Мих узнал голос Ольги и обрадовался.

– Все наши сказали, что ты просто «милашка», только волосы торчат.

– Все под контролем.

– Я им так и передала, – засмеялась она.

            Было ощущение, что он знает ее давным-давно. Или даже так – знал давным-давно, потом потерял, потом встретил, а она прежняя. И с ней по-прежнему легко, потому что она выросла в той же деревне, говорит на том же диалекте, помнит того же хромого соседа, который пугал тебя в детстве, и ту же почтальоншу тетю Зою.

– Увидимся? – предложил он экспромтом, пытаясь удержать ощущения узнавания.

– Можно. Только вечером, – согласилась она быстро.

            Договорились о встрече. Мих вошел в офис в приподнятом настроении. Мария Гордеевна его радости не разделяла.

– На час ты опоздал. На час! Снова здорово? С какой радости?

            Радость была, но делиться ею Мих не собирался.

– Пробки, а я на авто сегодня. Метро обычно быстрее.

            Его телефон зазвонил снова.

– Пробки, мобилы, тачки, связи, – вот реалии современной молодежи.  

            Мих взглянул на портрет мэра.

– Еще и в телевизоре успеваем покрасоваться! – добавила Мария Гордеевна.

– А я говорил, что лучше вам поехать на шахту, – оправдался Мих. – Тогда вы бы и попали в новости.

– Да нужны мне эти новости!

            Мих думал, что она обязательно прокомментирует еще и его речь, обращенную с экрана к несчастным шахтерским вдовам, но Мария Гордеевна уселась за свой стол и недовольно нахмурила наведенные черным карандашом брови.

            Если бы не эта старая дурища, жизнь шла бы спокойнее и даже звонки телефона так не раздражали бы. Он все-таки ответил.

– Психолог, это ты? – спросил на этот раз мужской голос.

            Мария Гордеевна стала сгребать со стола пудры-помады, собираясь по второму кругу в «Дом матери и ребенка».

– Мне Ленка дала твой номер. То есть я попросил у нее. Поговорить с тобой хочу…

            Шеф вымелась из кабинета, и Мих смело сказал в трубку:

– У меня час разговоров сто долларов стоит, Макс.

            Но вспомнил Ленкины всхлипывания и смягчился:

– Так и быть, сделаю для тебя исключение. Только подъезжай в мой кабинет, потому что вечером мне некогда.

– У тебя и кабинет свой?

– Самый модный в городе. Здание мэрии знаешь? Напротив – офисный центр. На третьем этаже, кабинет триста десять. Мы ближе всех к власти – в окна им смотрим.

– Это должно бодрить, – согласился Макс.

5. СЕАНС С МАКСОМ

            Рядом с кабинетами социальной службы – офис фирмы «Окна-Двери». Заказы менеджеры «Окон-Дверей» принимают по телефону, а все остальное время курят в коридоре. Не то, чтобы в коридоре запрещается курить, но и не то, чтобы разрешается. И не то, чтобы запах дыма раздражает Миха, но и не то, чтобы радует…

            Забрать социальную службу в свой корпус мэр не может, потому что это хлопотное соседство, но поселил в непосредственной близости. Офисное здание – старое, зато в центре, отобрано у НИИ еще в период перестройки.

            Кабинет тоже ниишный – со старыми бюро, выцветшими шкафами и светокопировальным столом, заваленным пожелтевшими папками с секретными сметами. Так никто и не взял на себя смелости уничтожить государственные тайны прошлого века. 

            Мих спешно придвинул стол Марии Гордеевны к шкафу, а всю ее канцелярию смел в верхний ящик. Облагородив таким образом интерьер, вернулся за свой стол, закинул ногу на ногу и стал ждать Макса.

            Обычно в этом кабинете бывали только посетители, направленные социальной службой: трудные подростки – фанаты клея «Момент», и их более опытные старшие товарищи – поклонники страшного зелья, вареного на уксусе, так или иначе – представители одной наркоманской модификации. Усовещания Мих считал занятием довольно бесполезным, но честно проводил душеспасительные беседы в рамках обозначенного социальной службой круга вопросов. Нарики иногда рассказывали интересные истории. Некоторых Мих, из личного любопытства, пытался разговорить на предмет цены удовольствия. Его интересовало, что можно стерпеть ради прихода, какое противостояние общественности можно вынести и стоит ли того зыбкое ощущение эйфории. Но, выслушивая их односложные ответы, все больше убеждался в том, что движет ими исключительно мания, а не рассудочный выбор. Способные толково рассуждать о зависимости и здраво оценивать свои поступки на самое дно не падали. Рассудок исключал манию. Мих все больше верил в мозги.

            И если Макс решил обратиться к нему за советом, то его мыслительные процессы тоже дали сбой. Мозги расстроились, как Ленкин желудок. Не исключено даже, что это было взаимосвязано. Мих откинулся на спинку стула и закурил.

– Але? Пластиковые окна! Я вас слушаю! Какого размера? – кричал менеджер за стенкой.

            Макс пришел к трем часам дня. Был одет в джинсы и рубашку цвета хаки с рукавом до локтя. Мих про себя хмыкнул. Может, в их КБ это и модно, но вне стен конструкторского бюро – старовато.

– Проходи, присаживайся, – предложил любезно.

– А дивана у вас нет? – хохотнул Макс.

– Диваны у психологов только в кино бывают. Ты вообще хоть раз настоящего психолога видел? – одернул его Мих.

– Да я к тебе, собственно, не как к психологу. А ничего так кабинет…

– Я знал, что тебе понравится. Чай-кофе?

– Не-не, я как бы по делу.

            «Как бы» провисло неуверенностью. Ленка сказала, что это она дала ему телефон Миха, а он сказал, что сам попросил. Выглядел Макс растерянным. Сел на стул у окна и опустил глаза в пол.

– Так чего ты боишься? – спросил Мих прямо. – Жениться?

– Ну, ты же Лену давно знаешь…

– И что?

– А вы это? Ну, когда-нибудь? Трахались?

– Да. Но нам тогда лет по четырнадцать было. Это нельзя считать отношениями. Сейчас между нами ничего нет.

– Мне кажется, она не любит меня, а просто…

– Просто хочет замуж?

            Макс дернул из кармана пачку сигарет и закурил.

– Это плохо? То есть – как думаешь? Получится из этого что-то? Не хотелось бы, чтобы потом обломалось. У меня так уже было. Потом противно мириться с тем, что тебя не любят.

– А сейчас?

– А сейчас секс, рестораны, шуры-муры, такое.

            «Чушь, ужасная чушь», – думал Мих, и это невольно отражалось на его лице. Макс взглянул на него и осекся.

– Женись, – сказал Мих. – Иначе будешь выглядеть задроченным онанистом.

– Это ты как психолог сейчас говоришь? – уточнил Макс.

– Нет. Как Ленкин друг. Потому что я ее друг – что бы ни случилось с ней, или со мной, или между нами, или между вами, или вообще в мире.

– А как психолог ты что скажешь?

– Что не любишь ты. И пытаешься переложить ответственность – на нее, на меня, на кого угодно, чтобы был повод отвалить.

– Да нет.

– Двойной ответ – всегда двойственный.

            И вдруг Макс сделался очень спокойным, словно отрезал от себя лишние сомнения. Мих взглянул на него и подумал, что у них с Ленкой будет очень красивый сын – голубоглазый, как Макс, и светловолосый, как Ленка.

– Не люблю, – кивнул тот.

            Или не будет.

– Просто я понимаю, что она хорошая, что таких вообще нет. Умная, добрая, внимательная, проницательная. Но за то, что кто-то «хороший», никто никого не любит. Этого мало. То есть этого слишком много. Даже если знаешь про те ваши четырнадцать лет, этого много… 

– Проваливай! – Мих встал и открыл ему дверь. – Ты ей сто лет не нужен, инженер хренов!

            Макс поднялся, взглянул Миху прямо в глаза.  

– Я так и думал, что между вами что-то есть.

– Вали!

            Он вышел. Только через полчаса Мих вспомнил о свидании с Ольгой.

На выходе остановил охранник.

– Вы из триста десятого кабинета?