Тони Ронберг

ТОТ, КТО ДОЛЖЕН

1. СОЦИАЛЬНАЯ СЛУЖБА

            Никто бы не обрадовался, получив с утра разнарядку:

– В «Дом матери и ребенка»!

            «Дом матери и ребенка» – не комнаты отдыха на железнодорожном вокзале, а новый социальный проект мэрии – поддержка матерей-одиночек, оставшихся без крыши над головой. То есть все-таки комнаты. Специально для этого по распоряжению мэра был возведен коттедж в новом микрорайоне на окраине города. В штат «Дома» взяли консьержку и администратора, а психологов то и дело выдергивали из муниципальной социальной службы – тех же, что работали с беспризорниками и наркоманами. Для муниципалитета особой разницы не было. Платила мэрия не щедро, но регулярно. Дело шло к перевыборам городского головы, и социальная служба попадала под статью пиар-расходов.

            Над столом Михаила висел портрет мэра. Тоже Михаила. Лысоватый мужичок средних лет, с неинтеллигентной внешностью, улыбался с портрета довольно ядовито.

– Я к брошенкам не хочу, – отрезал Мих. – Начнут вешаться на шею. Пусть Света съездит.

– Света в отпуске с сегодняшнего дня. Давай-давай! – подбодрила Мария Гордеевна.

– Там вонь стоит – не продышишь.

– Мой же ты мальчик! Не нюхал ты настоящей вони!

            Мария Гордеевна, психотерапевт со стажем, оттрубившая пятнадцать лет в психиатрическом отделении городской больницы, давно успела привыкнуть и к вони, и к суровым условиям советских дурок, сама немного сдвинулась, но энтузиазма не утратила. Работа в социалке казалась ей чем-то вроде отдыха в санатории, где тяжелобольные попадаются только изредка, да и то не в качестве пациентов, а в качестве соседей по корпусу.  

– Не нюхал ты настоящей вони! – повторила презрительно. – Это даже не трезвак. Чем может там вонять?

– Детьми немытыми, – Мих поморщился. – Я не поеду. Вику отправьте.

– Собрался и поехал! – распорядилась Мария Гордеевна. – И без разговоров, чистюля.

            Мих вяло поднялся. Все утро шел дождь, а теперь на крыше соседнего здания, как прыщ, вскочило солнце, душная влага проникала с улицы в офис и мешала дышать. Портрет мэра запотел, улыбка подобрела.

– Май месяц, – сказал Мих мэру. – Самое то.

            Это был уже третий май – в том же кабинете, под тем же портретом, напротив стола Марии Гордеевны. В другом кабинете сидели Вика и Света – обе, как и Мих, выпускницы местного университета, симпатичные и смешливые девчонки, а здесь продолжали царить жесткие порядки советской психиатрии.

            Перспектива посетить в такой душный день «Дом матери и ребенка» совсем не радовала. И Мих быстро решил, что не поедет туда – сделает на трамвае круг до кинотеатра «Победа», вернется в центр, сойдет на Пушкинской, выпьет кофе, побродит по парку, а к брошенкам съездит завтра утром. Марии Гордеевне можно будет сказать, что не успел поговорить со всеми желающими или что-то в таком роде. Мих не раз проворачивал подобные комбинации, когда его посылали в детскую комнату милиции – в помощь штатному милицейскому психологу Олегу Павловичу, и Олег Павлович всегда охотно прикрывал его за бутылку водки среднего качества.

            В сознании сначала прорисовалась чашка кофе, потом бутылка водки. Осталось только раскрасить эти схематичные картинки. С портрета мэра посмотрела на него соседка с восьмого этажа Ленка Киселева и засмеялась.

            О Ленке Мих давно отвык думать как о женщине, и ее неожиданный смешок с портрета удивил его. Мих замер, и Мария Гордеевна снова подбодрила:

– Вот и встретишь там свою золушку с тремя детьми... Постой!

            Она сняла трубку трещащего телефона.

– Постой, – повторила Миху. – Звонят, как на пожар. Вдруг что-то срочное.

            Мих остановился, открыв дверь в коридор. По длинному коридору шла уборщица с ведром и шваброй, оставляя мокрый след на зашарканном линолеуме. Ее утренняя смена закончилась.

– Не уходи, – сказала Мария Гордеевна Михаилу, но в трубку.

            Мих спокойно ждал. Уборщица дошла до лестницы и оглянулась на него.

– Вы че-то хотели?

– Нет.

– Может, цветочки вам полить?

            Ей было за сорок. Из-под короткого синего халата поблескивали толстые белые ноги.

– Нет-нет, спасибо. Мы сами.

– Может, столы повытирать вам?

– Не нужно.   

– Тогда ладно.

            Мария Гордеевна, наконец, швырнула трубку на рычаг.

– Наверное, я сама в «Дом матери и ребенка» съезжу. Сейчас вице-мэр звонил – на Краснознаменской опять взрыв метана. В забое шахтеры остались. И толпа родственников около шахты. Ждут результатов. Им помощь нужна.

– Родственникам?

– Всем.

– Неееет. Я лучше к брошенкам!

– Миша, женщина на шахте не справится.

            Мэр на портрете снова стал самим собой и посмотрел на Михаила строго. Чашка кофе, прогулка по парку и Леночка уплыли из сознания, снова навалилась духота.

– Я туда не хочу.

– Собрался и поехал! – повторила Мария Гордеевна, изменив только направление.

            Мих пошел по мокрому следу к лестнице.

В муниципальную социалку устроила мама, а до этого он успел поработать немного в детской комнате милиции, немного в колонии, немного при наркодиспансере. Успел и знает, с чем сравнить.

            На собственное авто не хватило, на отдельное жилье – тем более. Мать после второго развода сделалась раздражительной и ограничивала его в средствах. Развелась она не с его отцом, а с Георгием, который был ненамного старше самого Миха. С отцом она развелась до Георгия, он собрал свои вещи и уехал в Казахстан к родственникам. Не потому, что казах, а потому что иногда человеку очень хочется иметь родственников, пусть даже в Казахстане. Особенно, когда твоя жена – успешный адвокат и владелица собственной адвокатской конторы – говорит тебе, что ты для нее стар и неизящен.

            С Георгием они ладили, хотя Мих знал, что матери он изменяет без стыда и совести. За глаза, нисколько его не стесняясь, он называл Тамару Васильевну «маман», и Мих не раз заставал его за разговорами по мобильному:

– Успею. Завтра маман в суде допоздна. Приеду, котик, не волнуйся.

            И при этом он подмигивал Миху. Был уверен, что Мих не сдаст. И Мих не сдавал.

            На самом деле, почти все люди нуждаются в квалифицированной психологической помощи, но никто этой квалифицированной помощи не может им предоставить.

            Она развелась с Жориком, когда увидела его в ресторане с другой. Но и она была не одна. Расстались без скандала. Адвокаты так умеют.

– Если бы ты стал юристом, уже руководил бы моим бюро!

            «Моим». И кроме того – явный упрек «а ты не стал!»

Он всегда хотел быть психологом. Он сделал осознанный выбор. Он тогда все взвесил.

2. ФЛЕШМОБ

            Взрывы бывали и раньше, только ездила на них Мария Гордеевна. Может, после последнего такого происшествия у нее остались дурные воспоминания, и теперь на шахту должен был ехать Мих. За город, в сторону Краснознаменской ходил рейсовый автобус.

            Мих не думал о взрыве. Майское солнце наполнило день ярким сиянием: блестела еще мокрая от дождя листва, стекла домов, светофоры, высыхающие лужи на асфальте, солнцезащитные очки девчонок. За окнами автобуса тянулись одноэтажки частного сектора, потом дачи, перемежающиеся лесополосами. Наконец, началась территория шахты.

            У здания были видны машины скорой помощи, за ними – толпа народу, с виду разношерстная и бесформенная. Собрание не походило ни на демонстрацию, ни на флешмоб: в нем совсем не было порядка. Мих, опасаясь приближаться к толпе, набрал с мобильного контактный номер.

            Он попытался угадать, кто поднесет трубку к уху. Поглядел издали на самого здорового охранника холдинга. Но ответила худенькая, миниатюрная женщина с черной папкой в руке, стоявшая на крыльце около двери.