В дни народной скорби и печали среди официальных соболезнований, телеграмм и панихид, заказанных по незабвенному герою по всей России, на памяти провожавших «белого генерала» в последний путь остался полный душевного надрыва выкрик: «Хоть мертвый дождался почестей!»

И действительно, тотчас после похорон один из кораблей российского военного флота корвет «Витязь», дабы «великие доблести связывали войско и флот общими памятованиями», по указу Александра III был переименован в «Скобелев».

Уже 2 июля 1882 года гласный Санкт-Петербургской думы А. Петров внес в управу предложение ассигновать пять тысяч рублей для конкурса на написание лучшей биографии М. Д. Скобелева. По мнению Петрова, биография должна быть изложена в общедоступной форме. При этом не один факт из жизни народного героя не должен быть пропущен и дана историческая оценка его деятельности. На этом же заседании было решено обратиться с письмом к сестре «белого генерала» княгине Н. Д. Белосельской-Белозерской. «Милостивая государыня, княгиня Надежда Дмитриевна! Гласные Санкт-Петербургской Городской Думы, проникнутые глубоким чувством горести при известии о кончине доблестного героя Русской земли, брата Вашего Сиятельства Михаила Дмитриевича Скобелева, и желая увековечить память его, единогласно постановили: войти с ходатайством, в установленном порядке, о разрешении: во-первых, наименовать часть Английской набережной от здания Правительствующего Сената до Николаевского моста, „Скобелевскою“, во-вторых: поставить в Петербурге памятник Михаилу Дмитриевичу Скобелеву, в-третьих: открыть на сооружение памятника подписку по всей России; со стороны же города Петербурга назначить на этот предмет двадцать пять тысяч рублей...»

Время шло, но эти предложения оставались без ответа. Английская набережная так и осталась Английской. Лишь в начале XX столетия одна из небольших пригородных улиц Петербурга с несколькими невзрачными домами, ведущая свое начало от станции Удельная, стала именоваться Скобелевским проспектом. Памятнику также не суждено было появиться в Петербурге.

Уже в конце 1882 года А. А. Нотович утверждал, что «скоро поставят памятники Скобелеву в Петербурге и в Москве». Но московские выборные не соглашались с решением Петербургской думы: «Скобелев, как народная слава, народный герой, принадлежит к народной столице и постановка памятника в Петербурге лишена всякого смысла».

В ход был пущен один из нелепых аргументов: дескать, Скобелев не любил Петербург. Какой Петербург? Официальный – несомненно, но ведь и власть предержащие не слишком жаловали Скобелева. Но город, где он родился и вырос, Михаил Дмитриевич любил. В этой любви было что-то особое. И всякий раз, заводя разговор о Петербурге, Скобелев непременно начинал его так: «А помнишь?..» Вспомнить Скобелеву было что. И он не единожды признавался близким, что одним из любимейших его занятий на Зеленых горах были мысленные прогулки по северной столице. В Петербурге его тянуло и к сестрам. Блестящие столичные красавицы (Надежда вышла замуж за князя К. Э. Белосельского-Белозерского, Зинаида – за принца Е. М. Лейхтенбергского, Ольга – за графа В. П. Шереметева) души не чаяли в брате, и только у них он находил домашнее тепло и уют, которого был напрочь лишен в своей холостяцкой жизни.

Сестры бережно хранили память о покойном и вели обширную благотворительную деятельность.

В 1905 году к бессчетному числу российских благотворительных организаций прибавился Комитет имени генерал-адъютанта Скобелева, который выдавал пособия воинам-инвалидам, потерявшим на войне способность к труду. Основательницей и первой председательницей Комитета стала княгиня Надежда Дмитриевна Белосельская-Белозерская. Вот что писалось в обращении организаторов Комитета к россиянам:

Не сидели сложа руки и участники славных ратных дел Скобелева. И пока между городскими властями Москвы и Санкт-Петербурга шел бесконечный спор, в небольшом литовском местечке Ораны, где Скобелев последний раз участвовал на маневрах, в артиллерийских лагерях в 1885 году на средства, собранные офицерами и солдатами, был воздвигнут памятник – стилизованная древнеримская колонна с могучим орлом на вершине. На чугунных плитах красовались надписи: «Михаилу Дмитриевичу Скобелеву» и «Непобедимому вождю и незабвенному начальнику»[55].

Ежегодно с особым постоянством в России и за рубежом появлялись многочисленные публикации, в которых освещались жизнь, военные подвиги, взгляды и суждения Скобелева на войну и политику, на передел Балканских территорий, обоснованные предсказания будущих военных столкновений. В 1914 году, когда общеевропейская бойня в конечном итоге переросла в Первую мировую войну, вспомнили пророческие слова Скобелева: «Европе грозит опасность великой войны – она неизбежна. Берлинский трактат топчется в грязь Австрией. России нет причин быть довольной этим трактатом... Я не имею вражды против Германии, но почему не удерживает она Австрию от посягательств? Славяне одного желают: остаться славянами; они не хотят быть мадьяризованы, германизованы или быть под властью иезуитов... Россия единственная страна в Европе, где достаточно идеализма, чтобы воевать из-за чувства. Ее народ не уклоняется от жертв за веру и братство...»

Нашлось немало добровольцев, принявшихся за описание жизни и деятельности Скобелева. На любительской сцене была сыграна историческая драма «Белый генерал». Факт красноречивый – интерес к личности Скобелева и его загадочной смерти был огромен. К слову, в адрес русских художников было произнесено немало резких слов. Никто из них не удосужился создать портрет «белого генерала». Целиком взваливать вину на мастеров кисти все-таки нельзя. Вероятней всего, необычайная мнительность Михаила Дмитриевича стала преградой для создания на холсте его образа.

Военным повезло значительно больше. В их руках находились бесценные свидетельства: приказы, записки, реляции и донесения Скобелева. К тому же, пребывали во здравии очевидцы славных дел «белого генерала», и недостатка воспоминаний о нем не было. Так складывалась огромная литература о Скобелеве, в которой фундаментальные труды и исследования занимали едва ли не одну треть. К изучению боевого наследия Скобелева приложили руку видные военные теоретики: А. Н. Кашкаров, И. А. Чанцев, А. К. Пузыревский, Г. А. Леер, А. М. Зайончковский. И хотя Скобелев выигрывал сражения, а Суворов и Кутузов – войны, эти историки ставили «белого генерала» вровень с ними.

Попытки возвеличить имя Скобелева наталкивались на глухое сопротивление тех, кто и при жизни принижал заслуги «белого генерала». С чьей-то подачи на страницах газет стали появляться высказывания, что как политик Скобелев был слаб, да и во всех его высказываниях содержится более авантюризма, нежели здравого смысла. Этим борзописцам ироничный Козьма Прутков дал на страницах журнала «Век» достойную отповедь: «...У нас имеется особый класс людей, – в особенности между пишущей братией, которые сами, прости за выражение, просто воняют от пороков, – и эти-то люди первыми выступают обличителями...»

Направленность этих слов была известной. С газетой «Голос» и ее заискивающей перед Западом тональностью не единожды скрещивали перья лучшие журналисты России. Изрядно доставалось от них и автору «Этюда по характеристике нашего времени и его героев» Григорию Градовскому, во время русско-турецкой войны подвизавшемуся корреспондентом названной газеты. Скобелев, видимо, раскусив мелкую душонку Градовского, отгородился от назойливого писаки стеной недоступности. А уж это «белый генерал» делать умел.