Фальшивое, ею самой выбранное имя…
В детстве и юности, живя в Австралии, Кейт имела определенный статус как дочь убитых миссионеров. Девочки в школе завидовали ее принадлежности к чему-то столь благородному и далекому. Это принесло ей популярность, и она, приняв ее, испытала облегчение. Позже, обнаружив, что не все разделяют то представление о работе миссионеров, с которым она выросла, Кейт засомневалась в положительности этого наследия, но все равно принимала тот факт, что всегда будет известна прежде всего как дочь Керрингтонов. Трагедия в Лангали в ее понимании была декорацией, на фоне которой пройдет остальная часть ее жизни.
Но затем, почти пять лет назад, все изменилось…
Однажды Кейт домой доставили маленький плоский пакет. Она вскрыла его, идя по саду. Под оберткой оказались книга и конверт. У книги была простая обложка, на которой не было ничего, кроме названия: «Книга современных мучеников».
Кейт уставилась на него, и в ней стало медленно подниматься недоброе предчувствие. Вложив конверт в конец книги, она вернулась к титульному листу. Томик предназначался лично ей и содержал автограф автора, сделанный изящным почерком синими чернилами: «С благословения преподобного Кристофера Уайта».
Примерно в середине книги лежала закладка, и Кейт открыла книгу на том месте, в начале шестой главы.
«Трагедия Лангали».
Кейт начала читать: ее глаза цеплялись за слова по собственному усмотрению, убегали вперед и тащили за собой мысли. Рассказ начинался с описания супругов Керрингтон. Майкла автор классически изображал героическим врачом-миссионером: сильным, находчивым и высококвалифицированным. Кейт был хорошо знаком этот образ: он отражал ее собственное детское восприятие отца как безупречного и могущественного существа, едва ли вообще человека — и, конечно, резко отличающегося от любого реального мужчины, которого она когда-либо видела.
Сару Керрингтон описали куда проще. На страницах книги она получилась нежной, преданной женой и матерью, которая неустанно поддерживала мужа во всех его начинаниях. Это описание Кейт прочитала с чувством глубокого разочарования. Преподобный Уайт говорил о Саре точно в таком же тоне, что и все люди в миссии. В воспоминаниях Кейт мать осталась более яркой, более живой, но точка зрения ребенка казалась очень далекой и зыбкой. Кейт чувствовала, что у нее нет иного выбора, кроме как принять впечатление, повторенное здесь: что Сара была человеком, который жил для других, а сама при этом просто существовала. Что она была такой женщиной, которая почти не вызывала у Кейт ни любви, ни восхищения.
Далее в тексте восхвалялись миссионеры, готовые жертвовать собой ради высокой цели, остающиеся преданными христианами даже под угрозой смерти. В этом чувствовалась некая неотвратимость. Смерть Сары и Майкла была предопределена Богом. Мученичество стало вовсе не заключительным актом их жизни, а кульминационным моментом, который придал значение всему, что происходило до него.
«А как же я?» — хотела спросить Кейт. Их ребенок остался в тени. Неужели она — всего лишь побочный продукт этого рискованного предприятия? Никчемный остаток? Это напомнило ей американского евангелиста, которого она когда-то встретила: молодой человек умудрился сделать себе карьеру на одном лишь том факте, что был сыном миссионеров, убитых на Амазонке. Теперь Кейт поняла, почему за его широкой улыбкой скрывалось отчаяние, почему он так стремился найти себе роль в трагической драме жизни своих родителей. Похоже, вариантов было всего два: либо она разделяет такую судьбу, либо идет совершенно иным путем. Найти какой-то промежуточный путь не представлялось возможным.
Преподобный Уайт появился на страницах книги в связи с описанием обстоятельств убийства Керрингтонов. Кейт вошла в дом и села. Ее пальцы дрожали, переворачивая новые страницы, В нескольких коротких абзацах преподобный Уайт описал события, произошедшие в Лангали во время Пасхи 1974 года. Но здесь Кейт не нашла для себя ничего нового.
Однако, покончив с фактами, преподобный Уайт перешел к изложению многочисленных слухов, которые циркулировали какое-то время после убийства. Он сообщил, что некоторые утверждали, будто в рот Сары Керрингтон засунули яйцо. Кейт подняла глаза от книги и с трудом сглотнула. Сердце у нее колотилось как бешеное. Она не хотела читать дальше, но не смогла устоять перед искушением. Автор писал, что лично проверил слух о яйце, прочитав полицейские отчеты. Яйцо действительно было: судя по всему, обычное домашнее яйцо (они в основном небольшие), сваренное вкрутую и ярко раскрашенное. На обеденном столе обнаружили миску с яйцами, раскрашенными аналогичным образом. Поскольку связь с Пасхой бросалась в глаза, яйцо во рту женщины сочли признаком того, что нападение было вызвано неприятием христианства.
Преподобный Уайт, однако, эту точку зрения не разделял. Он отметил, что яйцо имеет особое значение в африканской колдовской практике. Более того — и даже в напечатанных фразах стала ощущаться взволнованность рассказчика, — в полицейском отчете также говорилось, что на месте преступления обнаружили местный фетиш, представлявший собой куклу с — как там было принято — настоящими человеческими волосами. А волосы данного конкретного фетиша в отчете описывались как рыжие и прямые — в точности такие, как у Анны Мейсон, гостившей в доме Керрингтонов.
Узнав об этой трагедии, многие не могли понять, как так вышло, что вторая белая женщина, с ее же слов, оказала сопротивление убийцам, не имея никакого оружия, а следовательно, была столь же уязвимой, как и ее товарищи по несчастью, — и не получила никаких повреждений. В полицейском отчете отмечалось, что в результате психической травмы она испытала сильный шок. Она постоянно путалась в своих показаниях, а на многие вопросы и вовсе не сумела ответить. Но дело в том, что никакого разумного объяснения тому факту, что она осталась в живых, попросту не было.
Преподобный Уайт считал, что Анна Мейсон была вовсе не обычным гостем семейства Керрингтонов. Да, она когда-то работала с ними и жила там же, в Лангали. Но через какое-то время ее изгнали из миссии. Причины этого были неясны: епископ Уэйд, который в то время руководил местной Церковью, потерял некоторые папки с важными документами. Преподобный Уайт изъяснялся крайне осторожно и прямо не обвинял Анну Мейсон ни в каком проступке. По его мнению, трагедия Лангали была окутана мрачной тайной, и многие вопросы остались без ответа, возможно, навсегда.
Кейт в растерянности уставилась на книгу. На что намекает преподобный Уайт? На то, что к смерти ее родителей какое-то отношение имело колдовство? В светлой, современной кухне сама идея колдовства казалась Кейт абсурдной. Тем не менее ее пробрал холод и охватил страх, корнями уходящий в далекое детство — в полузабытые воспоминания о круге, нарисованном на пыльной дороге, и о цепочках следов, обходящих его десятой дорогой. О выложенных в ряд окровавленных камнях, связанных веревкой. И о панике, охватившей Ордену при виде туши овцы, свисающей с дерева. И была еще одна история, которую Кейт рассказали в деревне, — история о черной ведьме, разъезжавшей голышом на гиене, — она якобы скакала по ночам, держа в руке пылающий факел, пропитанный маслом гиены. Именно после этого рассказа Кейт спросила у мамы, неужели гиен и правда можно доить? Сара рассмеялась, представив этот процесс. Но Кейт тогда почувствовала, что ей разрешили одним глазком взглянуть на что-то таинственное, мрачное и, несомненно, достоверное.
Кейт наклонила голову и потерла лицо руками, словно пытаясь стереть непрошенные мысли. Локтем она задела книгу: та упала, из нее вылетел конверт и, вращаясь, опустился на пол.
Кейт подняла конверт и рывком открыла его. Внутри лежали два листка бумаги. В верхней части первого красовался знакомый герб миссии. Это оказалась короткая записка, где говорилось, что вложенное письмо было получено несколько лет назад, но секретарь миссии решил, что его следует отправить Кейт только после того, как ей исполнится восемнадцать лет. Письмо обнаружили совсем недавно — оно лежало в папке с документами Кейт — и отправили ей вместе с книгой преподобного Уайта.