Другой стороной данного принципа является то, что если человек совершил преступление, караемое смертной казнью, то он не может избежать наказания, выплатив взамен деньги. Если жизнь потеряна, деньги не помогут. Одно не может измеряться другим (см. Чис. 35, 31–34). Это контрастирует с некоторыми древними ближневосточными кодексами, в которых многие проступки, караемые смертной казнью, могут быть заменены штрафами. В их системе предпочтение отдавалось тем, кто был достаточно богат, чтобы заплатить за свое преступление. В Ветхом Завете единственным исключением из этого правила был случай с забодавшим до смерти волом. Хозяин виновного вола мог выкупить свою жизнь, если была согласна семья жертвы вола, поскольку убийство было случайным и непреднамеренным (Исх. 21, 30). Даже жизнь раба оберегалась подобным образом, несмотря на то, что в других случаях он был собственностью своего хозяина (Исх. 21, 20–21).

Следовательно, жизнь человека и материальное имущество были несопоставимы. Они отличались качественно, не могли уравниваться между собой в судебном процессе. Как говорит старая пословица — люди важнее вещей.

Преступление и наказание

Ветхозаветное убеждение в особой ценности человеческой жизни не только создает иерархию серьезных проступков и отличает наказание смертной казнью от прочих наказаний, оно также распространяется на самого нарушителя, а также на характер и масштаб совершаемого наказания. Когда мы позволяем себе заглянуть дальше камня преткновения, которым для некоторых представляется обязательная смертная казнь, то видим гуманитарный характер израильского уголовного закона, признаваемого всяким, кто сравнивал его с современными ему древними ближневосточными сводами законов.

Первым примером заботы Бога о правах преступника является случай с Каином. Во многих отношениях это любопытный случай, ведь сам Бог отказывается от смертного приговора за смерть Авеля. Однако Бог отвечает на страхи Каина о том, как другие будут относиться к нему, убийце, ясно показав, что прочие люди будут отвечать пред Богом за свое отношение к Каину (Быт. 4, 15).

То, что преступники остаются людьми с правами, которые защищает Бог, встречается в постановлениях Втор. 25, 2–3. Если телесное наказание является приговором определенного суда, тогда оно должно осуществляться под надзором судьи (а не где–нибудь в тайном, садистском каземате). Более того, наказание должно быть четко определено в связи с серьезностью проступка («смотря по вине его, по счету»), а не просто взбучка. И, важнее всего, наказание должно иметь определенные ограничения («сорок ударов можно дать ему, а не более»), чтобы провинившийся («брат твой») не был обезображен. Он все еще брат, хотя и провинившийся. Это касается и любого осужденного преступника в наше время, — наказание должно быть за конкретное преступление, и тяжесть его должна быть пропорциональна тяжести преступления; наказание не должно быть спонтанным, и оно не должно длиться вечно. Это элементарная забота о правах и достоинстве человека.

Кроме смертной казни посредством побития камнями, бичевание кажется единственным типичным физическим наказанием в израильском законе. В отличие от прочих древних ближневосточных кодексов, которые предписывали отсечения конечностей и сажание на кол в качестве наказания за ряд преступлений (особенно сексуальных), физическое увечье в качестве наказания не встречается в ветхозаветном законе, кроме достаточно странных и относительно нехарактерных обстоятельств (Втор. 25, 11–12). [265]

Израильский закон не предписывает никакой формы заключения, хотя это было особенностью позднего монархического обычая. Когда подумаешь о некоторых ужасных особенностях и долгосрочных последствиях нашей собственной цивилизованной тюремной системы, то, по крайней мере, можно доказать, что принудительный труд, предписанный Ветхим Заветом за некоторые проступки (например, невозмещаемая кража или долг) был, исходя из гуманных оснований, предпочтительнее заключения. По крайней мере, раб все еще был свободен наслаждаться своей семейной жизнью, оставался в общине, участвовал в сезонных праздниках, жил нормальной полезной жизнью наряду с остальной общиной, что невозможно в заключении.

Также в ветхозаветном законе нет намека на какую–либо градацию наказаний согласно социальному классу и рангу пострадавшей стороны. В месопотамском законе оскорбление вельможи обычно влекло за собой более тяжелое наказание, чем идентичное оскорбление простолюдина или раба. В Израиле, напротив, равенство перед законом всех социальных групп, включая пришельцев и иммигрантов, ясно выражено в Исх. 12, 49, Лев. 19, 34 и Чис. 15, 16. Согласно кодекса Хаммурапи, если рухнул дом и раздавил насмерть сына хозяина дома, тогда должен быть предан казни сынстроителя дома (а не сам строитель). Текст же Втор. 24, 16 запрещал это принципиально, а в законе о бодливом воле (опять!) ясно сказано, что наказание должно быть неизменно, даже если вол убил сына или дочь (Исх. 21,31).

Изучение уголовных наказаний, в особенности в Книге Второзакония, демонстрирует некие ясные и позитивные принципы, исходя из которых действовали израильские наказания. Если взять в качестве основных примеров Втор. 19, 18–20 и 25, 1–3, можно увидеть следующие компоненты наказания:

• Воздаяние.Ответчик должен понести справедливое наказание. Это значение и оправдание принципа lex talionis(«око за око» и пр.). Вопреки распространенному и достаточно ошибочному употреблению фразы в значении неограниченной мести, это был простой, почти метафорический, способ установления пропорциональности наказания. Это был закон ограничения, предотвращающийчрезмерные или мстительные наказания. Это был доступный способ сказать, что наказание должно соответствовать преступлению.

• Очищение.Вина должна быть «смыта», удалена от взора Божьего.

• Удержание.«Услышит весь Израиль и убоится»;то есть будет бояться поступать так же.

• Восстановление.Нарушитель оставался братом и не должен был быть унижен.

• Компенсация.Возмещение приносилось потерпевшей стороне, а не государству в виде штрафа.

Как иллюстрацию некоторых из этих пунктов, и способ, в котором внимательное изучение законов (как противостоящее опрометчивому отклонению их странности) может вывести на свет ценности и принципы, имеющие непреходящую важность, возьмем пример, который с первого взгляда кажется крайне бесполезным — закон, предписывающий наказание непокорного сына во Втор. 21, 18–21. Если мы внимательно изучим текст и контекст, можно заметить следующие положения:

1. Предшествующие стихи говорят о праве первородного сына, защищая его от прихоти отца, который мог демонстрировать расположение к другому ребенку. Этот закон является своего рода балансом, демонстрирующим, что сыновья несут взаимную ответственность перед своим отцом и семьей. Существует баланс прав родителей и детей в отношении друг друга. Сыновья не должны страдать от предпочтений отца; однако родители не должны страдать от мятежной расточительности сына.

2. Закон предполагает необходимость семейного наказания, потому что дело представляется старейшинам только после того, как продолжительное время родительское наказание игнорировалось. Тем не менее, закон показывает, что иногда даже наиболее усердное родительское наказание разбивается о скалы непослушания.

3. Закон является ограничением сферы семейного права. То есть отец не имел власти над жизнью и смертью своих собственных детей: столь серьезный случай должен быть представлен всему сообществу согласно гражданского права. Родители могут и обязаны разрешать некоторые вопросы, но жизнь детей была вне сферы данной им законной власти.

4. Таким образом, закон признает важную роль гражданского права и общественных властей в семейных делах, когда они достаточно серьезны, чтобы угрожать всему остальному сообществу.