— Да, пожалуйста, — сказал Майкл. — И еще, сержант…

— Да?

— Можно мне получить обратно мое свидетельство о рождении?

— Ох, простите, — сказал Ривера, отдавая бумагу.

— Я с радостью сделаю для вас копию, если нужно, — сказал Майкл.

— Да нет, что вы! Это просто моя оплошность…

Ничего себе оплошность, думал Майкл, наблюдая, как сержант, занимающийся расследованием убийства, идет к выходу. Свидетельство было настоящим — Томми Про все проверил много лет назад. Но теперь на нем были отпечатки Майкла. Он сел за стол и несколько раз вздохнул. Он молил бога, чтобы Ривера больше ничем не интересовался.

Вошла Маргот с почтой.

— Это все, что было сегодня, — сказала она, кладя стопку ему на стол.

— Спасибо. — Он пошарил на столе и в ящиках.

— Что вы ищете? — спросила она.

— Нож для бумаги.

— Вечно вы все теряете; я его найду, когда вы пойдете на ланч.

Когда Майкл вернулся с ланча, нож для бумаги уже лежал на столе.

Глава 29

Майкл, сидя за столом своего кабинета, смотрел на Элиота Розена — высокого, тощего и плохо выбритого молодого человека, задумчиво ковырявшего в носу.

— Элиот, — сказал Майкл, — обещай мне, что когда явятся Боб и Сьюзен Харт, ты оставишь свой нос в покое.

— Извини, — сказал молодой человек, покраснев. Элиот вообще часто краснел.

— Я показал им твою работу, она произвела на них впечатление, но они все-таки хотят тебя увидеть. От этой встречи многое зависит, Элиот.

— Я это знаю, — сказал Розен.

— Запомни, ты разговариваешь не только с актером, но и с его женой. Из них двоих именно со Сьюзен Харт непросто общаться, и я не хочу, чтобы ты испортил все дело, чересчур раболепствуя перед Хартом. Постоянно вовлекай ее в беседу, а если ты сумеешь проявить хоть немного обаяния, это тоже не повредит делу.

— Я сделаю все, что только смогу, — твердо сказал Розен.

— Если вдруг возникнет спор, поддерживай мои доводы, понятно?

— Слушай, у меня ведь тоже есть собственное мнение.

— В данном случае нет. Если у тебя своя точка зрения, и она может вызвать несогласие Хартов, сначала выскажи ее мне, причем с глазу на глаз. Но во всех случаях разговор все равно поведу я, хорошо?

— Ладно, — угрюмо кивнул Розен.

— Элиот, — примиряюще начал Майкл, — ты сейчас находишься у истоков своей карьеры. А твои никому не нужные споры могут все испортить. Если Харты будут упорствовать в чем-то, что может испортить фильм, не волнуйся, я сумею защитить свою картину. А когда дойдем до обсуждения сцены с пением, ты лучше вообще ничего не говори, а молча соглашайся со мной.

— У меня было много вопросов по этой сцене, — сказал Розен.

— Элиот, мы ведь это уже обсудили; сцена остается в картине; и я больше слышать об этом не желаю.

— Хорошо, хорошо, ты босс.

— Не надо обижаться, Элиот: здесь у каждого есть свой бизнес; кроме Лео Голдмана, который сам себе хозяин.

— Хорошо.

— Не волнуйся, эта картина утвердит твое положение. — Он улыбнулся. — После «Тихих дней» мне нечего будет и рассчитывать на работу с такой знаменитостью.

Розен улыбнулся.

— Эта мысль мне по душе.

Раздался короткий стук в дверь, и Маргот провела в комнату Роберта и Сьюзен Харт.

Майкл сначала подошел к Сьюзен, дружески обнял ее и поцеловал, затем сердечно пожал руку Бобу.

— Я очень рад вас обоих видеть, — сказал он. — Жду не дождусь услышать ваши отзывы о сценарии. И позвольте вам представить Элиота Розена.

Молодой режиссер пожал руки им обоим.

— Всегда с огромным удовольствием смотрел ваши работы, — сказал он Бобу Харту. — Я был так рад, когда узнал, что буду с вами работать в этой картине.

Харт принял похвалу снисходительно, и все уселись на креслах вокруг большого камина.

— Я помню этот кабинет, — сказал Харт. — Я любил тот фильм, любил Рэндольфа и всегда хотел сыграть эту роль.

Майкл улыбнулся.

— Это очень интересная мысль, — сказал он. — Когда отснимем «Тихие дни», вернемся к ней. — Он наклонился к собеседникам. — Ну, а теперь, — сказал он, — расскажите мне, что вы думаете о сценарии.

— Мне очень нравится, — сказал Харт.

— Но есть и возражения, — вмешалась Сьюзен.

Майкл достал из стопки на кофейном столике копию сценария.

— Я хочу услышать все ваши замечания с самого начала.

Сьюзен Харт говорила, не пользуясь заранее приготовленными заметками, разбирая весь сценарий от эпизода к эпизоду, высказывая существенные и более частные замечания. Майкл обратил внимание, что все ее претензии имели целью увеличить роль ее мужа, расширить диалоги с его участием. Он немедленно согласился больше чем с половиной замечаний Сьюзен и обещал проконсультироваться с Марком Адером по поводу остальных, а потом снова стал ее слушать.

— Наконец, — сказала она, — сцену с пением вообще надо убрать.

Майкл не стал сразу отвечать, но повернулся к ее мужу.

— Боб, а как вы сами воспринимаете эту сцену?

— Я смогу ее сыграть, — спокойно сказал Харт.

— Но он не будет ее играть, — твердо сказала Сьюзен. — Последние двадцать пять лет Боб потратил на создание имиджа, который ценится на вес золота. Я не позволю ему сделать что-то такое, что разрушит этот образ в представлении публики; скорее, мы откажемся работать в этом фильме.

— Позвольте, Сьюзен, я изложу вам свои соображения по этому вопросу, — сказал Майкл, в дальнейшем обращаясь к одному Бобу Харту. — Боб находится на поворотном этапе своей карьеры; он давно уже блестяще освоил жанр вестерна, полицейских и приключенческих фильмов, и он достиг такой точки, когда продолжать в том же ключе будет означать лишь повторение прежнего. Если он останется в рамках этого образа, то даже поклонники и критики, которым все это очень нравилось, постепенно к нему охладеют. И еще одно: давно не было такого сценария, который требовал бы от Боба полного раскрытия его актерских способностей.

— Вот это верно, — сказал Харт. Жена бросила на него внимательный взгляд.

— Зрители увидят в Бобе неизвестные им прежде качества, этот фильм их просто ошеломит, ручаюсь. Здесь перед ним вроде бы скромный, но по-настоящему мужской характер со многими, многими гранями. Он доказывает свою мужественность, когда противостоит жестокости, в других сценах он проявляет удивительную чувствительность. Но все же он не может выразить свои чувства перед женщиной, потому что боится, что она для него слишком молода. Но именно в этой сцене, чрезвычайно трогательной и тонкой, он навсегда покоряет ее сердце. Что здесь может быть не так?

Сьюзен Харт заговорила.

— Конечно то, что вы сказали, верно и, конечно, доктору приходится завоевывать девушку, но за каким чертом ему понадобилось петь?

— Потому что он неисправимый романтик, Сью, да и сам фильм романтический. В этом его великая сила, и именно это вызовет невероятный успех у публики. А чем плохо пение?

Сьюзен выпрямилась и хотела что-то возразить, но тут совершенно неожиданно ее перебил муж.

— Ведь мне не в первый раз придется петь, — сказал Боб Харт.

Сьюзен удивленно посмотрела на него.

— Что?

— Задолго до нашей встречи, дорогая, я готовил себя для музыкальной сцены; в сущности, я думал, что там и развернется моя карьера.

Сьюзен была потрясена.

— Ты никогда мне об этом не рассказывал!

— Да как-то речи об этом не заходило. Прежде чем вступить в Студию актеров, я долгое время только и думал, как бы получить роль в мюзикле. А драматический талант во мне заметил только Ли Страсберг, он-то и заставил меня изменить амплуа.

— За что мы все ему весьма признательны, — сказал Майкл. — Можно вас спросить, Сьюзен, вы уже слышали эту музыку?

— Нет, но дело не в этом, — ответила она.

— Я хочу, чтобы вы ее услышали сейчас, — сказал Майкл.

Он поднял трубку:

— Маргот, пожалуйста, позовите Антона и Германа.

В комнату вошли Антон Грубер и Герман Гехт, и все приготовились слушать.