся. Брякнул первое, что пришло в голову: — Брата своего лечи.

Ответить хотелось, но продолжать перепалку Ворожцов не стал. Какой смысл? На фиг, от греха подальше. Он повернулся к Наташке, позвал:

— Наташ, подержи тент, пожалуйста.

Казарезова подошла, как сомнамбула, на негнущихся ногах. Но хоть подошла, услышала, отреагировала. Уже хорошо.

Не успели закончить с палатками, как вернулись Леся и Мазила. Леся тащила большую охапку хвороста. Мелкий волок две подрубленные под корешок сосенки. Небольшие, но Ворожцов здраво рассудил, что две такие дуры сам бы он в одиночку не дотащил. А Мазилу зря зовут «мелким»: физически пацан развит отлично.

Костер занялся мгновенно, и вода в котелке вскипела раньше, чем окончательно стемнело. Кашу варили Леся с Ворожцовым. Готовка получилась волнительной. Особенно когда наклонялись над котелком, чуть не сталкиваясь лбами.

Тимур поглядывал на это со стороны и при любом удобном случае взглядом напоминал Ворожцову, где его место. Но на взгляды, да и на самого Тимура сейчас было наплевать. Рядом Леся. Они делают что-то вместе, и это сближает.

Во всяком случае, Ворожцову хотелось так думать.

А еще из головы не шел Сергуня. Ворожцов размышлял о странностях человеческой натуры. Днем казалось, что ужас произошедшего не отпустит никогда. А сейчас… Ничего не изменилось. Сергуня все так же мертв. На блузке Наташкиной все то же спекшееся пятно. И сами они все в том же жутком лесу на краю Зоны. А жизнь, как ни крути, продолжается, и трагедия, такая страшная и такая непереносимая, уже отдалилась. Боль притупилась.

Когда блондинчика размазало в аномалии, Ворожцову казалось, что он никогда больше не сможет есть мяса. А сейчас не только он, даже Казарезова трескает кашу с тушенкой за обе щеки. Видимо, организм берет свое. Оно и правильно. Телу до лампочки душевные терзания. Иди оно на поводу у рефлексий, человечество давно бы вымерло.

— Кто дежурить будет? — спросил мелкий, облизывая ложку.

— Все по очереди, — отозвался Тимур. — Сначала Ворожцов, потом ты, утром я. Девчонок не эксплуатируем.

— Чего это ты утром?

— Под утро спать больше всего хочется, — охотно поделился Тимур. — А я себе как-то больше доверяю.

Ворожцов отвернулся. Знал, что Тимур посмотрит на него, знал, что уже смотрит. Чувствовал. Потому и отвернулся. Никак не поймет, что им сейчас надо быть единым целым, а не грызть друг друга. Только вместе смогут выйти. Поодиночке — не выбраться.

Окончательно стемнело. Лес зашевелился, зашуршал невидимой ночной жизнью. Звуки были незнакомыми и пугающими. Разве что костер трещал привычно. Сторожка высилась рядом страшным остовом с черными провалами дверей и окон, похожая на огромное мертвое животное.

Кто здесь жил раньше? И когда было это «раньше»? Говорят, до взрыва, после которого образовалась Зона, был еще один взрыв. Рванула атомная станция. Ворожцов даже читал об этом, но это было давно, еще до его рождения, и казалось преданием глубокой старины, как революция семнадцатого года или отечественная война двенадцатого.

Леся собрала миски, ополоснула, сложила на траву в тамбуре и полезла в палатку.

— Спокойной ночи, — сказала, снимая кроссовки. — Наташ, ты идешь?

— Мне в туалет надо, — тихо поделилась Казарезова и просительно посмотрела на Ворожцова: — Проводишь?

Сверкнули в темноте глаза Тимура. Победно сверкнули, будто он только что выиграл крупное сражение. Ворожцов вздохнул, поднялся и кивнул.

— Конечно.

— Только ты вперед иди, — шепнула Наташка, чтобы услышал только он. — Я боюсь.

Ворожцов молча побрел к кустам. Оставлять Тимура с Лесей ему не хотелось, но не бросать же напуганную девчонку одну в темном лесу. Наташка тихонько шлепала сзади. Даже шаги ее стали какими-то подавленными, притихшими, сломленными. Ворожцов зашел за деревья, остановился перед кустами. Включил налобный фонарик, посветил. На всякий случай поводил из стороны в сторону наладонником. Чисто.